Да. Просто и колко, – самодовольно произнес Джексон. – Хорошая фразочка. Теоретически вполне возможно, чтобы пятьдесят один процент населения добились от оставшихся сорока девяти всего, чего им нужно. Тот парень в Венесуэле, как его, Чавес, кажется. Он так и делает. Просто отправляет чеки беднякам. Даешь этим попрошайкам деньги, и они за тебя голосуют. И ты хочешь об этом написать? Может быть, – уклончиво ответил Джексон. – Главное в этом деле – заголовок. Если он будет правильным, уже не важно, что внутри. Можно продать пачку чистых листов, если написать на обложке «Как ирландцы спасли цивилизацию». Эти ирландцы такие самовлюбленные, что мигом раскупят их по двадцать пять баксов за штуку, только для того, чтобы положить на журнальный столик, а сами могут и не заглянуть дальше титульного листа. Может быть, в этом и проблема твоих заголовков. «Пенисы и приколы». – Шеп стал вспоминать. – «Как Мы, Бесхарактерные Тупицы, С Удовольствием Позволяли Высасывать Из Себя Все Соки, Тогда Как Другая Половина С Удовольствием Их Сосала». Такие слова никому не лестно услышать. Дело в том, что тот, кто этими книгами торгует, сам чувствует себя полным идиотом, в отличие от всех остальных, которые этого не понимают. Уверен, любой человек предпочтет спасти цивилизацию. Только не мои читатели. Они лучше спалят. Когда они возвращались, Шеп поднял воротник и закутался шарфом. Глинис назначили операцию через две недели. Это мы проходили, – проворчал Джексон. – Мы с ужасом ждали операцию Флики на позвоночнике. Лично я на милю бы не подпустил человека с ножом к ребенку. – Ему было трудно сдерживать себя, и он постоянно требовал, чтобы на ночное дежурство оставили более опытного сотрудника. Вообще-то я хотел извиниться, – сказал Шеп. За что? Я никогда не проявлял должного сочувствия к тому, что вам пришлось пережить с Фликой. Я даже представить не мог, чего вам, ребята, это стоило, пока сам не оказался по уши в таком же дерьме. Мне следовало быть более внимательным. Бред, приятель. Ты был очень внимателен. Да и как такое можно понять, пока сам не переживешь? – Однако ему приятно было это слышать. Шеп действительно даже не представлял, что происходит, да он и сейчас еще не до конца понимает. Я столько раз слышал о том, что кто-то «ложится на операцию». Но никогда об этом не задумывался всерьез. Отдает Средневековьем. Словно я повезу жену на скотобойню. Действительно, очень тяжело. Это только кажется, что самое страшное происходит в операционной, на самом деле самое страшное начинается после. Флика говорила, что она лежала и думала о том, например, стоит ли ей беспокоить маму и просить ее подать журнал с комода. Не самой взять – только попросить. Спасибо, – с горечью произнес Шеп. – Это очень успокаивает. Послушай, а что ты хочешь? Чтобы я рассказывал тебе сказки? Глинис – «стойкая женщина», способна «все преодолеть» и стать «здоровой как лошадь». Прости. Нет, я понимаю. Мы должны быть готовы ко всему. Не заморачивайся. Все равно ко всему готов не будешь. Джексон проводил тяжелым, презрительным взглядом джоггера, который только что пробежал мимо, и с чувством собственного превосходства сильнее сжал бутылку воды. Интересно, как нашим предкам удалось пресечь западные границы, когда колодцы были расположены на мили друг от друга, а современный американец хочет пить через каждые пять минут. Хотел предложить вам с Кэрол прийти к нам на ужин, – сказал Шеп. – В следующее воскресенье, если сможете найти няню. Посидим вчетвером. Это будет как «фотография до». Знаю, звучит странно, но мне бы хотелось хорошо провести время. Обещаю, что не просто постараюсь, – ответил Джексон, прикидывая, что время, пожалуй, выбрано не самое удачное. – Если ты хочешь, чтобы мы все были веселы, как Лари, – не стоит вспоминать об асбесте и прочих штуках. Не стоит говорить о наболевшем. Если мы не станем говорить о наболевшем, то весь вечер будем молчать. Она все еще на тебя злится? Шеп фыркнул. А сам как думаешь? Что эта мысль