Все правильно: если что-то требуешь, то надо что-то предлагать. А критические ситуации наверняка будут, если уж тюфяк и добряк Макс заговорил о кровопролитии. Кто кроме меня сможет представить это в нужном свете? Я не занималась бы тем, чем занимаюсь, если бы не была готова ко всему. И Эдвард Финниган не был бы собой, если б не предполагал подобный поворот беседы. Вынув из внутреннего кармана стильного белого пиджака чековую книжку, он равнодушно вписал сумму в нужную строчку и оторвал страницу. – Ваш аванс, фрин Инга. Аванс был ровно на полмиллиона больше, чем я предполагала. Затем мы распрощались до завтра. Бесшумный лифт с зеркалами и настоящим восточным ковром на полу унес Эдварда в личные апартаменты в одной из башен «Финниган Тауэр», и я невольно вздохнула с облегчением. С милым Максом все было намного проще. – Я вас провожу, – сказал он с какой-то полувопросительной интонацией, складывая свои бумаги в папку. На кожаной крышке красовался золотой герб Финниганов – разумеется, дракон, пожиравший собственный хвост. Девиз, написанный на древнеаалийском, я знала наизусть: «Честь и ярость». – Спасибо, – улыбнулась я. – Надеюсь, на стоянке еще есть такси. Раньше у меня был собственный автомобиль, причем очень неплохой, но после аварии, когда меня выбросило из салона через стекло и протащило по шоссе, я поклялась, что никогда больше не сяду за руль. Хватит с меня. Макс очень выразительно посмотрел мне в лицо. Должно быть, ему не один раз говорили именно это: «Посади меня в такси и больше не появляйся в моей жизни». Возможно, другими словами, но именно с таким подтекстом. Казалось бы, он тоже дракон и такой же сын старика Финнигана, как и Эдвард, но его никто не воспринимает всерьез. Никому и в голову не придет устраивать для него отбор невест. И ни одна красотка не станет бегать за ним, готовая на все, что он пожелает. А все потому, что младший сын в драконьей семье не имеет никакого веса, пока жив старший. Если Эдвард, не дай бог, надорвется на какой-нибудь куртизанке, то тогда Макс возглавит семью после смерти старого Финнигана. Но все прекрасно понимали, что этого не произойдет. И поэтому Макс спокойно занимал свое место в тени старшего брата и не пытался претендовать на что-то большее. Вел те дела семьи, которые не требовали ни особенных знаний, ни звездного статуса, преподавал экономику и раз в пару месяцев посещал Красный квартал, где в заведении мадам Жетты его встречали как лучшего друга. Он мне нравился, этот Макс. В нем было что-то очень спокойное. – Уже поздно, – ответил он, и над его головой вспыхнуло несколько искорок – будто бабочки раскрыли крылья. – Нормальное такси не вызвать, так что не отпирайтесь, фрин Инга. А если боитесь, что я узнаю, где вы живете, – что ж, я и так знаю. Разумеется, он был в курсе, что я обитаю в Нижнем городе. Странно было бы, если б умница Макс не навел обо мне справки. – Что ж, – сдалась я, – похоже, вы правы. Тогда поедем. Макс ободряюще улыбнулся. Интересный, обаятельный, умный, но держится в тени и не хочет выходить на свет. Великое это дело – мужчина, знающий свое место. – Только позвоню отцу, – сказал он и, взяв со стола смартфон с надкусанной грушей на панели, отошел к окну. Я опустила глаза к ковру: конечно, я не подслушиваю. Просто рассматриваю гипнотизирующие прихотливые завитки узоров на ворсе. – Да, это я. Да, все готово. – Макс покосился в мою сторону и снова улыбнулся. Хороший такой мужчина, с которым можно прожить спокойную жизнь в любви и верности – ровную жизнь, похожую на речную гладь. Ни потрясений, ни эмоций. Почти всем нужно только это. О любовных бурях и штормах лучше читать в книгах, в жизни они только раздражают. Я улыбнулась в ответ. Совершенно искренне. Искры над головой Макса мелькали маленьким облачком. – Фрин Инга его убедила, – продолжил Макс, – завтра начнем подбор кандидатур. Он одобрил наш проект, можем запускать шоу. Вот даже как. Хотя удивляться нечему. Вряд ли Максу позволили бы придумать это шоу самому. Как там сказал Эдвард? Делать семью посмешищем для быдла внизу? Папаша Финниган понимает больше, чем сыночек. Мир постепенно меняется. Если раньше драконы правили им, то постепенно люди отвоевывают себе все больше