Мой отец за кухонным столом с Мози и Лексом, потеют над счетами. На самом деле я должна быть там с ними, потому что обычно я поддерживаю моих родителей, но в моем доме по большей части мы не придерживаемся сексистких или гендерных ролей, независимо от того, насколько это понятие устарело или насколько оно нелепо. - Мози, да? Да? - говорит моя мать и улыбается мне. Я краснею так сильно, что мое лицо наверняка становиться темнее оттенка шарфика на моей голове. Моя мать и я НЕ ОБСУЖДАЕМ мужчин. Или секс, или даже менструацию. - Симпатичный мальчик, - говорит она, кивая головой. Я кривлю лицо. Я подавлена. Конечно же, она рассмотрела то, что мы скрывали. - Он друг Алексея, - я пожимаю плечами. - Перейдем к твоей бижутерии и гребням для волос? Она продолжает кивать головой, словно между нами есть секрет и это полностью раздражает. Я иду к ее комоду и вытаскиваю верхний ящик. Он покрыт бархатом и в нем содержаться все сокровища, которые у нее когда-либо были. У меня есть воспоминания из детства, когда она позволяла мне посмотреть и потрогать эти таинственные вещи. Когда я была маленькой, они обладали надо мной такой большой властью, то, как они мерцали и искрились, и делали мою маму просто красавицей, когда она надевала их. Помню я думала, что она становилась волшебницей благодаря этим прелестям, и это заставляла меня хотеть побыстрее вырасти и стать женщиной. Иногда она надевала на меня шарф или колье, или же гребень на мои волосы. Я ходила по дому, словно балансировала с книгой на голове, отказываясь пошевелить плечом или шеей. Но потом я выросла и стала сорванцом, затем хиппи и только потом активисткой, именно в таком порядке - Я никогда не была гламурной девчонкой. У меня даже не проколоты уши. Теперь, когда я думаю об этом, понимаю, что, возможно, Лекс и я охренеть как разочаровывали наших родителей. Я наклоняюсь и целую маму в щечку, инициирование с моей стороны ласки - это то, что я делаю очень редко. - Ты права, мама. Мози ужасно сексуальный! Но он слишком, слишком молод. Скорее всего, она не поняла меня, но я чувствую необходимость поделиться этим, поговорить об этом с кем-нибудь. Она хочет, чтобы в моей жизни была большая любовь, так что я могу претвориться. Кроме того, я должна кому-нибудь рассказать насколько он привлекательный, и я даже не могу сказать Джени, что он здесь, не говоря уже о подробном описании его невыносимо красивого лица и его глупого великолепного тела. Парни не должны быть так прекрасны. Лицо и тело Мози это преступление против человечества, за то, что они заставляют нас чувствовать себя хуже. Ее зеленые глаза, которые являются зеркальным отражением моих, вспыхивают от моего комментария, и на мгновение я задумываюсь о том, как часто она играет роль непонимающей, когда речь заходит о том, чтобы понять нас. Перед сном мы выпиваем водки с моим папой, потому что он русский и потому что он лунатик яростно верующий в церемонии и традиции, неважно насколько это может быть болезненным или неловким. Теперь Мози близко знаком со всей моей сумасшедшей семейкой и нашим финансовым положением, что видимо, гарантирует ему почетное место в странных ритуалах моего папы. Мы пьем из хрустального графина, который долгое время принадлежит нашей семье. Папа говорит тост на русском и мы все чокаемся рюмками. Моя мама и я выпиваем по две рюмки, а ребята продолжают пить дальше. Мы переместились на кухню, чтобы упаковать оставшиеся вещи и слышим, как они втроем смеются и чокаются. По крайней мере, это приносит хоть какое-то тепло в наш дом, и, по крайней мере, они не пьют в печали, они болтают и поют. Папа учит Мо тостам на русском языке, а моя мама и я хихикаем, когда мой папа произносит «На здоровье» и Мози повторяет за ним с ужасным акцентом. Я первой ухожу спать. Дома ужасно холодно. Я надеваю спортивные штаны и кофту, и залезаю под одеяло. Это последний раз, когда я сплю в своей постели. В месте, где сначала ребенком, а потом уже подростком я видела так много снов и ночных кошмаров, где меня посещало так много мыслей. Это странное чувство, последняя ночь в твоей комнате, которая больше не твоя. Место, где ты выросла, уставившись в потолок, место, которое было отправной точкой для многих начинаний. Место, которое, просыпаясь каждый день по утрам, видели твои глаза. Если и есть место, куда ты знаешь, что можешь вернуться всегда - это дом твоих родителей и твоя детская кровать. Это твой фундамент, домашний очаг, твой персональный уголок безопасности. Я уснула думая о ребятах, с которыми