Почему-то этот принцип распространялся только на билеты, за все остальное Марсель всегда предпочитал расплачиваться. Лизетт удивилась, когда капельдинер просто не заметил их пару, словно они были невидимы. Вереница из нескольких движущихся картин промелькнула незаметно. Марсель почти не смотрел на экран, краем глаза проверяя ауру Лизетт. Он чувствовал себя художником, из этих… импрессионистов, чьи холсты похожи на пестрые наборы пятен. Удивление, испуг, смех и тревога, когда девушка вспоминала о цели сегодняшнего вечера, – все расцвечивалось на живом полотне. Каро вспомнил портрет актрисы Самари кисти Ренуара, виденный им в семьдесят девятом в Парижском Салоне. Он даже хотел тогда направить сантинель[5] и проверить, не способен ли живописец видеть чужие ауры. Но сантинель и сами не дремали. Как узнал впоследствии Каро, Ренуара уже испытывали, однако тот оказался человеком. Впрочем, у художников грань между Иным и не Иным порой слишком тонка… – Поразительно, – проговорила Лизетт, когда выходила из «Олимпии», опираясь на руку Марселя. – Вы не находите, месье Каро? Люди научились делать живые фотографии, но не могут справиться с вампирами. – Поверьте, мадемуазель, это вопрос не прогресса, а человеческой природы, – изрек Каро. – Вот увидите, пройдет не так много времени, и смотреть, как чудак поливает себя из шланга, публике надоест. Тогда на простыне начнут демонстрировать и сказки с вампирами. Вам еще любопытно будет посетить иллюзион Мельеса, там уже показывают удивительных призраков. Марселя всегда привлекало искусство, он коллекционировал живописные полотна и был завзятым театралом, но движущиеся картины стали его новой страстью. Первый раз он видел синема, когда еще показы шли в «Гран Кафе», а не в зале «Олимпии». Картина прибытия поезда на вокзал Ла-Сьота впечатлила едва ли меньше, чем самый первый вход в Сумрак в приснопамятном 1816 году. По странной шутке провидения, демонстрировали это люди, сама фамилия которых была Люмьер – «Светлые». И тоже – самые обычные, удачливые промышленники и не более того. Уже основательно стемнело. Бульвар Капуцинок жил своей жизнью, которая год от года становилась все более и более торопливой. Каро подозвал фиакр и велел ехать на площадь Альма. Девушка всю дорогу задумчиво молчала, будто вслушиваясь в цокот копыт по булыжнику. Амулет на груди Марселя пульсировал как еще одно маленькое каменное сердце из неизвестной сказки. Он жаждал, и вожделенный объект был совсем рядом, так близко… Но утолять жажду было еще рано. На площади они отпустили экипаж и направились к Сене. У недавно выросшего за счет пешеходной части арочного моста свернули направо и пошли вниз по течению. В спину им пристально смотрели каменные часовые – зуав, артиллерист, пехотинец и гренадер, – каждый со своего устоя. Волны Сены били о постаменты. – Почему это нужно делать именно там? – Лизетт и сама не замечала, как сильно сжимает руку того, кто обязался быть ее спасителем. Она не знала, что спаситель на деле собирался примерить на себя роль убийцы. – Видите ли, мадемуазель, это одно из условий ритуала. Место должно быть окутано легендами, быть сакральным и по возможности очень древним. В нем должна концентрироваться магическая сила города. – Но ведь это построили совсем недавно. – Поймите, речь идет о духовной сущности, а не о веществе. Гений месье Робида воплотил старый Париж. Дух древнего города теперь здесь, а не в Нотр-Дам и даже не в катакомбах. И вряд ли вам понравилось бы в катакомбах… – Да, верно, – задумчиво согласилась Лизетт. Марсель лгал. Он рассматривал катакомбы как вполне достойное место для ритуала, но затем передумал. Для того чтобы напитать амулет, мало было древности. Путаные строки колдовской книги говорили о месте связи былого и грядущего. А такое место теперь одно во всем городе: экспозиция старого Парижа на набережной Дебийи. От входа через Сену была отлично видна подсвеченная электрическими огнями башня Эйфеля. Сторож не заметил ночных гостей, подобно капельдинеру в «Олимпии». Старый Париж узкой полоской протянулся по набережной, окна средневековых зданий смотрели на величественные павильоны Наций. В этих стрельчатых окнах пока не было огней. Город ждал выставки. Многие павильоны еще были в лесах, и газетные карикатуристы ежедневно упражнялись в остроумии. Но старый Париж замер в ожидании своего триумфа. Уже через день на его улицы должны были выйти мушкетеры и хорошенькие цветочницы в старинных платьях. А сейчас здесь было пустынно и темно. Охранялось все по самому низкому разряду. Случайных прохожих тут не предполагалось, красть пока еще было нечего, уличные лавки не заполнились товаром и не зазвенели монеты на стойках кафе. Клошары же, напуганные озверевшими перед празднеством ажанами, предпочитали теперь восточную часть города. Все же Каро, страхуясь, прикрыл и себя, и Лизетт магическим зонтом, известным прогрессивным Иным как «сфера невнимания». Их встретила высокая крепостная башня – шателет. Конечно, серый камень был всего лишь иллюзией, почти все здесь мастерили из дерева. Но решетка ворот шателета оказалась из настоящей стали. Пришлось идти через Сумрак. – Закройте глаза, – предупредил Марсель. – Ненадолго станет очень холодно. Не обращайте внимания и держитесь за мою руку. К счастью, на первом слое, даже если бы Лизетт все-таки открыла