и больше. И это следует учитывать, если драконьи семьи не хотят в один прекрасный день лишиться всех своих счетов и башен. – Да, разумеется. – Макс вновь посмотрел на меня, на этот раз – без улыбки. – Конечно. И, проведя кончиком пальца по экрану, убрал смартфон в карман. Разговор завершился. Интересно, что сказал сыну папаша Финниган? Велел меня сбросить с башни или испепелить? – Вы странно на меня смотрите, фрин Инга. – В голосе и взгляде Макса было прежнее тихое добродушие. Впрочем, я бы вряд ли до сих пор была жива, если бы имела опасную привычку считать окружающих дурачками. – Да вот гадаю, сможете ли вы что-то поджечь этими искрами, – очаровательно улыбнулась я. Макс провел рукой над головой, и огненное облако рассеялось. – А что, хотите взглянуть? – поинтересовался он. Я хотела. Очень хотела. Макс потянул за ручку, скрытую за тяжелыми складками кроваво-красных штор, и панорамное стекло бесшумно скользнуло в сторону. В кабинет ворвался свежий воздух, развеивая табачный запах. Город еще не спал. Он шумел колесами мобилей, бурлил звуками счастья и горя, и отсюда, сверху, его голос, состоящий из тысяч голосов, был песней. Я ощутила прохладное прикосновение страха. Легкое, почти незаметное. В конце концов, я была далеко от окна, и моя боязнь высоты пока только просыпалась, еще не мучая и не вызывая тошноту. Макс подошел ко мне и протянул руку все с той же добродушной улыбкой. – Не стоит так дрожать, – сказал он. – Я вас ничем не обижу. – Я и не дрожу, – предсказуемо ответила я. А ведь он был прав: по спине пробежал знакомый холодок, и пол медленно-медленно начал уходить из-под ног. Дракон не был бы драконом, если бы не умел влиять на людей. Рука Макса оказалась теплой и неожиданно сильной. Никакого намека на ожидаемое вялое рукопожатие, каким обычно оделяют похожие на него люди. Движение, которым он прижал меня к себе, было молниеносным и настолько сильным, что сопротивляться бесполезно, все равно не вырвешься. Жаль, что это не Эдвард. Не мужчина в белой сорочке, ткань которой соблазнительно очерчивает его сильное гибкое тело. – Не бойтесь, – ободряюще повторил Макс. – Я вас не уроню. Не уронит? Что он собирается делать, дьявол его побери? Облачко искр над головой Макса дрогнуло, увеличиваясь в размерах, медленно-медленно окутало нас обоих почти непроницаемой искрящейся завесой. Но пламя не обжигало – я чувствовала только приятную прохладу, когда очередная искра прикасалась к коже. – Инга? – окликнул Макс, и в его голосе звучали лукавые нотки, словно он приготовил сюрприз и очень хотел узнать, понравится ли мне неожиданный подарок. – Что? – спросила я и не расслышала своего голоса. Огненное облако становилось все плотнее, и в его туманном мареве проступили очертания громадных перепончатых крыльев. Крылья дрогнули, уплотняясь, разворачиваясь, словно лепестки весеннего цветка. Чужие руки, обнимавшие меня, наполнялись тяжелой силой. «Вам понравится», – прозвучал голос Макса уже в моей голове. В следующий миг мы оба рухнули куда-то вниз. Огромный ящер – золотистый, с красноватыми искрами на сверкающих пластинах чешуи – вылетел в окно «Финниган тауэр», и на мгновение я перестала дышать, превратившись в крик. Нужно было делать хоть что-то, и я верещала от ужаса так, что сорвала голос. Город ударил в лицо россыпью огней и вдруг наклонился и ушел куда-то в сторону и вниз. Небоскреб, из окна которого мы вылетели, превратился в крошечную башенку с огоньком на крыше, здания внизу выглядели совсем игрушечными. Страх растаял, словно его никогда и не было, настолько удивительной оказалась эта ночь. Крылья дракона хлопали медленно и тяжело, словно он давным-давно не летал и разучился ими пользоваться. Ветер гудел в ушах. Сейчас город превратился в пригоршню огней, небрежно рассыпанных на темном ночном шелке. Изогнутые желтоватые когти драконьих лап держали меня очень осторожно, но я понимала, что если Макс захочет, то ему понадобится всего пара легких движений, чтоб разорвать меня пополам. Но громадный ящер нес меня… Я вдруг поняла, что «трепетно» было самым подходящим словом. Он не обманывал – бояться действительно было нечего. «Ну как? – вновь прозвучал в моей голове голос Макса. – Нравится?» Я