Глава двадцать восьмая Нос почуял аромат кофе, я села в постели и не сразу поняла, где нахожусь. Незнакомая комната, полутьма, запах арабики смешивается со слабым, тонким благоуханием дорогих духов. Через секунду я вспомнила, что заночевала у Богемской. И тут зазвонил телефон, меня искал Лавров. – Массажист Виктор, который служил в отеле «Свет звезды», – начал он, забыв поздороваться, – весьма удачно женился на богатой даме, старше себя в два раза. Сейчас он находится в США, где у его супруги свой дом. – Ясно, – вздохнула я, – думаю, Светланы Поросятиной нет в живых. Женщина, к которой вы меня отправили, живет в Голикове. Она душевнобольная. Сиделка охотно со мной говорила, что странно. Она разболтала мне, незнакомке, очень личные сведения о Поросятиной, чтобы я подумала, будто Светлана лишилась разума из-за употребления наркотиков и по этой же причине стала неузнаваемой. А медсестра просто болтливая дурочка. Но! У Поросятиной из Голикова большие карие глаза! А у Поросятиной из загородного филиала гостиницы они удивительного ярко-синего цвета. В Голикове живет несчастная умалишенная. Это правда. Где взяли бедолагу, не знаю! Медсестре велели говорить тем, кто вдруг станет интересоваться Светланой, про свою подопечную, показывать ее: «Вот она, смотрите, живая, но безумная». Да только настоящей Светланы на свете нет, ее убили. – Проснулась? – спросила Богемская, входя в спальню. – Потом перезвоню, – быстро сказала я Лаврову и ответила хозяйке: – Да. Спасибо, Энн. Кто меня отнес в комнату? – Есть специально обученные люди, пей кофе, сейчас я тебе кое-что покажу, – ответила хозяйка, дала мне планшетник и продолжила: – Как-то раз я выручила из беды одного человечка. Имя, фамилию тебе никогда не назову, лица не покажу, голос его искажен с помощью программы, которую обожают тинейджеры. Мне ее поставил одиннадцатилетний внук моей подруги. Пей, грызи печенье и слушай. Богемская нажала на экран, тот вспыхнул, затем снова потемнел. – Связь оборвалась, – сказала я. – Сиди молча, – приказала Энн, – картинка отключена, сейчас звук пойдет. – Когда я вышла замуж, супруг один воспитывал дочь-подростка, – заговорил из айпада странный, «металлический» голос. – Мужа я любила, ребенок меня не пугал, я решила заменить девочке маму. Старалась как могла. У школьницы одни двойки? Я наняла репетиторов по всем предметам. Все равно в дневнике неуды? Перевела ее в гимназию, где другие требования. Хочет она кроссовки за полмиллиона? А пожалуйста. Решила она друзей пригласить? Наш зал приемов в распоряжении тинейджеров. Повар принцессе отдельно готовил, вещи она покупала в интернете корзинами, кое-что даже не распаковывала. Нравится ей спать до полудня? Я взяла справку, что бедняжка больна, лечится, не может посещать первые уроки. Каждый день говорила ей о своей любви. И что в ответ? Мат, гадости, истерики. Я никогда на нее мужу не жаловалась. Наоборот, говорила… Голос умолк. – Таня! Это не ее имя, но пусть будет Татьяна. Пела мужу в уши: «Танечка – чудо, девочка-ангел». Супруг был занят, он дочь хорошо если раз в неделю видел. А я понимала: если скажу правду, что она учиться не хочет, деньги у меня из кошелька тащит, хватает мои вещи без спроса, надевает их, потом бросает рваными, грязными прямо на пол в прихожей, перестану Таньку сиропом заливать, и кто виноват будет? Я! Не сумела с подростком отношения наладить, не установила контакт, не стала ей родной матерью. Ха! Вот родной мамашей и не следовало быть. Первая жена… э… Ивана, так его назову, мать Тани ласты склеила от передоза. Экономка мне правду нашептала, как моя предшественница в лучших наркоклиниках лежала, да все без толку, а потом с третьего этажа дома своего любовника сиганула на площадку с автомобилями. Иван тогда в полиции коридоры валютой устелил, чтобы сотрудники молчали о происшествии. Тане тогда было восемь лет. Не младенец, уже понимала, что мамаша сидит на героине, она дочь била. Иван улетит в командировку, а его баба любовника приводит. Таню в детской на сутки запрет, экономке прикажет в господский дом носа не показывать. И ну веселиться! Таня сидит в своей спальне голодная, в школу не идет. Ну просто мать года! Медаль ей на грудь, приз в зубы. Казалось бы, получив вместо такой дряни женщину, которая о тебе заботится, надо быть ей благодарной. Любви я не прошу, просто веди себя нормально. А хрен вам! Попросит гувернантка: – Танечка, давай уроки делать. Та в ответ: – Я сирота, моя мама умерла, оставьте меня в покое, я горюю! Врунья, мерзавка, дрянь! Но я решила все стерпеть, подождать до ее восемнадцатилетия, подбить потом Ваню отослать это счастье в США учиться. Через три года после свадьбы я родила