Денег дали, продуктов тоже, и тем же вечером Инга вернулась в Москву. Похоронив мать, зажила одна. Выучилась на парикмахера – всегда кусок хлеба. Через полгода приехали цыгане и стали ее сватать. В качестве жениха предлагали пожилого вдовца с тремя детьми. Инга поняла: хорошего жениха ей не предложат, все равно не своя. Молодой, обеспеченный, свободный цыган на ней не женится. Родню она тогда выгнала и в тот же вечер поняла, что осталась на свете совсем одна. Ну и зажила в свое удовольствие. Правда, удовольствие это было сомнительное. Мужчины восхищались ею, но и побаивались – цыганка. Может и приворожить, и порчу навести. Откуда им знать, что Инга ничего этого она не умела – какая она цыганка, одно название. После неудачного сватовства цыганская родня обиделась крепко и помогать перестала. Постепенно Ингино сердце наполнилось ненавистью к мужчинам – никому не нужна, только так, побаловаться, потешиться ее яркой и смуглой наготой. А тут этот пацан, этот Генка. Смешно. Но влюблен, это видно. Влюблен так, что дрожит. Забавный, наивный, цветы таскает, конфеты. Симпатичный к тому же. Ну и решила – а черт с ним! Выйду судьбе назло! И пусть потом кто-то скажет, что непорядочная, что замуж не брали. Конечно, понимала, что все это ненадолго. Прозреет пацан, придет в себя, опомнится, ну и свалит, конечно. Да и черт с ним. Зато останется штамп в паспорте. И еще у нее будет свадьба – настоящая, с фатой и белым платьем, с гостями, салатами и подарками. И еще – с криками «горько». Но никакой такой свадьбы не получилось – нет, фата и платье были. И даже тоненькие золотые колечки. И загс был, и кафе. Только в кафе было всего шесть человек – она с Генкой и два Генкиных приятеля с девушками, такими же сопливыми, как и жених. Девушки были заинтригованы и напуганы – настоящая цыганка, взрослая женщина, разглядывали ее, как обезьяну в зоопарке. Родственники жениха на свадьбу не явились – невеста им пришлась явно не ко двору. Ну и черт с ними, подумаешь! Цыган она сама не позвала – куда? Явятся толпой, знаем мы их. Начнут шуметь, горланить песни – ни угомонить, ни прокормить. Да и с подарками не получилось – какие подарки от нищих студентов? Сложились и купили какой-то дурацкий набор дешевых фужеров под шампанское. Кому из них пить? Гостей приглашать к себе Инга не собиралась – еще чего! Кормить этих желторотых сопливых птенцов, мужниных приятелей? Больно надо. Посидели скромно, жених был в долгах как в шелках – на все пришлось занимать: на платье, костюм, кольца, кафе. Через пару часов пришли к Инге домой. Счастливый молодой муж кружил ее по комнатке. Она злилась и вырывалась. От злости и обиды расплакалась – не так она представляла свой праздник, не так. А пьяненький Генка обиделся – правда, так и не понял, дурачок, чего она разревелась. Прожили вместе они месяцев восемь. Инга уходила на работу, Гена бежал в институт. Говорить им было не о чем. Вечером встречались и снова молчали. Инга видела, с каким нетерпением молодой дурачок ждет ночи, и раздраженно усмехалась – понятно, чего тебе еще надо, только об этом и думаешь! Но со временем он успокоился, насытился женой и даже стал понемногу ею тяготиться. В студенческие компании убегал один, без нее. Правда, Инга туда и не рвалась. Сидела вечерами одна в темной комнате и ревела. Ночи их стали спокойнее и прохладнее. Что называется, через раз. Ну и слава богу, все это ей давно надоело. А однажды, проснувшись, решила: «Выгоню. Надоел. Какого черта он делает здесь, в моей комнате?» Было воскресенье, и молодой муж безмятежно и сладко похрапывал. Грубо ткнула его в плечо: – Эй, просыпайся! Генка недовольно открыл глаза. – Вещи собирай, – коротко бросила она, – и чеши домой! Он молчал. Инга ждала, что начнутся скандал, слезы, уговоры, мольбы о прощении. Но ничего этого не случилось. Генка бодро кивнул, вскочил с постели и быстро стал бросать в чемодан