– Мама, стой! – Вивиан почти кричала, зная, как та любит неожиданно для собеседника заканчивать разговор. – Ты сказала им, где я сейчас? Постарайся вспомнить, это очень важно! – Ну, конечно же, нет! – возмутилась миссис Фостер. – Я же говорю тебе, мне они совершенно не понравились. Я объяснила им, что ты решила навестить дедушку, но деталей уточнять не стала. Ну, всё, целую, дорогая, мне нужно бежать! Реджи уже начинает на меня злиться. Связь со щелчком оборвалась. Вивиан, прижавшись лбом к гладкой прохладной стене, осталась стоять с телефонной трубкой в руке. *** Единственными гостями, кто нисколько не нервничал в ожидании ужина, были брат и сестра Адамсон. Сразу после чаепития они, как и условились между собой заранее, ускользнули на чердак. Это место многое для них значило. Тут прошла внушительная часть лета 1921 года, которое было одновременно и самым счастливым, и самым трагическим в их жизни. Благодаря чердаку дождливые летние дни, когда миссис Уоттс загоняла их неугомонную троицу в дом, нисколько не омрачали настроение детей. Здесь у них было тайное царство, полное сокровищ и секретов. У взрослых тем летом было полно своих мрачных забот, поэтому они нисколько не досаждали Грейс и близнецам излишней опекой. Можно даже было сказать, что дети предоставлены сами себе, и это лучшее, по их мнению, что с ними могло случиться. Эти воспоминания близнецы продолжали бережно хранить в своих сердцах и долгие годы спустя. Летнее счастье закончилось внезапно. Наступила осень, и вслед за этим Матиас Крэббс поручил миссис Уоттс подготовить детей для отъезда. Все сокровища, дорогие сердцу каждого, кто хоть раз сооружал из старого комода кукольный дом или мастерил аэроплан из птичьих перьев, проволоки и шелковых нитей от разобранного на части тауматропа, остались на чердаке Гриффин-холла. Они не успели ничего забрать, да и не получилось бы. Правилами пансиона Оливии и закрытой школы для мальчиков воспитанникам не дозволялось привозить с собой игрушки и памятные вещи. «Чем быстрее ребёнок освоится в новой среде, тем лучше для него. Дисциплина и разумный распорядок дня вытеснят трагические воспоминания и не дадут развиться меланхолии или таким пагубным привычкам, как лень и слезливость», – в не терпящей возражений манере сообщила школьная директриса. Это полностью совпадало с мыслями самого Матиаса Крэббса, который терпеть не мог слюнтяйства и собирался выполнить свой долг – дать осиротевшим внукам подобающее образование. Именно поэтому он, посоветовавшись всё с той же директрисой, завоевавшей его доверие, предпринял все необходимые меры, чтобы дети его преступной дочери, малодушно лишившей себя жизни, были разлучены на несколько долгих лет и находились под строжайшим надзором. В те годы ещё бытовало такое мнение, что близнецы нередко пагубно влияют друг на друга, и поэтому их в определённом возрасте разумнее всего разлучать без всяких сантиментов. Уж в чём в чём, а в сантиментах Матиаса Крэббса обвинить было сложно. Подчиняясь его воле, Филиппу и Оливии запретили переписываться и видеться до самого конца обучения. Предупредив педагогов о трагических обстоятельствах, произошедших в семье Адамсон, Матиас Крэббс высказал свои опасения, что его внуки могли унаследовать от матери лёгкую степень безумия, толкнувшую её на страшный поступок. С той поры Оливия и Филипп практически никогда не оставались одни. Каждое их действие, каждое слово подвергались пристальному изучению. Тоска друг по другу, охватившая обоих, и шок от известия о гибели матери толковались как непозволительная нравственная распущенность и меланхолическое расстройство. В пансионе Оливии полагали, что подобные душевные хвори излечивает рукоделие и латынь, в школе для мальчиков же с тоской и сердечной болью боролись при помощи строгой муштры и принудительного вовлечения воспитуемого в коллективные игры на свежем воздухе. На каникулы близнецы оставались в опустевших дортуарах, продолжая обучение по облегчённой ввиду отсутствия полного штата учителей программе. Только спустя несколько лет после отъезда из Гриффин-холла близнецы, благодаря Себастьяну, получили возможность обмениваться