Ваш ребенок склонен говорить про себя «я ничтожество»? Перефразируйте сказанное им, уточнив: «Ты с этим упражнением не справился…» или: «Ты несчастлив, потому что твоя девушка предпочла встречаться с Марком…» К травмам ребенка добавляется запрет выражать гнев по отношению к родителю. Его могут ударить, наказать, унизить, запереть, отвергнуть, причинить боль. Чтобы восстановить свое чувство целостности, ребенок должен иметь возможность выражать гнев, восставать против несправедливости. Когда ему запрещают гневаться, он вынужден подавлять не только гнев, но и ощущение травмы, тем более что обычно ему говорят, что это «для его же блага». Отрицание права на гнев и любые другие чувства является основой неуверенности в себе. Позволяйте вашим детям выражать свой гнев. Продемонстрируйте им, что, каким бы интенсивным он ни был, их гнев не может причинить вам вред. Время от времени организуйте сражения с подушками, чтобы дети могли безопасно дать выход своей агрессии. Установка «я вовсе не милый и не интересный…» – это установка на выживание. Она позволяет ребенку сохранять необходимый ему положительный образ родителей. Именно поэтому мы так дорожим своими негативными установками, даже став взрослыми. Подвергать их сомнению означало бы вновь погрузиться в давно подавленные эмоции: страдание, ужас, отвращение, ярость перед сознательной или неосознанной жестокостью родителей. Не имея возможности высвободить свои эмоции и переложить слова в конкретные поступки, мозг ребенка устанавливает защиту в виде рефлекторных реакций по отношению к определенным людям и ситуациям, в том числе к группе, которая насмешничает над ним. Позднее любая ситуация в группе вызовет эту физиологическую реакцию, демонстрирующую неуверенность в себе. Мой отец унижает или терроризирует меня? Став взрослым, при столкновении с авторитетным человеком или с тем, от кого буду зависеть, я непременно буду испытывать страх, который часто называют инстинктивным, хотя на самом деле он приобретенный. 3. Изоляция Если человека исключают из сообщества, у него в считаные минуты начинается депрессия! Да, вы прочли правильно: в считаные минуты. Психологи доказали это в ходе многочисленных опытов[5]. Лет десять назад исследователи заметили, что если в течение четырех минут человеку не передают пас при игре в мяч, он хмурится, а после игры забивается в угол и ни с кем не разговаривает. Группа австралийских психологов уточнила это исследование. Добровольцам было предложено играть в игру в интернете. Играли в мяч втроем. После нескольких ударов двух игроков попросили больше не пасовать третьему. Через шесть минут все три участника заполнили анкеты. Они должны были оценить чувство принадлежности к группе, впечатление о своем воздействии на ситуацию, самооценку и чувство принадлежности к происходящему. Игрок, которому не давали паса, чувствовал себя бесполезным. Он полагал, что другие не испытывают к нему симпатии и не ценят его. Он проявлял стремление замкнуться в себе и, что еще хуже, склонен был распространять эти ощущения на все аспекты своей жизни! Если краткая онлайн-игра в мяч с двумя незнакомыми людьми может вызвать такую реакцию, несложно догадаться, что происходит с человеком, отвергнутым, исключенным или просто изолированным от его друзей, его компании, общества. В такой же ситуации оказываются безработные. Даже если их именуют «соискателями», все равно они безработные. Можно понять, что уволенный за проступок человек чувствует себя виноватым, однако наблюдения показывают, что даже те, кто был уволен по чисто экономическим причинам, склонны себя обесценивать и впадают в депрессию. Они теряют уверенность в себе и чувствуют себя никчемными, причем даже в тех ситуациях, когда не подвергались сомнению ни их человеческие качества, ни мастерство. В другом эксперименте психолог просил людей наблюдать через одностороннее зеркало за работой двух человек и оценивать ее. Эти два человека должны были точно и одинаково выполнять одну и ту же работу. Прежде чем испытуемые дали свою оценку, им разъяснили, что у лаборатории недостаточно денег, чтобы заплатить обоим работникам. С помощью жребия экспериментатор назначил того, кому денег не достанется. В результате, несмотря на прямую информированность о произвольности принятого решения, испытуемые оценили работу того, кому не заплатят, ниже, чем работу другого! Тот, кому случайно повезло, заслужил свою счастливую судьбу, а следовательно, второму не повезло отнюдь не случайно! То есть испытуемые сочли, что он сам виноват в том, что все так получилось. Мы видим, что наше требование справедливости может привести нас к несправедливости! Наша потребность видеть в происходящем справедливость заставляет нас возлагать на себя ответственность за то, что с нами происходит, даже когда