растерянно молчала, понятия не имея, что можно на это ответить. Слово «нравится» было слишком маленьким, слишком ничтожным для описания того восторга, который сейчас сжимал горло, с трудом позволяя дышать. Ветер хлестал по лицу, высушивая набегающие слезы, стоило им только появиться, а в какое-то мгновение по щекам ударили дождевые капли, остудив пылающую кожу: мы пролетели сквозь облако. «Как это может не нравиться?» – ответила я вопросом на вопрос, и дракон вскинул голову и с ревом выбросил в сторону луны струю гудящего огня. У меня хватило сил, чтоб зажмуриться, но пламя было настолько ярким, что ночь превратилась в полдень, и сквозь закрытые веки я увидела, как дракон величаво развернулся и неторопливо направился вниз, к городу. Я не помню, как закончился полет. Вроде бы только что подо мной извивалось черное, тускло блестящее тело реки с золотыми оковами мостов, и город казался игрушечным, застывшим в ожидании маленького хозяина, который куда-то ушел, – и вот мы с Максом уже стоим на пустом перекрестке неподалеку от моего дома, светофор меланхолично перебирает красный и зеленый, в круглосуточной забегаловке гудит кофемашина, пахнет свежесваренным эспрессо, и из музыкального автомата несется ленивый голос с картавой хрипотцой: «Каждый хоть раз в жизни, но полюбит. Каждый хоть раз в жизни, но найдет…» Я машинально вцепилась в руку Макса – ноги снова подкосились. Лицо горело так, словно мне от души надавали пощечин. В ушах до сих пор стоял гул ветра, и я смотрела на знакомую улицу, но видела лишь огненные искры во тьме. – Все хорошо? – почти испуганно спросил Макс. Надо было как можно быстрее взять себя в руки. Младший брат оказался не таким простаком, как поначалу думалось. Он с легкостью выбил меня из состояния привычного спокойного равновесия и увидел растерянной и удивленной – такой, какой я почти никогда не бываю. Горло стиснуло невидимой лапой, но я все-таки смогла заговорить, и мой голос не звучал как ломкий голосочек испуганной институтки: – И как часто вы так впечатляете девушек, фро Макс? Теперь мне следует пригласить вас к себе и отблагодарить за подаренное чудо? Лицо Макса дрогнуло, словно я ударила его. Я редко стыжусь чего-либо, но сейчас мне стало по-настоящему стыдно. Он действительно от чистого сердца подарил мне чудо – просто взял и подарил, а я… – Простите, – тотчас же попросила я. – Мне не следовало говорить с вами так, как с вашим братом. И мне действительно очень понравилось. – Я посмотрела Максу в лицо, надеясь, что мой взгляд не покажется ему заискивающим. – Это действительно было чудо. Не могу даже выразить словами, насколько я за него благодарна. Сделав крошечную паузу, я добавила: – Вы хороший мужчина, Макс. Я меньше всего хочу вас расстроить. – Я и не расстроен, – улыбнулся Макс. – То, что вы сказали, было очень предсказуемо, Инга. Но вы правы – не все такие, как мой брат. Он дотронулся до моего плеча и тотчас же убрал руку. Волна горячего воздуха прокатилась по улице, полыхнуло красным и золотым, и я услышала далекое-далекое: «Прощайте, фрин Инга». Хозяин забегаловки выглянул из заведения, вытирая руки серым полотенцем. – Дракон! – восторженно проговорил он. – Офигеть! – Я не буду участвовать! Пока хоть одна человеческая курица в списке – не буду! Фрин Амели Бланк пришла в телестудию «Тренд ТВ» через четверть часа после открытия, оккупировала кабинет, который щедро выделили для руководителей проекта, и емко изложила свою точку зрения на отбор невест для старшего сына Финнигана. Амели была почти двухметровой блондинкой, младшей дочкой драконьей семьи Бланков и считала, что победа в отборе уже лежит в ее сумочке, которая так сверкала стразами, что резало глаза. Да и вся Амели была такой же, задевающей нервы. В ней все было слишком. Слишком тяжелый аромат модных восточных духов, слишком длинные ногти на руках – разумеется, их нарастили в лучшем салоне, слишком короткое платье, дающее возможность всем желающим увидеть, что и розовые стринги у Амели тоже брендовые, украшенные мелкими сапфирами. А хуже всего был голос – то, что вылетало из пухлых алых губ девушки, было похоже на мерзкие вопли базарной торговки, которая продает пирожки где-нибудь на Нижнем рынке.