весточками. Послания друг для друга они аккуратно прятали под склеенные по краям листы писем к дяде, и он пересылал их ровно таким же образом. Это давало им возможность преодолеть почти что тюремные школьные порядки. Незримая связь, ослабевшая за несколько лет разлуки, вновь окрепла – теперь близнецы считали каждый день до своего воссоединения. Впервые после расставания брат и сестра увиделись в 1930 году. Близнецы запомнили друг друга детьми, и первые несколько минут после встречи молча, опешив от неожиданности, стояли, не проронив ни слова, заново изучая друг друга. Однако это по-прежнему были они – «бедняжки» Адамсон, воссоединившиеся наперекор судьбе. Несколько скупых прикосновений и ничего незначащих, на первый взгляд, слов – и раздался не слышный никому, кроме них, щелчок, знаменующий окончание тёмных времён и наступление новой эры. Мир близнецов вновь стал цельным, трещины заросли травой, хоть в них и продолжали ржаветь доспехи павших в этом невидимом сражении. – Смотри-ка, а здесь, похоже, всё осталось по-прежнему, – обрадовалась Оливия, когда они проникли на чердак и предусмотрительно притворили за собой тяжёлую дверь. Вместо ответа Филипп чертыхнулся, когда чуть не упал, запутавшись в полусгнившей лошадиной упряжи. – Раньше чердак казался мне более просторным, – недовольно заметил он, отодвигая с пути носком ботинка комок подозрительной рухляди, откуда в разные стороны прыснул многочисленный паучий отряд. – Дуралей, это просто мы были маленькие. Гляди, это же мистер Хатчинсон! В углу, возле небольшого слухового окна, затянутого пыльной паутиной, стоял их давний знакомец – поролоновый манекен в старомодном фраке и цилиндре. Когда-то белоснежная манишка пожелтела и скукожилась, из рукава, набитого ветошью, торчала надломленная клюшка для крикета. Мистер Хатчинсон в своё время был неизменным участником многих чердачных забав, покорно соглашаясь на роли злодеев, которым всегда доставалось по заслугам. – И мой дворец! И сани Снежного короля! И даже библиотека сохранилась! Оливия нежно погладила старинную качалку, в которую был запряжён деревянный конь на колёсиках, и пробралась, согнувшись в три погибели, через сооружение из плетёных садовых стульев, преграждающее путь к самому укромному уголку чердака. Тут, в деревянных ящиках, установленных друг на друга, как на книжных полках хранились книги и альбомы. Сняв с плеча высохший мушиный трупик, Оливия принялась перебирать содержимое библиотеки, но сразу же расчихалась и подняла этим ещё больше пыли. – Как думаешь, дедушка не будет возражать, если я кое-что отсюда заберу? – рассеянно спросила она, отыскав нюрнбергского ангела, но Филипп не ответил ей. – Или не стоит таскать за собой старый хлам? Где-то в крыше есть дыра, и половина книг пришла в негодность. Подушечные сиденья вообще выглядят так, будто их кто-то драл когтями. А за стойкой библиотекаря теперь мышиное гнездо и… – Ты можешь помолчать хотя бы минуточку? – светским тоном поинтересовался Филипп, резко выныривая из-за рассохшегося шкафа с висящей на одной петле дверцей. – А что такое? – Оливия уловила в голосе брата напряжение. Вместо ответа он поманил её к себе. Девушка осторожно проползла под верёвочным ограждением, отделяющим «библиотеку» от хаотического нагромождения остальных чердачных сокровищ, и подошла к брату. Филипп сидел на корточках и, склонив голову, внимательно к чему-то прислушивался. Он сделал сестре предупреждающий знак, прижав палец к губам, и взглядом указал на расщелину в полу. Доски в этом месте рассохлись, образовав отверстие размером с фартинг5. Оливия, опустившись на колени, заглянула туда, но сначала не увидела ничего, кроме фрагмента скомканного ситцевого покрывала. Она вопросительно вскинула брови, и Филипп прошептал ей на ухо: «Там кто-то есть. Девушка». Оливия с удивлением и укоризной посмотрела на брата, ранее не замеченного в подглядывании за женщинами, но он раздражённо закатил глаза и легонько постучал пальцем по её правому уху, а потом указал вниз. И правда, прислушавшись, она уловила то приближающиеся, то удаляющиеся мелодичные звуки. Кто-то немного фальшиво, но с душой, напевал «Свадебную карету для