глаза, она не увидела бы своего провожатого в сумеречном обличье. Но все же смотреть было ни к чему, тем более пульсирующий амулет наверняка проявил бы себя. Когда глаза было позволено открыть, девушка оглянулась и увидела решетку за спиной. – Вы волшебник, месье Каро… – Темный волшебник, – печально сказал Марсель. – Идемте скорее. Они прошли тесными улочками и вскоре вышли к башне Ла Тур дю Лувр. Поначалу Каро хотел выбрать местом ритуала воспроизведенный дом Николя Фламеля. Но тоже передумал, тщательно проверив, как протекает здесь Сила. – Взойдем. – Каро указал наверх. Теперь в ауре девушки распускался страх. Все складывалось наилучшим образом. Вампир Арман Лануа, одолживший Марселю лицензию, предлагал возвести девушку на башню с помощью Зова. Каро воспротивился. Чтобы наполнить амулет, нужна особая гамма эмоций. Причем гамма чистая, без примеси магии. Тогда девушка отдаст всю свою молодую нерастраченную внутреннюю силу камню. И явиться она должна была добровольно, это обязательное условие книги. Оставалось совсем недолго. Арман наверняка спрятался неподалеку. Он получит кровь Лизетт. Каро солгал ей наполовину. Она не умрет с улыбкой на устах. Но и не ощутит ни боли, ни страха – вампир завладеет ее телом, уже лишенным чувств. По уговору с Каро ему достанутся только крохи: кровь девушки уже не будет столь напитана Силой. Но мощь амулета прельстила и вампира, как прельстила куда более опытного Темного Марселя. Как вывести из игры самого Армана, Каро уже продумал в общих чертах. Главное, сначала влить все, что нужно, в амулет. Это будет первой каплей, всего же их до?лжно влить тринадцать. Старые ведьмовские рецепты… Скоро. Уже скоро. Самая высокая башня старого Парижа. И самая высокая башня Парижа нового, вид которой преследует тебя в центре города. Все сходится. Нужно лишь подняться. Прочесть заклинания. Добыть каплю крови. Бедняжка Лизетт согласилась пожертвовать долей своей жизни, чтобы переиграть вампирскую лотерею. Каро уже тянул девушку за собой к башне, когда почувствовал неладное. Чутье подсказало, что следует предпринять – оставить Лизетт и немедленно шагнуть в Сумрак. А в Сумраке у башни был еще кто-то. Сперва Каро решил – это Арман. Но быстро понял, что ошибся. Тот, кто приближался, не был вампиром. Не был даже Иным, ибо не имел ауры. Древний, старый и волосатый, как мифический Пан, – казалось, он весь зарос мхом синего цвета, первым жителем Сумрака. «Воплощенный дух старого Парижа…» – ни с того ни с сего подумал Каро. Нечто прыгнуло ему навстречу. Не так уж много вещей за последние полвека могли заставить Каро испугаться. Марсель вдруг понял, что бессилен. Темный Иной четвертого ранга, не последний маг Парижа, словно разом забыл все заклятия. Он мог бы погрузиться дальше в серую утробу Сумрака, но не испытывал сомнений: это создание легко дотянется до него и там. Именно бессилие устрашило Марселя больше всего остального. Амулет жег грудь, и тогда Каро догадался, что привлекло сюда сумеречного полузверя. – Возьми! – Скованный ужасом, он рванул сорочку на груди, оборвал тонкую золотую цепь и протянул амулет. – Милости твоей прошу! Милости… Покрытая мхом рука – или лапа? или ветвь? – приняла амулет. Размером эта длань раза в три превосходила руку Марселя. – Его нужно напитать, – торопливо заговорил Каро. – Дева, предназначенная Договором отдать жизнь и кровь… Она здесь… Чудовище подняло амулет высоко. Теперь оно походило на обезьяну с улицы Морг из новеллы того мрачного американца… ходили слухи – тоже Иного. Орангутанг как будто рассматривал дорогие карманные часы, снятые с новой жертвы. В следующий момент чудовище раскрыло пасть и отправило амулет туда. Марсель запоздало вспомнил, что когда-то его крестили в католическую веру. За много десятилетий, с момента посвящения в Иные, он не посетил ни единой мессы и лишь теперь вдруг пожалел об этом. Пожалел, когда мохнатая лапа с выпущенными когтями потянулась к нему в холоде вечно серого мира. Старый Париж в этом мире ничуть не менялся. Как многие старики, этот был глух, и крик Марселя без отклика потонул в его зыби. * * * …Лизетт испытала настоящий ужас, когда ее спутник внезапно растворился в воздухе. Только что она чувствовала его уверенную руку в перчатке – и вот пустота. Впрочем, пустота ощущалась недолго. Через минуту в ладонь девушки упала бумага, свернутая в трубку. Даже скудного света вполне хватило, чтобы разобрать: это лицензия на ее смерть, показанная недавно месье Каро и обещанная в дар. Лизетт могла ее прочитать лишь при помощи самого Марселя: тот утверждал, что простые смертные не в состоянии увидеть истинный текст документа. Девушка бросилась бежать. Она не могла объяснить, что владеет ею. Она боялась всего: стать добычей гару, заблудиться в этих бутафорских улицах, столь похожих на настоящие, умереть от собственного страха. Потом она вспомнила, что ворота закрывает решетка, через которую ей не пройти без Каро. Неожиданно для самой себя Лизетт выбежала на набережную. Город светил с того берега Сены, били лучи прожекторов с далекой башни Эйфеля. – Помогите! – закричала девушка. Как ни странно, огни виднелись и на реке. Кто-то плыл на катере. – Помогите, – крикнула Лизетт что было сил. У нее возникло желание кинуться в воду. Но плавала она плохо. – Мадемуазель, мы здесь, – раздался уверенный голос за спиной.