работала, и у которых никогда не было такого места. Этот комфорт - роскошь, которую многие из нас воспринимают как само собой разумеющееся. У Мози, возможно, никогда не было такого комфортного места. Он рано покинул свой дом, чтобы иммигрировать в Штаты. А затем его мать так и не заменила это уютное место, когда они добрались туда, куда следовали. Он проделал весь этот путь, чтобы утешить меня - и утешал всех нас последние несколько дней. И то, что у него не было такого места, куда он мог бы вернуться, разбивало мне сердце. Знание собственного места происхождения, просто оказывает успокаивающее действие. Мне бы хотелось подарить ему такое уютное местечко, было последней мыслью перед сном. Я просыпаюсь посреди ночи от знакомого с детства скрипа закрывающейся двери моей спальни. Темная тень скользит по полу. - Лекс? - говорю я, быстро садясь в постели. У меня подскакивает адреналин, когда тень нависает надо мной, и я моргаю в темноте. - Лана, это я. Мози, - шепчет он, и при звуке его голоса происходит сразу две вещи - мое сердце, запертое в бочку, бросается вниз с Ниагарского водопада, ударяясь о скалы, в то время как моя душа парит как ракета рассекающая атмосферу. - Что ты хочешь? - шепотом кричу я, пытаясь держать себя в руках. - Твой папа постелил мне в подвале и думаю там сейчас минус сорок. Я переохладился и я не чувствую пальцев ног. - Тогда спи на диване! - огрызаюсь я, отворачиваясь и натягивая одеяло до подбородка. Но кровь в моих венах кипит от его близости. - Это я тоже попробовал. Но у вас сумасшедший русский диван набитый конским волосом и сеном. Я раньше спал на циновке, и ты могла бы подумать, что он вполне мне подходит, но его содержимое вызывает у меня приступ астмы, а в ингаляторе у меня осталось только несколько доз. - А у тебя вообще есть астма? - говорю я разворачиваясь. Но когда я произношу это вслух, то вспоминаю, что видела упоминание об этом в его медицинской истории прикрепленной к его личному делу. Мози пользуется моим временным замешательством и располагает свою задницу на моей детской кровати. Я прижимаюсь спиной к ледяной стене. - Если ты попробуешь приблизиться ко мне, то будешь спать на полу! - Обещаю, я не прикоснусь к тебе. Просто посплю рядом. Я даже не храплю. - Если ты прикоснешься ко мне, я закричу. - Очень на это надеюсь. Правда, сам я люблю стонать. Я игнорирую его шутку. Я использую ледяную температуру стены, чтобы охладить возбуждение, которое охватывает меня до самых конечностей от мысли, что он прижимается ко мне. Я влажная уже от мысли, что лежу рядом с его телом. - Спасибо, Лана, - бормочет он, прижимаясь ко мне под одеялом. Меня моментально окутывает отчетливый мужской запах Мози. Пахнет кедром и смолой, мускусом и краской, и это как наркотик для моих обонятельных предпочтений. Я вдыхаю его запах как кислород и восхищаюсь его ароматом. Я хочу обнять его и целовать, пока у меня не заболят губы. Хочу прижаться своим телом к нему и почувствовать накопившееся желание. Но ладонями я упираюсь в холодную стену. Социальная работа. Сломленный парнишка. Обязательства. Уважение. Дистанция. Как заклинание повторяю эти слова, надеясь, что они как ведро холодной воды смоют с меня извращенное наваждение клиентом, который так уж получилось, спит в моей постели. - Лана? - Что? - Ты спишь? - Да. - Могу я обнять тебя? Я не отвечаю ему, и секунды летят мимо как небесные тела в огромной солнечной системе. Секунды, которые повсюду, но они никуда не уходят и душат меня свои бесконечным присутствием. Секунды, где я не могу сформулировать ответ на этот вопрос, потому что обнимать его возможно единственное, что я хочу делать из всего существующего в этом мире. Но обнять его может означать и потеря всего, что я знаю - всего, над чем боролась и работала. Выкинуть это все навсегда ради единственного объятия. Я могу обнять его, но к чему это приведет? К сексу? Рядом с ним я не могу контролировать себя. А что потом? Разрушение моего тщательно спланированного существования. - Лана? - шепчет он. Я тяжело выдыхаю и издаю звук похожий на храп. - Я последовал за тобой, потому что думаю, я влюблен в тебя. Я пытаюсь заставить себя дышать и не реагировать телом. Секунды снова маячат вокруг, словно темные тучи и напряжение становится невыносимым. Как я могу не ответить на это? Как я могу притворяться спящей в такой изумительный момент? Никто никогда не говорил мне, что влюблен в меня. Ни один человек. Никогда. Я протягиваю руку назад и натыкаюсь на его подтянутый живот. Хочу повернуться лицом