у нас нет на это никаких оснований. «Беда не приходит случайно», – мы в этом глубоко убеждены. В том же духе рассуждения типа: «Человека притесняют в его бизнесе, если он слаб, женщину насилуют, потому что она сама это спровоцировала, мужчина становится безработным, потому что ему не хватило компетентности…» Эти установки обосабливают человека от окружающих и, конечно, всерьез подрывают его уверенность в себе. Франс была счастливой маленькой девочкой, все у нее складывалось хорошо, в школе были подруги. Когда она перешла в этот лицей, ее родители сменили место жительства, и она приехала в интернат на несколько дней позже других. Директриса ввела ее в класс со словами: «У нас новенькая. – Затем, обращаясь к ней, сказала: – Вот ваша парта, садитесь, доставайте свои вещи». Франс осторожно приподняла крышку деревянной парты, достала из ранца книги и тетради и разложила их в полной тишине, показавшейся ей вечностью. Никто не подошел к ней на перемене. Ни одна девочка не пыталась наладить с ней отношения. Прежде всего потому, что «новенькой» довелось пережить болезненный, унизительный опыт. Подойти к ней было все равно что приблизиться к прокаженной… И одноклассницы молча наблюдали ее страдания, им было неловко. К тому же для того чтобы с ней так обращались, эта девочка должна была чем-то отличаться от остальных. Она начала учебный год с опозданием, она была не такой, как другие. В небезопасной среде люди первым делом защищают себя. С начала учебного года девочки уже создали несколько союзов, они не собирались подвергать эти союзы риску разрыва ради того, чтобы принять незнакомую девочку со столь низким статусом. Общение с человеком из более низкой иерархической страты воспринимается как опасный опыт. С другой стороны, появление изгоя придавало уверенности и сплачивало класс. Для регулирования этих бессознательных психосоциальных механизмов необходимо вмешательство третьей стороны. Поскольку ни один взрослый на протяжении трех лет обучения Франс ни разу не вмешался с тем, чтобы помочь ей справиться с ситуацией или дать классу проявить более зрелое отношение к жизни, девочка-подросток находилась в изоляции до самого бакалавриата. Двадцать лет спустя ей все еще катастрофически не хватало уверенности в себе, она старалась оставаться незамеченной, по-прежнему считала, что неинтересна, неуместна. Она никогда не осмеливалась кому бы то ни было говорить об этом, убежденная, что она «плохая». Освобождение было впечатляющим, когда она наконец осмелилась говорить об этом, когда смогла, при поддержке психотерапевта и группы, определить роль директора и психо-социального процесса, жертвой которого она стала. Это не она была «плохой». Ей больше не нужно было опускать голову, ее наконец-то оценили по достоинству. Франс на момент травмирующих событий было пятнадцать, она была во втором классе[6]. Опыт отторжения в школе надолго травмирует ребенка, даже подростка! Было бы хорошо, если бы наша образовательная система уделяла больше внимания защите наших детей от этой опасности. «Мы здесь не для того, чтобы воспитывать», – говорят некоторые. Но и не для того, чтобы вредить. Отношение директрисы интерната стало непосредственной причиной неприятия Франс ее одноклассницами. Правда, это было тридцать лет назад, но разве сегодняшние учителя всегда внимательны к тому, чтобы дать детям время поговорить друг с другом?[7] Всегда ли они внимательны к тому, как дети относятся друг к другу из-за каких-то измышлений или плохой оценки? Знают ли они о биопсихосоциальных механизмах, которые индуцируют их действия в группе или классе? В программу обучения педагогов такого рода информация, увы, не входит. Мы исходим из представления о том, что если человек оказался в социальной изоляции, то причина в нем самом: либо у него было трудное детство, либо имеются «веские основания», чтобы его отвергали другие. Есть мнение, что человек становится жертвой потому, что так и не научился защищаться, а напротив, привык считать себя жертвой, однако это не всегда так. Встречаются самые неожиданные исключения, и они бывают связаны с чисто внешними обстоятельствами. Любое понижение статуса может быть воспринято как отверженность и вызвать утрату уверенности в себе. Интересно, что существует соотношение между социальным положением и восприятием. Чем выше авторитет человека, тем крупнее он представляется оптически! Чем выше его положение, тем больше разрыв между его фактическим ростом и тем, как его оценивают другие! По этой логике получается, что человеку маленького роста подобает место в самом низу социальной лестницы. Выход на пенсию, отпуск без сохранения содержания, не говоря уже о понижении в должности, а главное – ограничение контактов также могут вызвать подобную резкую реакцию обесценивания. Селин это