– Ага, – только и добавляет Жан в поддержку сына. – Он больше не ест ничего, что я готовлю, – жалуется Аманда, разрезая пополам шоколадный маффин, пропитанный сиропом. – Я говорила, что решила опробовать новую пароварку, а он отказался от крем-брюле? – В нём было ужасно много сахара… – Хотя бы чуть-чуть, о большем я не просила! Чайную ложечку. Когда это наш Люк отказывался от сладкого, Эмми? – Никогда… – И я ему сказала: «Никто не получил порок сердца от одной только…» – Ну, мне ещё нужно влезть в костюм, мама, – Лукас выпрямляется и, наклонив голову, улыбается матери. Её глаза становятся огромными и идеально круглыми. – Он… тебе сказал? Я смотрю на неё, но Лукас гордо кивает, прежде чем я успеваю что-нибудь ответить. Даже Жан отрывает взгляд от тарелки. – О, Эмми! – рука Аманды летит через стол, шлёпается на мою, губы растягиваются в улыбке, предвещающей слёзы. – Ты можешь в это поверить? Нет, правда – можешь поверить? Он женится! Что ты на это скажешь? Ага. Они думали, что я ничего не знаю. Я сглатываю, кусок теста тает у меня во рту. Я смотрю на свою доверчивую, нетерпеливую публику и выдавливаю широкую, жизнерадостную улыбку. – Нет, не могу поверить, – говорю я им. – Правда не могу. – Я не знала, что ты уже в курсе! Мне так хотелось тебе рассказать! Правда, Жан? – Аманда сияет, смотрит на своего невозмутимого супруга, на сына, на меня. Она толстенькая, у неё блестящие глаза, и она ёрзает на стуле, как беспокойный малыш. – Я рассказал ей вчера вечером, – Лукас улыбается мне и легонько касается моей руки. – Она была в таком шоке, что у неё началась мигрень. Да, Эм? Над этим смеётся даже Жан и говорит на ломаном английском: – И не только у неё. Моя мигрень стала ещё хуже. Аманда его не слушает. Она смотрит на Лукаса, склонив голову набок, прижимая к груди веснушчатую ладонь с розовым маникюром, унизанную золотыми кольцами. – Я так рада, что ты ей сказал, – мечтательно бормочет она, потом смотрит на меня. – Ненавижу секреты, особенно от родных. Теперь ты можешь нам помогать, Эмми! Отговори его от этих жутких узких брюк, которые сейчас носит вся молодёжь! – Вообще-то, – Лукас ставит чашку с кофе, кладёт на стол локоть, – есть ещё один секрет. Он смотрит на меня, кусает губу. И я понимаю – этого они не знают. Они не знают, о чём он меня попросил. – Вчера вечером, – говорит Лукас, – я попросил Эмми… Аманда ахает, с громким стуком ставит на стол банку с лимонным повидлом. Лукас смеётся, смотрит на меня, одобрительно кивает. Я откашливаюсь, решительно улыбаюсь. – Люк попросил меня стать подружкой жениха. Аманда накрывает рот руками и пищит: – Ой! Ой! Ой, Жан! Жан улыбается, мудрый, непоколебимый, как скала. – И что? – спрашивает он. – И ты согласилась? Лукас хохочет, как будто мысль о том, что я могу не согласиться, просто уморительна. – Конечно, – отвечаю я. Аманда вновь визжит, встаёт и подаёт мне знак тоже встать, чтобы она могла обвить меня руками. Шифон её блузки накрывает блюдо с маффинами. – Милая ты моя, – бормочет она мне на ухо, сжимая меня ещё сильнее; я чувствую тепло её мягкой кожи, аромат цветочного парфюма. – Конечно, это можешь быть только ты. Он любит тебя. Он так тебя любит! Мы все тебя любим! Я не выпускаю её из объятий. Я ещё крепче обнимаю её, женщину, почти сумевшую заменить мне мать, как будто только она может помочь мне удержаться на ногах. Мои ноздри покалывает – верный признак слёз, которым отчаянно хочется вырваться на свободу. Я шумно вдыхаю, вновь натягиваю улыбку. – Ох, ты чуть не плачешь! – Аманда хихикает и вновь садится, расправляя на коленях салфетку. Она снова принимается за завтрак. Лукас пододвигает к себе тарелку с ягодами и улыбается матери. Жан молча пьёт кофе, не сводя с меня серьёзных