греет ее по ночам. И убаюкивает. Я уже понял, что даже после такого диагноза люди не меняются. Ты бы сам не захотел, чтобы она изменилась. Мне очень тяжело находиться рядом. Я бы в любом случае чувствовал себя отвратительно, но еще ужаснее осознавать, что стал тому причиной. Все из-за моей небрежности. Извечное разгильдяйство. Начинаю понимать, каково людям, заразившим партнера СПИДом. Большинство из них отлично знает, что у них ВИЧ, но продолжают свое дело. А ты не знал. Ведь даже нельзя сказать наверняка, что частицы перенес именно ты, как сказал доктор. Не занимайся онанизмом, – уняв дрожь в голосе, сказал Джексон. – Ты занимаешься пустым самобичеванием. И все потому, что тебе стыдно за Пембу. Глинис намерена судиться, заставить «их» заплатить. Но мы не сможем предъявить иск ни одной компании, если я не вспомню, с какими материалами работал. Мне надо вспомнить, цемент какой марки я закупал с 1982 года. Я сделал, как ты просил, и тоже над этим подумал, но ничего не вспомнил. Тот список, который ты мне дал, – это марки кровельного покрытия. Знаешь, стройматериалы ведь не такие важные вещи, которые не забываются и через двадцать пять лет. Если она не возьмет в свои руки предъявление иска компаниям, она схватит ими меня за горло. Я предпочитаю найти того, кого можно обвинить во всем. Это мне поможет. Я извинялся перед ней до посинения, но рак все равно никуда не исчез. Они были, конечно, лучшими друзьями, но Шеп умел в любой ситуации держать язык за зубами, поэтому, удивленный откровенностью, Джексон решил сделать еще круг по парку, чтобы дать возможность другу успокоиться. Ерунда все это, – сказал Шеп, взяв себя в руки. – До субботы мне придется всем рассказать. Об операции? О том, что Глинис больна. Пока никто не знает, кроме вас с Кэрол. Тебе не кажется, что будет лучше, если Глинис сама это сделает? Нет, для всех будет лучше, если это сделаю я. Особенно для ее семьи в Аризоне. Ты же знаешь Глинис. Она позвонит маме, спасует, ничего не скажет и будет полчаса слушать ее рассказ о соседях-мексиканцах, которые не сортируют мусор. Однажды Глинис не выдержала и назвала ее расисткой, Хетти обиделась и сказала что-то оскорбительное в ответ. И как это будет выглядеть? Бип. «Что тебе надо!» – «Я хотела сказать, что у меня рак!» Бах, трубка упала на рычаг. Господи, я не могу этого слышать! – воскликнул Джексон. – Я так ее люблю! Да, я тоже. Когда они приближались к офису «Умельца Рэнди», Джексон стал насвистывать мелодию «Зеленые рукава». Сукин сын! – вскрикнул Шеп, по крайней мере, Джексону удалось его рассмешить. – Когда-нибудь я с этим покончу! Глава 5 Шепард Армстронг Накер Номер счета в «Мерил Линч» 934-23F917 1 января 2005 – 31 января 2005 Стоимость портфеля ценных бумаг: $697 352,41 После работы Шепу пришлось сделать крюк и забрать Берил, которая позвонила несколькими днями ранее и сказала, что собирается приехать в Элмсфорд и «зависнуть», надеясь получить приглашение на ужин. С одной стороны, момент был не самым подходящим – сейчас все могло стать опасным, с другой – весьма удачным. Зак собирался остаться на ночь у друга, и Шеп мог потренироваться сообщать неприятную новость на Берил. Они решили рассказать обо всем детям завтра, и ему предстояло еще раз все проанализировать. Единственное, чего он не знал: стоит ли говорить о прогнозах на будущее, поскольку с Глинис они это не обсуждали? «Сделать крюк» было не совсем точное выражение, поскольку ему предстояло забрать сестру из Челси, а это означало тащиться из Бруклина в Манхэттен в самый час пик. Ей никогда в голову не приходило, что можно доехать на метро. В обратной ситуации Берил, разумеется, никогда бы не предложила его подвезти, да Шеп и не рассчитывал. Он давно смирился со своей участью всегда давать, как и его сестра привыкла получать, словом, у них были разные миссии. А Джексон всегда ругал друга за то, что он постоянно помогает людям, а сам никогда ни о чем не попросил никого на свете. Общению с сестрой он бы