испытала, когда сама решила ограничить свои должностные обязанности. Будучи директором школы, она чувствовала себя востребованной. Ее слушали, это повышало ее самооценку. Обретя бо́льшую уверенность в себе благодаря этой должности, она предложила передать административные полномочия педагогическому коллективу. Поскольку должностные обязанности занимали очень много времени, она хотела освободить время для своих собственных детей. Однако очень скоро, лишенная своего статуса, она утратила уверенность в себе. Такое обесценивание совершенно иррационально, но из этой ситуации можно сделать вывод, что ее реакция была инстинктивной, естественной. Психологи из Сиднейского университета в Австралии повторили опыт интернет-игры в мяч, но двух игроков заменили два компьютера. Таким образом, игрок выключался из игры машинами, запрограммированными, а значит, лишенными всякой преднамеренности. Человек был проинформирован об этом с самого начала эксперимента. И все же он отреагировал точно так же: его настроение ухудшилось, самооценка упала, и он утратил смысл игры. Можете себе это представить? Вы утратили смысл из-за того, что компьютер не играл с вами в течение четырех минут! Эти опыты показывают, что реакция на отчуждение бессознательная и более сильная, чем все логические рассуждения, которые можно привести в пользу своей ценности. Представьте, что происходит, когда вас отвергают ваши родители! Когда ваши родители показывают вам, что вы в семье лишний. И так происходит на протяжении долгих лет. Значит ли это, что нам не следует никогда отказывать детям в просьбе поиграть с ними? Разумеется, нет. Однако имеет значение, что вы при этом говорите. Одно дело сказать: «Нет, дорогой, сейчас я занята. Вот закончу работу и приду». И совсем другое: «Что ты ко мне все время пристаешь? Иди и играй». Вы уже начали понимать возможные причины ваших трудностей? Доводилось ли вам оказываться в ситуации отвержения, обесценивания, социального унижения? Как вы прошли через это испытание? Смогли с кем-нибудь об этом поговорить? Вас поддержали? Ваша рана затянулась или она все еще открыта? 4. Притеснения и издевательства Вам плохо? Вы совершаете все больше ошибок и в итоге утрачиваете уверенность в своих способностях. У вас все чаще болит живот или голова… Вы стали жертвой травли? Моральное притеснение носит такой специфический характер, что его трудно распознать, настолько оно коварно. Поначалу это может быть безобидное замечание, намек, казалось бы, ничего серьезного. Если жертва реагирует, ее чрезмерная чувствительность привлекает дополнительное внимание. Замечания делаются все более уничижительными, обесценивание все более настойчивым. Если жертва жалуется, ее высмеивают. К тому времени она на это уже никак не отвечает. Тем более что она склонна чувствовать себя виноватой: «Не бывает дыма без огня», «Случайно с человеком такого не происходит». Эти предрассудки, как мы видели, только усиливают власть обидчика над жертвой. Все чаще стали говорить о моральном притеснении на работе. Но пока не осмеливаются говорить о подобном в школе и семье. Между тем речь идет об одном и том же феномене. Что в школе или лицее, что в семье притеснения со стороны взрослых, а также других детей, к сожалению, бывают не только моральными. Избиения, угрозы, всевозможные жестокости терроризируют жертву. Англичане называют буллингом ожесточение одного школьника против другого, который подвергается травле, запугиванию, жестокости, а порой и вымогательству. Действительно, ребенок более мягкий, нежный, физически хрупкий или с особенностями развития – легкая жертва, а потому обидчики охотнее выбирают таких детей. Но разве ребенок в этом виноват? И потом, если присмотреться внимательнее, мы заметим, что притеснениям подвергаются и дети, просто непохожие на других, более яркие, одаренные, лучше одетые. Приглядевшись еще внимательнее, мы обнаружим, что жертвой может стать вообще кто угодно. Притеснения начинаются с едва уловимой презрительной фразы, легкого толчка в плечо… с совершенных пустяков! Если жертва окажет сопротивление, обидчик откажется от своих намерений. А если свидетели не вмешиваются, с их молчаливого разрешения он постепенно усиливает агрессию. Это может привести к любому исходу. Однако, если человек хотя бы раз подвергся жестокому обращению, существует риск, что он может снова стать жертвой. Подавленный гнев приводит к стеснению в груди, к привычке безответно сносить удары… Некоторые дети подвергаются притеснению в своих семьях – со стороны брата, сестры, даже одного из родителей, а то и обоих. В таком случае они получают еще более глубокую рану. Ребенку негде укрыться. Его родители, те самые люди, которые должны его защищать и утешать, обижают его, причиняют ему боль… 5. Непонимание пределов понимания 2 балла