мальчика, Ваня от радости прыгал, он мечтал о сыне. Младенцу наняли няню, она ко мне как-то прибежала и шепчет: – Пожалуйста, посмотрите видео. Я установила в детской скрытую камеру. Думала, о ней никто понятия не имеет, а медсестра, которая помогала за младенцем ухаживать, как-то правду выяснила да еще просматривала записи. Я ноутбук включила. О господи! В комнате никого, входит Таня, достает из кроватки мальчика, затыкает ему рот пеленкой и начинает его трясти. Но как! Голова у малыша туда-сюда болтается, он ее еще держать как следует не может. Несколько минут она так с братом время проводит, потом кладет его на место и вытаскивает кляп. Малыш молчит. А дрянь, которая задумала убить ребенка, смеется и уходит. Я кинулась в детскую: сын был без сознания, вызвали «Скорую», спешно умчались в больницу. Диагноз чудовищный: сотрясение мозга, гематомы в трех местах! Клиника частная, дорогая, там умеют молчать. Я могла сразу показать мужу видео, он бы разозлился, отправил дочь в частный интернат, а потом… Потом девка-дрянь снова домой вернется. Начнет прощения просить, сердце отца дрогнет. Я хотела от нее навсегда избавиться! Навечно! Как это сделать? Я поехала к одной женщине, все ей выложила. Та мне через день прислала телефон. Я позвонила, встретилась с девушкой, она сказала, что сама находилась в подобной ситуации, и продиктовала номерок. Я набрала его, ответила Катя, скинула адрес гостиницы «Свет звезды», мы встретились там в номере как лесбиянки. Она назвала сумму в долларах, велела заплатить мелкими купюрами. Попросила образец почерка Таньки, какую-то ее тетрадь и шариковую ручку. Цена о-го-го какая! Но за решение проблемы можно и вдвое больше отдать. Я не бедная, деньги мужа не тронула, своих хватает. Грины отдам в понедельник – во вторник сучонки не будет. И ни одна душа не выяснит, куда эта б… подевалась. Назавтра я привезла в отель пачки баксов. Катя их взяла, пересчитала и протянула мне конверт. – Там два листа. Письмо от туркомпании: «Подобрали для вас нужное, при встрече можем детально рассказать». Положи его на стол в ее комнате. И записку от девки брось на подушку. Расшвыряй ее шмотки, из шкафа все вывали. Возьми спортивную сумку, запихни внутрь ее косметику, кое-какие тряпки. Сделай все так, словно она сбежала. Ноутбук, телефон, планшетник оставь на самом виду. Сумку унеси в машину, позвони мне, я заберу ее и утилизирую. Сиди тихо. Ты эту дрянь больше никогда не увидишь. Все прошло гладко. В письме Таня сообщала, что ненавидит отца, меня, брата, няньку, одноклассников – всех! Она уезжает за границу, встретила свою любовь, он француз, скоро свадьба. Типичный подростковый бред и приписка: «Не на компе печатаю, чтобы вы не подумали, будто не я накалякала. Я! Желаю вам всем сдохнуть». Иван поднял на ноги всю Москву, но никаких следов не нашли. Через два года из Америки по линии Интерпола прилетело фото. Иван организовал международный поиск дочери. На снимке, на столе прозектора, она была определенно, с исколотыми венами. Гадину нашли в каком-то нелегальном публичном доме. Скончалась она от ВИЧ, была наркоманкой, при ней нашли документы на имя мексиканки, нелегально приехавшей в США. Обычное дело. Но сотрудника полиции труп смутил. Он принадлежал европейке. Детектив прогнал фото по базам, и выпал снимок Тани. Меня просили дать вам телефон девушки, которая помогла мне избавиться от дряни, что хотела убить моего сына. Записывайте. Но я с ней общалась несколько лет назад. Более к Кате не обращалась, возможно, контакт уже не работает. Голос умолк. В комнате зажегся ночник. – Кто это? – растерялась я. – Одна женщина, – ответила Энн, – когда-то я поклялась ее умирающей матери: «Никогда не оставлю твою девочку». Историю ее ты слышала. Она ко мне прибежала вся в слезах, трясется: «Что делать?» Я позвонила одному человеку, у него бизнес: он решает чужие проблемы. Он мне сбросил номер, я передала его дочке покойной подруги. Все. Потом она приехала ко мне, плакала уже от облегчения: злая дрянь пропала. Рассказала, как все происходило. Когда Света упомянула отель «Свет звезды», меня будто ледяной водой окатило. Если Поросятина не сумасшедшая, если она Ира, если работала в той гостинице, если видела не глюки, а реально отмывала избушки от крови… То, вероятно, сей караван-сарай этакий двуликий Янус. В московском отделении отрываются неверные супруги, лесбийские, гомосексуальные парочки. А в областном филиале занимаются делами посерьезнее. Знаешь, то, что ты рассказала про Кристину, звучит странно. Зачем невесте, которая оплакивает жениха, уезжать куда-то одной и там горевать? У вас давние близкие отношения? – Мы подруги детства, – повторила я