Дженни». Голос доносился то глуше, то звонче, будто его обладательница кружилась в танце. У Оливии затекли ноги, и она, недоумённо пожав плечами и не находя большого интереса в том, чтобы подглядывать за прислугой (а комната под самой крышей, несомненно, принадлежала одной из горничных Гриффин-холла), пошевелилась в попытке встать. Её рука неловко задела пыльную медную вазу, та задумчиво покачалась и упала на жестяную коробку из-под кубиков мясного экстракта. Филипп схватил сестру за локоть и заставил остаться неподвижной, но свадебная песенка оборвалась. Не в силах сопротивляться соблазну, Оливия медленно склонилась над отверстием в полу, и её взгляду предстал чей-то идеально ровный пробор на гладких чёрных волосах. Девушка стояла прямо под близнецами, чуть склонив голову и прислушиваясь, не раздастся ли снова странный шум с чердака. Для того чтобы задрать голову и обнаружить тайного соглядатая, достаточно было нескольких секунд. Филипп сориентировался быстрее сестры – схватив щербатое блюдце с окаменевшим яблочным огрызком, он перевернул его и накрыл тайный глазок. Медленно и очень осмотрительно, стараясь не скрипеть половицами и не устроить ещё один тарарам, близнецы покинули чердак. Однако пока они ретировались, у Оливии не шли из головы мысли о том, что кухарка и экономка являлись почтенными седовласыми дамами, а молоденькие горничные Эмма и Дорис скрывали под белоснежными наколками золотисто-рыжие кудряшки. *** После разговора с матерью Вивиан не находила места. Нервное напряжение, в котором она пребывала уже третью неделю, давало о себе знать. Известие о том, что братья Люгер приступили к её поискам, заставляло думать, что всё намного серьёзнее, чем она предполагала. Происходившее больше не напоминало забавное недоразумение, теперь все слухи, ходившие о братьях Люгер и их должниках, вспомнились Вивиан в подробностях. «Чёртов Джимми! В какую же дерьмовую переделку ты меня втравил!» – чуть не завопила она в голос, сжимая кулаки и чувствуя, как ногти до боли впиваются в мякоть ладоней. Девушке стало тяжело дышать, узкий корсаж нательной грации стискивал её грудную клетку и мешал сделать глубокий вдох. Пытаясь справиться с невесть откуда взявшейся тошнотой, она глубоко вдохнула несколько раз, обхватив левой рукой шею, и ужаснулась тому, какие ледяные у неё пальцы. Когда рядом раздалось вежливое покашливание, Вивиан чуть не вскрикнула от неожиданности. – Что с вами, кузина? Вам дурно? – в голосе Грейс звучало и любопытство, и затаённое злорадство. – Может быть, велеть принести стакан воды? – Нет-нет, благодарю, у меня просто немного закружилась голова. Я… прилягу ненадолго, и всё пройдёт. Нет, правда, совершенно не о чем беспокоиться! Грейс ещё какое-то время смотрела на кузину, и выражение её голубых водянистых глаз показалось Вивиан насмешливым. – Ну, как угодно, – произнесла она и неспешно направилась в гостиную. Вивиан проследила за тем, как Грейс пересекла комнату и скрылась за дверью библиотеки, а потом быстрыми шагами приблизилась к столику с напитками. Камин уже разожгли, на изломанных гранях хрустального графина пылали отсветы огня. Наполнив бокал золотистым виски, девушка торопливо сделала несколько глотков и присела на диван. Шею, плечи и спину охватило приятное тепло. Кончики пальцев начало покалывать, тошнота и стеснённость дыхания отступили. Мысли Вивиан потекли спокойно, рассудительно. Никто не беспокоил её, дом затих, и она с удовольствием вслушивалась в уютный шелест дождя за окнами гостиной. Посидев в полной тишине и абсолютно успокоившись, в голове у Вивиан сложился план. Теперь она корила себя за то, что так неумно повела беседу со старым Крэббсом. Вместо того чтобы выпрашивать крупную сумму сверх ежемесячного содержания, ей всего лишь нужно было попросить у него свою долю наследства и отказаться в письменной форме от дальнейших притязаний на капитал. Такое решение показалось девушке и логичным, и справедливым. Она не сомневалась, что старик признает практичность её ума и с лёгкостью пойдёт на сделку. Вивиан встала, разгладила платье, чуть подкрутила пальцем пару локонов у лица и решительно направилась к лаборатории, где