из 20; 4 из 20; 3 из 20… С каждым разом это унижает его все больше. Шарль не может понять, как другим удается добиться хороших оценок. Он прилагает столько усилий, чтобы запомнить правила орфографии! Остальные, похоже, не вкладывают столько сил, но у них все получается. Проблема Шарля называется дислексия. Буквы любого слова пляшут в его голове, он видит их в трех измерениях и не знает, как расположить их на двухмерном листе бумаги, потому что никто не научил его, как организовывать информацию, которую поставляет ему мозг[8]. Мать твердила ему, что это не страшно, что он ни при чем и что даже у Альберта Эйнштейна и Леонардо да Винчи тоже была такая проблема, однако для Шарля это означало лишь его неспособность написать диктант без ошибок. Он прекрасно чувствует, что его мозг отличается от мозга других людей. Но поскольку никто не объяснил ему, чем он может быть интересен, Шарль считает себя хуже других. Более того, у него есть и доказательство: он получает плохие оценки. Понятно, что Шарль не уверен в правильности того, что он пишет, – это естественно. К несчастью, он склонен распространять это недоверие на все, что делает, из-за накопившихся ужасных отметок в дневнике, как будто они оценивают его самого, а не написанные им диктанты. Не добавляет уверенности и то, что он не в состоянии добиться лучшего результата, вкладывая в это столько сил и не понимая своего отличия от других. Ребенок, который не может делать то, что у других вроде бы легко получается, чувствует себя хуже, чем его приятели. Люди с диагностированной инвалидностью хотя бы могут понять причину своих трудностей. Но многие обладают невидимой инвалидностью, связанной с созреванием нейронов[9], секрецией нейромедиатора, недостатком фермента, способного расщеплять тот или иной белок[10]… Эти расстройства невидимы для глаз большинства взрослых, а тем более для детей. Хуже того, их симптомы часто интерпретируются как дурное поведение. И их наказывают. Словно в этом есть их вина. Словно они делают это нарочно… Они раскачиваются на стуле и прыгают по тротуарной плитке, чтобы стимулировать свое слабое внутреннее ухо, – а взрослые видят в этом лишь неугомонность и непослушание. Они в отчаянии нажимают на карандаш, пытаясь удержать на листе руку, которая словно живет собственной жизнью, – им велят нажимать не так сильно, вместо того чтобы помочь скоординировать движения глаз и рук. Шум дезорганизует мозг, а их обвиняют в том, что они не способны сосредоточиться. Они гиперактивны, резки, нервны или чересчур мечтательны, они мочатся в постель или не в состоянии представить себе, что испытывают другие… Они получают только неодобрение. Тогда они замыкаются на своей проблеме и теряют уверенность в себе. Между тем, научившись себя контролировать, выполнив несколько упражнений, восстанавливающих ход созревания нейронов, они могли бы стать такими же успешными, спокойными и уравновешенными, как их приятели. Впрочем, многие повторяющиеся формы поведения не зависят от воли ребенка или взрослого. Эти расстройства, если они остались не диагностированными и не подверглись лечению, сопровождают взрослых в течение длительного времени. Но великие живут с этим, они научились себя контролировать… И расстройства отступают на второй план. Так называемые одаренные, или ранние дети тоже живут не так, как другие. И если некоторые из них показывают в школе хорошие результаты, другие терпят полное фиаско. В частности, из-за так называемого фронтального педагогического метода (когда учитель говорит перед слушающими учениками), который все еще широко используется, несмотря на его доказанную контрпродуктивность. Школа с трудом интегрирует необычных детей независимо от того, опережают они своих сверстников или отстают от них в развитии. Один четырнадцатилетний юноша с IQ 145 очень плохо учился в школе. Старший преподаватель государственного лицея, который он посещал, твердил матери, просившей о другой форме обучения: «Ему просто надо как следует заниматься!» Мэтью давал верные ответы, но ему с трудом удавалось объяснить свой путь решения. Его обвиняли в том, что он хитрит, плохо учится. И если мать чувствовала, что сын страдает, то отец, как и учителя, был убежден, что он просто курил и загорал вместо того, чтобы приложить усилия. Какие усилия! Он и так много делал! Но его мозг не реагировал на то, что от него требовали. Нейрофизиология очень много говорит нам о феноменальных способностях нашего мозга. Нет, не все одинаково мыслят. И если ребенок не достигает успеха, это не обязательно означает, что он ничтожество. Вполне возможно, что ему предоставили информацию не в том виде, в каком он мог ее воспринять, его не научили управлять сверхсложной машиной, какой является его мозг. Людям зрительного типа нужны картинки, «аудиалы» хорошо