уже сказанное ранее. – Я всегда считала, что у нас секретов друг от друга нет. – Почему Кристина не позвонила тебе? – удивилась Энн. – Не знаю, – ответила я, – в эсэмэс, которое было отправлено Анюте Олеговне, подчеркнуто, что Кристина никого не хочет видеть, слышать, «даже Степку». Вот именно так: «даже Степку». – Вы поругались? Только честно, – спросила Богемская. – Бывало, спорили, – улыбнулась я, – но всегда быстро мирились. Такого, чтобы надуться и неделями не общаться, не было. Я полагала, что знаю все тайны Кристи, а она была хранительницей моих секретов. Про роман с Лешей Кристина мне сказала первой. Она немного опасалась, как Анюта воспримет Муркина, говорила: – Он из хорошей семьи, москвич, все у него есть. Не ищет богатую невесту. – Поросятина не могла наняться в дом Барсовых поломойкой, – протянула Энн, – думаю, Светы нет в живых. Кто-то воспользовался ее именем. Кто? Наверное, тетка, которая прикинулась Светланой, знает, что та погибла. Глава двадцать девятая Когда я вошла в свой кабинет в офисе «Бак», зазвонил мобильный. – Здрасте, Кирилл Лавров на проводе, – произнес уже знакомый голос. – Узнала, – ответила я. – В отношении вашего вопроса о… – Хотите замечательного кофе? – перебила его я, потом взглянула на часы на стене и добавила: – После вкусного обеда. – Заманчивое предложение, – засмеялся мой собеседник. – Куда ехать? Я назвала адрес и уточнила: – Это в центре. – Уже сообразил, прикачу через пятнадцать минут, – пообещал Лавров. Я засунула сотовый в сумочку, оглядела гору бумаг на столе и вздохнула. Документы требуют подписи! Ладно, они подождут. Судьба Кристи сейчас волнует меня сильнее всех дел. Я схватила курточку и выскользнула из офиса через дверь для грузчиков. Никто из продавцов и визажистов не узнает, что Козлова отсутствует на работе. Если же и засунут нос в мой кабинет, то увидят платок на спинке кресла, косметичку, бумаги на столе и сделают вывод: главный стилист пошла по этажам. Хочется неуемной Степаниде проверить, чем и как занимаются подчиненные. Кирилл был похож на восьмиклассника. Я даже слегка растерялась: неужели он сотрудник Носова? Очень надеясь, что на моем лице не видно ничего, кроме вежливой улыбки, я устроилась напротив парня и спросила: – Выбрали, что поесть? Здесь вкусно готовят. – Выбор еды зависит от того, кто ее оплачивает, – деловито ответил Лавров, – если за мой счет, то бизнес-ланч. Если за ваш, тогда я закажу по карте. – Я пригласила вас, – подтвердила я свое намерение раскошелиться. Меня его ответ не покоробил. Я часто летаю в США, а там люди в ресторане всегда спокойно спрашивают: «У кого-то день рождения или каждый платит за себя?» То, что ни у кого из окружающих нет никакого праздника, хорошо известно, но этот вопрос задают. И у собравшихся не возникнет ни гнева, ни желания осудить кого-то, посчитать его жадиной, если последует ответ того, кто всех собрал: – Каждый за себя. Ну и о’кей. Ну и хорошо. Закажу, что желудок просит. Компания читает меню, обсуждает блюда. Если же звучит ответ: – Люди, сегодня у меня радостный день, сын родился, за мой счет поляна накрывается. Тогда все зааплодируют и уткнутся в меню. Но не станут брать все, что душа пожелает. Выберут не самые дорогие блюда. Неприлично грабить коллегу. В России другие правила, во Франции вам может встретиться кавалер, который спокойно разделит чек пополам или, наоборот, угостит даму по всей программе. В Европе все как-то непредсказуемо. А в США все четко. – Ну, если мне повезло сегодня похарчиться за чужой счет, то стесняться не буду, – повеселел Лавров. – Эй, официант! – Хочется услышать, что вы узнали, – сказала я, когда Кирилл, слопав салат, взялся за суп. – Ничего, что я с полным ртом докладывать буду? – осведомился Лавров. – Нет проблем, – кивнула я. – В клинике «Ворадис» никогда не было клиентки Полины Константиновны Барсовой, – ответил докладчик. Я обрадовалась. – Абортов она там не делала, но!.. – зачастил Лавров. – Могла зарегистрироваться под другим именем. Медучреждение хоть и называется гордо «Центр медицины «Ворадис», в реальности просто абортарий. Карту на пациента заводят, не проверяя паспорта, что позволяет назваться как угодно, хоть Пизанской башней. Госпитализируют баб максимум на полдня, и то не всех. Обычно женщина лежит в палате, пока не отойдет от наркоза, и потом убегает. Полина легко могла прикинуться Леной Петровой, дать фальшивый адрес. Но тогда возникает вопрос: как сотрудница на ресепшен узнала, что Лена Петрова на самом деле Полина Барсова? А? – Логично, – кивнула я. – Способность размышлять логически свойственна мне с пеленок, – похвастался Кирилл, – я пользуюсь ею в полной мере. Полина что, дура?