к нему, выяснить, что представляет собой наша любовь. Но вместо этого, беру его руку и перекидываю ее через свое плечо. Он принимает мой сигнал и перемещает свое тело сквозь небольшое пространство разделяющее нас. Несколько дюймом, которые представляют собой полную перестройку моего мира. Он прижимается телом к моей спине и мы идеально дополняем друг друга, плавно, красиво. Я знала, что так и будет. Секунды смягчаются и сливаются в симбиоз со временем. Мы два прячущихся влюбленных, в объятиях друг друга против всего мира, в тепле и совершенстве под одеялом. Мы обнимаем друг друга в тишине и вселенной полной обещаний. Мы обнимаем друг друга против неизвестности и молча объявляем об этом. Я защищаю его, а он меня. Глава 12 Утром, когда я просыпаюсь, Мози нет в моей постели, но там где лежало его тело по-прежнему тепло и я зарываюсь лицом в простыни, чтобы поглотить его каждую молекулу. Я пробегаюсь рукой по теплу, оставшемуся после него, и пытаюсь представить, каково это просыпаться рядом с ним каждое утро. Я позволяю себе насладиться фантазией о нахождении в его объятиях целых пять минут. Затем я вытаскиваю свое тело из постели и заставляю свои ноги встретиться с холодным полом. Сегодня будет ад. Сегодня дерьмовый день. День, которого мы ждали и боялись. Алексей пораньше отвез наших родителей к моему дяде. Мама проснулась рано, когда еще было темно, чтобы приготовить для них маковый пирог, потому что не за что на свете она не поехала бы к ним с пустыми руками. Лекс сказал мне, что она все время плакала, пока в последний раз что-то пекла на своей кухне. Она привезет им маковый пирог полный печали и ее слез, а они выбросят его, когда она не будет видеть этого, потому что они предпочитают есть вафли и тосты, а не пирог из старого мира. Они неохотно пригласят ее в ее новый дом, который, несомненно, для нее покажется домом, где не жалуют гостей. Таким образом, я и Мози остались в доме одни. Мой план, притвориться, что прошлой ночью ничего не произошло. Нет ничего незаконного в том, что бы ради тепла разделить с кем-нибудь постель. Я дошла до края, я слишком эмоциональна и я не хочу его глупой помощи. Он уже переносит на улицу все вещи, перевязанные красной лентой, в контейнер, который мы арендовали. Красная лента означает, что это мусор, а голубая - что это нужно оставить. Прошлой ночью мой папа так много вещей пометил красной лентой, в то время как моя мама следовала за ним, пытаясь заменить все на голубую ленту. После пяти или шести ходок, Мози заходит внутрь и наклоняется, поставив руки на колени, у него учащенное дыхание и я настороженно смотрю на него. - Ты в порядке? У тебя приступ астмы? Здесь очень много пыли. Он кивает и встает в полный рост, располагая руки на бедра. Он идет к своему рюкзаку, находящемуся на диване который мы собираемся выбросить, открывает его, достает ингалятор и делает глубокий вдох. Я провела последние десять минут возле нашего нерабочего камина, рисуя каракули на пыльной полке полной прямоугольных следов от наших недавно упакованных семейных фотографий. - Ты все еще сердишься на меня? - спрашивает он, трудно дыша, и внезапно я начинаю за него беспокоиться. - Ты в порядке? Сядь! Могу я чем-нибудь помочь? - Во-первых, ты можешь перестать игнорировать меня. Посиди со мной, - говорит он, похлопывая по дивану рядом с ним. - Это из-за пыли или из-за перенапряжения? - спрашиваю я. - Из-за того и другого, - отвечает он и я осознаю что теперь он всегда прямо отвечает на мои вопросы. - У меня есть идея, как заставить тебя чувствовать себя лучше. Ты сказала, что они просто снесут дом, не так ли? Как только получат разрешение банка? - Да. Но мне не нравятся твои идеи. - Я даже не сказал тебе, в чем она заключается. - говорит он еще раз пользуясь ингалятором и задерживая дыхание в легких широко раскрывая грудь. Он роется в рюкзаке и достает банку с краской. Он энергично встряхивает ее, снимает крышку и передает ее мне. - Для чего это? - спрашиваю я, мое сердце биться сильнее периодически пропуская удары. Мози всегда полон сюрпризов и они волнуют меня как ребенка. - Скажи мне, как ты себя чувствуешь. Выплесни это наружу. Потому что я вижу, что тебе больно. Я смотрю на него, и у меня болит сердце. Он так мне нравится и я хочу поцеловать его. И меня так заводит то, как он смотрит на мой рот, я действительно хочу поцеловать… Я встаю и неуверенно иду к стене. Снова взболтав банку с краской, я пишу гигантскими буквами «ПОШЛИ НА ХЕР!» прямо над каминной полкой, где раньше весело зеркало.