предпочел работу в две смены. В связи с этим желание Берил выкроить время в ее плотном рафике, чтобы уделить внимание скучному и нудному брату, значало лишь то, что ей что-то от него нужно. Нечто большее, чем ужин. Мезотелиома могла стать для его сестры причиной крушения всех надежд, похожее чувство горечи он испытывал, когда вспоминал о Пембе. Он не солгал Джексону. Действительно, старался не думать об этом. Он сосредоточился лишь на одном, и это забирало все его душевные силы. Раковая опухоль Глинис мгновенно переключила его внимание с Последующей жизни на себя, так Зак погружается в компьютерный мир, сосредоточившись лишь на происходящем на экране. Шеп чувствовал себя потерянным из-за того, что пришлось отказаться от Пембы, сломленным и даже, пожалуй, впервые в жизни по-настоящему разозленным. Однако он не намерен сворачивать с выбранного пути. Он сделает все от него зависящее, чтобы создать комфортные условия для Глинис и помочь ей преодолеть трудности. Он все сделает, чтобы спасти ей жизнь. Накануне визита Берил, предыдущим вечером, он до трех часов ночи готовил пласты для лазаньи и промывал зелень для салата. Он никогда не готовил и не любил это, но сейчас его желания не имели никакого значения. Он сверился с рецептами. В них было прописано все до мельчайших подробностей, которым просто нужно было следовать, что он и делал с предельной точностью. На данный момент все, что касается выбранного пути, было многократно обдумано и взвешено – он прочитал дюжины страниц с рекомендациями, как лучше подготовить Глинис к операции. Добравшись до Бруклинского моста, Шеп позволил себе немного отвлечься и подумать о Джексоне и его бредовой идее с книгой. Даже сам Джексон не верил, что когда-то ее напишет. Он принадлежал к тому типу людей, которые умеют красноречиво рассуждать, но при виде клавиатуры сразу пасуют. Шепа всегда поражали люди, болтающие без умолку, при этом оживленно жестикулируя, но после всех этих «бла-бла-бла» не умеющие заставить себя написать ни строчки, даже если это представляется жизненно важным. Их уверенность и осведомленность исчезают без следа, словарный запас сокращается до двух слов «кот» и «есть», и они не могут описать даже, как пройти утром к почтовому ящику. Таков был Джексон. Сегодня днем он потому так и загорелся идеей написать заголовок на пачке чистых листов, поскольку заголовки – это единственное, что ему удавалось. БОЛВАНЫ: Как Кучка Обманщиков и Глупцов Превратила Америку в Страну, Где Мы Не Можем Ни Жить, Ни Зарабатывать, Тогда Как Эта Страна Всегда Считалась Отличным Местом. Хм, возможно, заголовки действительно удачные. Что же касается теорий друга, которые казались не вполне продуманными и взвешенными, Шеп не был уверен, что тот и сам в них полностью верит. (Сложно отнести эти лозунги к программе политической партии, а Джексон был политической партией, хоть и не имел избирателей.) Все сводилось приблизительно к следующему. Американцы делились на тех, кто играет по правилам, и тех, кто играет этими правилами (или попросту их игнорирует). Джексон говорил, что одна «половина» пьет кровь другой, но намекал, что пропорции находятся совсем не в таком соотношении; часть нахлебников равняется не половине, а трети или даже четверти от всего населения. За годы Джексон придумал этим двум классам множество прозвищ, в которых неизменно присутствовала аллитерация, как в названиях некоторых детских книг: Простаки и Паразиты. Лохи и Ловкачи. Недотепы и Нахлебники. Батраки и Бездельники. Ишаки и Шакалы. Лакеи и Лодыри. Последние года три или четыре он использовал выражение Слюнтяи и Сатрапы; вероятно, оно нравилось ему больше прежних. По словам Джексона, Сатрапы составляли большинство прежде всего в правительстве и среди тех, кто жил за счет правительства: снабженцы, «советники», «мозговой центр» и лоббисты. Особое презрение он испытывал к юристам и бухгалтерам, которые любили при каждом удобном случае давать понять, что они на твоей стороне, эта каста