воспринимают вербальную информацию. Преподаватель с временным ментальным управлением, то есть легко позиционирующий себя во времени, велит ребенку поставить скобку после цифры. Если ребенок обладает темпоральным сознанием, он его понимает. Если же ребенок, напротив, обладает пространственным сознанием, он волнуется: «после – это впереди или сзади?» Действительно, попробуйте визуализировать две машины, двигающиеся по тетради так, как мы пишем, то есть слева направо. Значит, автомобиль, который справа, нарисован или написан «после», но по ходу движения он находится впереди, «перед» автомобилем, который слева, если говорить темпорально[11]. Преподаватель математики и педагог Стелла Барук[12] убедительно показала, сколь многие ошибки учеников были вызваны тем, как им был представлен материал. «Не существует проблем с математикой, есть только проблемы с преподаванием ее детям», – утверждает она. Я приглашаю вас читать ее книги, особенно если у вас самих или у ваших детей намечаются проблемы с математикой. Помимо биохимических и физиологических особенностей мозга, существуют еще и блокады психологического порядка. У Нуары проблемы с делением. Она с ним не справляется. У нее наступает блок. Одна за другой следуют плохие оценки. До этого времени у нее с математикой было все хорошо, учительница не понимает, в чем дело. «Ты не прилагаешь усилий!» – возмущается она. Однако Нуара прилагает усилия. Она просто не справляется. Ее родители только что развелись. Она не выносит такого разделения семьи. Ошибки детей говорят об их интимном опыте. В обязанности учителей не входит лечение семейных травм, но в их обязанности также не входит формировать у ребенка негативное отношение к самому себе. Учителя обладают большим ресурсом влияния на детей, как отрицательного, так и положительного. Страдая в своей семье, уверенная в своей глупости, потому что в начале учебного года мало что понимала, Элен испытывала доверие к учителю, полагалась на него. Тридцать лет спустя она по-прежнему вспоминает этого учителя начальной школы, который вернул ей уверенность в себе. «Он меня спас», – признает она. Этот человек сумел разглядеть в дальнем конце класса безмолвную девочку, которая не умела ни читать, ни правильно писать. Он понял, что она не справляется не из-за отсутствия способностей, а потому, что никто до сих пор не верил, что у нее все получится. Разве можно быть уверенным в себе, если у тебя что-то не получается, как у других? Любое несходство легко истолковывается как недостаток, пока мы с ним не разобрались. Вместо того чтобы довольствоваться ярлыком «Мне/тебе/ему не хватает уверенности в себе», давайте попытаемся понять: в чем заключается страдание? В чем разница? Откуда такая разница? 6. Неудачи Вы успешны? Вы чувствуете, что готовы бросить вызов Вселенной! Успех возвышает и делает сильным. Напротив, неудача, как правило, приводит к утрате уверенности в себе. Мы разочарованы тем, что не добились успеха. Мы разочаровываем свое окружение, «роняем себя» не только в их глазах, но и в наших собственных. Каждый успех, как и каждая неудача, способствует формированию нашего представления о самих себе. Если у человека есть крупный проект, проект его поглощает. Мелкие и даже большие неудачи не в состоянии выбить его из колеи. Но если человек в проект не включен, неудача может ощущаться им как конец света. Многочисленные эксперименты, проведенные психологами, показали то, что все мы знаем, но часто забываем: неудача влечет за собой неудачу, так же как успех приводит к успеху. Правда, промах побуждает нас в следующий раз быть более внимательными, более осторожными, но воспоминание о неудаче порождает тенденцию ее повторения. Это хорошо знают спортсмены, которые окружают себя коучами и психологами, помогающими им выбраться из этих негативных спиралей. Хорошие оценки обнадеживают, дают уверенность и повышают успеваемость. Низкие оценки обескураживают, вместо того чтобы мотивировать детей и подростков превзойти себя в следующий раз, они намечают тенденцию к понижению их статуса как учеников. Некоторые учителя переоценивают учеников. Но, как ни странно, родители часто предпочитают учителей, недооценивающих их детей, тем, которые их переоценивают! В сознании родителей такая требовательность означает, что они хорошие учителя (учителя и сами склонны так думать, и некоторые из них признают, что недооценивают учеников ради собственного лучшего имиджа). Однако опыт показывает: если детям в начале учебного года ставят завышенные оценки, это помогает им улучшить успеваемость. Для перспективы обучения «справедливая» оценка вряд ли имеет смысл. Хорошая оценка свидетельствует: «у меня получается» – и пробуждает желание стать лучше. Накопившиеся плохие оценки неизбежно приводят к выводу: «Я ничтожество».