свои вещи. Щелкнув замком, обернулся: – Ну я пошел? – Иди, – устало проговорила она. – Ну… тогда пока? Она усмехнулась: – Не пока, Гена, а прощай! Всего тебе самого. – И тебе, – смущенно буркнул он и рванулся из комнаты. Услышав стук входной двери, Инга испытала огромное облегчение. И еще глухую тоску. Она снова одна. Но разве она сама этого не хотела? А Генка Стрельцов, молодой, свободный и счастливый, торопился домой. Впереди его ждала длинная жизнь. Такая длинная, что от восторга замирало сердце. А свою первую женитьбу он постарается вычеркнуть из памяти. «Вот же глупость какая! – удивлялся он потом. – И надо же было так влипнуть! Ну я и мудак!» Через пару месяцев истощенный постельными упражнениями Генка поправился, наел физиономию, пришел в себя и почти не вспоминал об Инге. Ну и, конечно, загулял напропалую. Так загулял, что мама дорогая! Однажды на улице Генку окликнули, он обернулся – немолодая полная женщина с хмурым лицом сурово спросила: – Не узнаешь? Генка медленно покачал головой. Тетка недобро усмехнулась. Наконец до него дошло – маникюрша из Ингиной парикмахерской, имени ее он, конечно, не помнил. Видел мельком, да и не до теток ему было тогда – в глаза слепила страсть, и, кроме Инги, он вообще никого не видел. – Здрасте, – хмуро буркнул Генка и собрался быстро ретироваться. Тетка его не отпускала: – Вижу, живешь не тужишь! – В голосе ее звучал упрек. – А что мне тужить? – нагло, с вызовом ответил Генка. – Вроде причин нет. – Ага, нет. А про бывшую свою спросить не хочешь? Генка растерялся: – Да вроде бы нет. Тетка его перебила. – Уехала твоя Инга! – радостно сообщила она. – Замуж вышла за моряка и уехала во Владивосток! Письмо написала, что все у ней хорошо! Муж в загранку ходит, шмотки привозит. Квартира отдельная, однокомнатная. В общем, счастлива Инга! Понял, что я сказала? – Ну и слава богу! – рассмеялся от такого напора Генка. – Я искренне рад за нее! А вообще – извините, мне это не интересно! И, развернувшись, без всяких «до свидания» и «всего доброго» быстро пошел прочь. Точнее, побежал. И вот что интересно – все эти месяцы Ингу он почти не вспоминал. А тут как нахлынуло – всю ночь ворочался, кряхтел, стонал, вспоминая их недолгую совместную жизнь. Точнее, ночи. А больше, кажется, и вспомнить было нечего. Только чудеса – стоило представить Ингу в объятиях морехода, как заливала его ревность – страшно, прямо до душевной боли, до дрожи. Утром встал, как после тяжелого похмелья – морда серая, под глазами мешки, руки дрожат, ноги трясутся. Но и это прошло через два дня. Гена Стрельцов окончил институт и пошел работать. Работа была хорошая, интересная, конечно же, по специальности – инженер канатных дорог. В проектном институте было много молодежи. Сложилась большая компания, вместе ходили обедать в столовку, вместе распивали чаи, а по выходным обязательно выбирались в кино, зимой ездили в лес кататься на лыжах или на каток в Лужники, летом выбирались купаться в ближнее Подмосковье. А если уж была свободная хата, то, конечно, собирались там. Естественно, все крутили романы – молодость, самое время! Генка романиться на работе не собирался – лишние сложности. Но получилось по-другому, увы. Опять влип, дурак. Таня Кукушкина работала в соседнем отделе и считалась старой девой – двадцать восемь, а все в невестах. Была она некрасивой, блеклой и молчаливой – словом, типичная серая мышь. Про таких говорили – без пол-литра не подойдешь. Ну и случились эти самые пол-литра. Крепко поддавший Стрельцов на сабантуе по поводу ноябрьских праздников уложил Кукушкину в кровать – в койку, как говорится. Все это заметили, сильно удивились, но не комментировали – не принято, все взрослые люди, да и кому какое дело, кто с кем прилег. Пару дней похихикали на тему, что Кукушкиной наконец повезло и она урвала свой «кусок счастья», и забыли. И сам Генка забыл. А вот Кукушкина нет.