зажравшихся паразитов принимает очередной закон, думая не о стране, а об увеличении собственной прибыли, их непомерные аппетиты ведут к росту налогов. К Сатрапам также относились живущие на пособие. Разумеется, Джексон утверждал, что они наносят меньше всех вреда, как и преступники. Марафонцы, по неосторожности растянувшие мышцы и ставшие нетрудоспособными. Банкиры, которые ничего не производили, чье стремление делать деньги из денег породило лженауку, дурманящую не одно поколение. В их число не входили только скромные дельцы, которые не нажили огромных состояний – что волноваться, если он украл лишь пятьдесят центов с каждого доллара? (Джексон с возмущением отвергал тот факт, что вырос на антикоммунистической пропаганде. Если вы половину всей жизни работаете на правительство, значит, страна коммунистическая.) Богатые наследники, к которым относился Погачник. Нелегальные эмигранты, которые были «недокументированными» и оставались таковыми навсегда, если это им выгодно; они были похожи на Слюнтяев, ставших членами политических партий, получение документа сделалось для них высшей целью. Преступники, естественно, также причислялись к Сатрапам. Джексон презирал влиятельных Сатрапов, скрывающих свою алчность под маской добродетели, нравственности и самопожертвования (выражение «слуги народа» сводило его с ума), простые жулики вызывали у него чувство восхищения. Джексон утверждал, что самое разумное для молодого поколения работать на самого себя, без всяких там налогов. Он с почтением относился к тем, кто не ведет двойную бухгалтерию и не связан с черным рынком. Он питал слабость к фильмам про мафию и смотрел сагу «Крестный отец» пять раз. Преступники были для Джексона олицетворением боевого духа Америки. Что же касается Слюнтяев, тут Джеке с радостью признавал свое пожизненное членство. Он причислил к этой группе всех лохов, которым пришлось покориться судьбе, поскольку на другое не хватало мужества или изобретательности. У Слюнтяев не было ни находчивости, ни гибкости ума, считающихся национальными чертами характера. Никогда не бунтовавшие в детстве, Слюнтяи казались немного заторможенными и в зрелом возрасте, фигурально выражаясь, накрывали на стол и покорно выносили мусор. Может, они и могли себе позволить выругаться в присутствии отца, но никогда не позволяли материться. Даже по пятибалльной шкале моральных суждений (Шеп понятия не имел, где Джексон ее откопал, но подробно растолковал им все о ней, когда они вчетвером собрались вместе, как делали каждое лето), Слюнтяи прочно засели в самом низу. Основной мотивацией для них была не сила, а страх. Они обливались потом при одной мысли об уплате налогов, подсчитывали суммы на мятых квитанциях на 3,49 и 2,67, нервничали, когда калькулятор при повторном подсчете не выдавал тот же самый результат с точностью до цента – даже не задумываясь о том, что получатель их жалких отчислений даже не обратит внимания на 349 миллионов долларов, исчезнувших где-то в Главном бюджетно-контрольном управлении, или, не задумываясь, выбросит 267 миллиардов долларов на бесполезную военную операцию в какой-нибудь пустыне или суперсовременный шаттл, что странным образом не вызывало у Слюнтяев подозрений, что их обманули, или на худой конец горькой усмешки. Они всегда вовремя оплачивали страховку на машину; в них неожиданно врезается несущийся на красный свет гватемалец, естественно, без страховки, и они, будучи не в состоянии позволить себе полную страховку, вынуждены были опять платить. Они никогда не начинали ремонт или перестройку дома без соответствующего разрешения, прежде всего обманчиво полагая, что он им действительно принадлежит. Эти неудачники шли по жизни, даже не задумываясь, что могут в одночасье потерять все, что досталось им тяжким трудом, короче говоря, они просто глупцы. Но Джексон настаивал, что так быть не должно. Украдкой, осторожно, Слюнтяи стали пытаться захватить систему, которая наверняка огорчила бы отцов-основателей, никогда не