наблюдательных глаз. Я рада, когда он наконец отводит взгляд. Он не видит, как гаснет моя улыбка. Глава пятая – Что? – Он женится. Лукас женится. Рози смотрит на меня, сжимая в руке чашку с кофе. Буйные ярко-рыжие волосы рассыпаются по её плечам. – Что? На ком? – прежде чем я успеваю ответить, её блестящие красные губы растягиваются в широченной улыбке. – Твою же мамочку, хочешь сказать, он женится на… О Господи, неужели на… – Нет. Не на мне. – Ой… – На Мари, – говорю я. Рози смотрит с недоумением. – На своей подружке Мари. – На Мари-авокадо? – почти рычит Рози, её верхняя губа сердито дёргается. – На Мари – продавщице органических продуктов? Она же его бросила за то, что он писал эсэмэски этой, как её, из Австрии? – Айви, – я киваю. – Лукас ей не писал. Это она ему писала. Но да, речь о той самой Мари. Они опять сошлись пару месяцев назад. Я даже не знала. Он сказал, всё случилось слишком быстро. – И что, они тут же решили пожениться? – Рози морщится. – Да кто вообще так делает? Я пожимаю плечами. – Счастливые люди. Влюблённые люди. Лоб Рози под ярко-рыжей чёлкой собирается в сплошную хмурую складку. Она качает головой. – Тогда о чём ему надо было срочно с тобой поговорить? Вызвать тебя… – Рози, он меня не вызывал. Я сама собиралась… – Но он сделал вид, будто это чёрт знает какое важное событие! Что ему нужно спросить тебя о чём-то личном, с глазу на глаз… Я ждала этого, готовилась к этому. И как бы я ни хотела не говорить ей ни слова, скрыть что-нибудь от Рози можно даже не пытаться. Я не могу ей врать. Она видит меня насквозь. «Я чую разных засранцев с тех пор, как начала выдавать ключи от номеров, – сказала она мне в мой первый день работы в “Кларис”. – Этот изменяет жене, эти хотят снять порно в гостинице, эти так торопятся быстрее свалить, потому что нажрались моллюсков на пирсе и не смогли вовремя добежать до сортира. Меня не проведёшь». – Может, он имеет в виду, – продолжает наседать Рози, – что они с Мари-Авокадо просто говорили об этом? Обещать можно что угодно. Я встречалась с тем типом из Слау, помнишь его, с вот такущими бровями, и он обещал, что отвезёт меня в Черногорию, и на Бали, и на… – Он сделал ей предложение. – Что, серьёзно? – Серьёзно. – Хмм, – Рози хмурится, обдумывая серьёзность моих слов. Того и гляди погладит подбородок и скажет: «Интереееесно!» Сейчас она совсем не похожа на ту Рози, которая неделю назад визжала от восторга и так радостно плясала по кухне, что свалила на пол две утиные ножки конфи. Может быть, поэтому я ей и рассказала. Я была взволнована и понимала, что она тоже будет взволнована; взволнован был и Фокс, но в своём духе: он высунулся из своего кабинета возле кухни и, как обычно, выдал мудрый совет, какого обычно ожидаешь от человека вдвое старше. «Не думай об этом слишком много, – сказал он на сей раз, просто расслабься и дыши, и не слишком увлекайся ожиданиями». Рози же только фыркнула и заявила: «Будет бомба, я тебе отвечаю! Столько лет безответной любви, подавленной сексуальной энергии…» Теперь она смотрит на меня, стоя у блестящей, только что отчищенной кухонной стойки и наполняя крошечные маслёнки дешёвым маргарином из огромной кастрюли. – Ну так что всё это значило, Эм? Я хочу знать, – говорит она. – О чём он хотел тебя попросить? Я поднимаю глаза. Она сжимает в руке ложку с жёлтым шаром маргарина. – Он спросил, согласна ли я стать подружкой жениха у него на свадьбе. Вот о чём он хотел меня попросить. – Мать твою, ты сейчас серьёзно? – Рози шумно выдыхает. – Ты же не согласилась? Я молчу. – Господи. Ты согласилась. Ты согласилась, да? – Да, – бормочу я. Рози стонет, глотает остатки кофе, высоко запрокинув голову, будто это водка и ей нужно заглушить боль. – А потом меня вырвало.