она надеялась застать Матиаса Крэббса одного. Минуя быстрыми шагами и гостиную, и библиотеку, где у дальней стены всё так же корпел среди раскрытых фолиантов такой нелепый в своём бесполезном усердии Себастьян Крэббс, она свернула к лаборатории и была практически сбита с ног кузиной Грейс. – Прошу прощения! – задыхающимся голосом произнесла та и, прижимая к себе правую руку, будто скрывала что-то в складках платья, неловко обогнула Вивиан. Девушка проводила Грейс недоуменным взглядом. Раскрасневшаяся, будто от быстрого бега, с воспалёнными припухшими глазами – кузина теперь вовсе не выглядела насмешливой или злорадной. Сейчас она походила на женщину, мир которой перевернулся и обрушился ей на голову. Однако у Вивиан были и свои проблемы, которые требовали срочного решения, чтобы вникать в перипетии семейных сложностей кузины Грейс. Она поправила узкий тугой поясок и приблизилась к дверям лаборатории. Через приоткрытые створки до неё донеслись голоса. Один мужской, низкий, а второй явно принадлежал женщине, но звучал приглушённо. «К старику пришла очередная попрошайка, – с раздражением подумала Вивиан. – Либо тётушка Розмари, либо гордячка Оливия Адамсон. Если тётушка, то она мгновенно доведёт его до белого каления, и мне придётся снова ждать, когда представится удобный случай». Медленно сделав пару шагов вперёд, она приникла к щели между створками и заглянула в комнату. Вопреки её ожиданиям, в лаборатории не было ни Матиаса Крэббса, ни тётушки Розмари, ни Оливии. Она увидела, как Майкл, наклонившись, покрывает нежными поцелуями ладони девушки с короткой стрижкой. Незнакомка была одета в безвкусное полосатое платье, и Вивиан поняла, что именно её она заметила, когда беседовала по телефону с матерью. – …здорово, что ты всё-таки приехала, Айрис, дорогая. Я счастлив уже оттого, что вижу тебя, что могу говорить с тобой! – Я приехала вовсе не ради тебя, Майкл, – голос девушки звучал холодно и отстранённо. – Я не изменила своего решения и не собираюсь делать это в дальнейшем. Тебе придётся смириться. – Подожди, Айрис, подожди, не руби сплеча, прошу тебя, подумай пару дней. Столько усилий, столько времени потрачено! Неужели ты всё пустишь под откос, подумай, прошу тебя, подумай хорошенько! Майкл в смятении сжимал руки девушки, качая головой. В его мольбах слышалась и затаённая ярость, и отчаянная надежда. На мгновение Вивиан даже стало его жаль, хотя на неё и произвела крайне неблагоприятное впечатление такая двуличность. На глазах жены ухаживать за её родственницей и тут же неведомым образом притащить в дом свёкра свою любовницу! Майкл или излишне самонадеян, или попросту привык, что ему всё сходит с рук. Увлёкшись подглядыванием за неверным мужем несчастной кузины Грейс, Вивиан потеряла осторожность и сама чуть не попалась. В коридоре послышались голоса и торопливые шаги. Не раздумывая, девушка толкнула дверь чулана, находившегося рядом с лабораторией, и проскользнула внутрь крохотной тёмной комнатки. Из оконца под самым потолком сочился тусклый свет, к стенам жались узкие стеллажи. Затворив дверь, она притаилась в ожидании, когда освободится путь наружу. Звук гонга, созывающий гостей Гриффин-холла к ужину, застал близнецов у входа в лабораторию, где они надеялись найти Матиаса Крэббса. Вместо него на пороге возник растерянный Майкл. Стремительно шагнув вперёд, он захлопнул за собой двери и пробормотал: «Надо же, а я был уверен, что мистер Крэббс здесь. Ну, увидимся в столовой». Дружелюбно кивнув, он, насвистывая, скрылся за поворотом. К удивлению близнецов, дверь чулана вдруг распахнулась, и оттуда без тени смущения на лице вышла Вивиан. Не произнеся ни слова, только высокомерно улыбнувшись Филиппу и полностью игнорируя его сестру, девушка спокойно удалилась. Молодые люди проводили кузину удивлёнными взглядами и переглянулись. Когда же и они покинули узкий коридор, из дверей лаборатории выскользнула Айрис Белфорт. С облегчением выдохнув, она стёрла капельки пота, выступившие на лбу, и отправилась по лестнице для прислуги наверх, в комнату, которая была её жилищем на то время, что она работала у Матиаса Крэббса, помогая ему писать мемуары.