желавших породить монстра. Не то чтобы они хотели создать демократию, как альтернативную религию или разрушительное оружие, предлагаемое на экспорт, продать которое за границу, кстати, стоит немалых денег. Томас Джефферсон и его команда предполагали построить государство, в котором человек чувствовал бы себя свободным и мог жить так, как захочет, пока не причиняет никому вреда, – короче говоря, «тепленькое местечко». С точки зрения Джексона, существующее правительство представляет собой некоммерческую организацию, о влиянии которой магнат средней руки может только мечтать: монополия, имеющая возможность требовать все, что считает нужным, не возлагая при этом на себя никаких ответных обязательств. Бизнес, не дающий права выбора миллионам клиентов покупать или нет тот мифический продукт, – это еще хуже, чем быть запертым в маленькой комнате с пакетом просроченной еды. Поскольку все политики были по определению «при кормушке», никто из них не имел никакого желания сдерживать влияние и растущую мощь этой удивительной корпорации, да им это было и не под силу. Поэтому на протяжении десятилетий «ЮСА инкорпорейтед» занималась исключительно экспансией. Джексон предрекал, что в самом ближайшем будущем Слюнтяи поумнеют и заявят о себе. Когда все население работает только на содержание правительства, страну не может не лихорадить. Он объяснял, что подобное происходило и в Европе. Когда соотношение Сатрапов к Слюнтяям станет сто к нулю, им уже не из кого будет пить кровь, и они вымрут естественной смертью или уничтожат друг друга. Шепу не хотелось думать, что он ничего не получает от правительства. Дороги. Мосты. Светофоры и парки. Все это Джексон обозначил одним словом «тротуары». Муниципальные власти создали необходимую для нормальной жизни инфраструктуру, но это был лишь малюсенький кусочек от всего пирога, такой тоненький, что почти незаметен на тарелке. Как любил повторять Джексон, если бы все граждане внесли одинаковую первоначальную сумму в банк, они бы с легкостью покрыли все расходы на коммунальные нужды – об этом и говорил в свое время Джордж Вашингтон. Пока Шеп забавлялся, наблюдая, как обществу предлагают новые необходимые вещи – тест на наркотики и допинг, контроль над пробками в воздухе, – он признал, что ощутить личную выгоду от исправной уплаты налогов на удивление трудно. Также стоило признать огромное количество отделов и инстанций, контролирующих его жизнь, но это нельзя назвать порядком. Любой порядок хорош, даже грубо навязанный, он лучше хаоса. Если бы он и смог признать карикатурную классификацию Джексона, все же причислил бы себя скорее к Сатрапам, нежели к Слюнтяям. Человеком, от которого зависят другие, настоящим мужчиной в его понимании этого слова. Он признавал существующее негласное правило – сегодня ты заботишься о людях, завтра они о тебе – и выполнил свой долг, от которого даже не думал отказываться. Он до конца своих дней останется для всех источником, а не сточной канавой, поскольку на него можно положиться, он вполне уверен в себе и способен оставаться в форме. Крупное, прочно стоящее на земле создание шутя справится с маленьким. Победит и самодовольство, и мошенничество, и подлость. Не возникнет проблем и с возмущением неблагодарного должника. Удивляло только, что Джексон, всегда высмеивающий именно таких людей, надежных, мощных, восхищался Шепом Накером, обладавшим всеми этими качествами. Непонятным оставалось и то, что его лучший друг тратит столько сил на пропаганду идеи, которая выявляет его слабость, малодушие и трусость. Было очень мудро со стороны Шепа продать «Нак» с оговоркой, что руководящий персонал будет получать шестизначную зарплату, и потребовать письменное заверение Погачника, поэтому Джексон зарабатывал достаточно денег, хотя и постоянно жаловался на высокие налоги, что заставляло Шепа задуматься, сделал ли он доброе дело. Что с ним не так, почему он постоянно чувствует, будто что-то упустил в жизни, что-то недополучил? Удивительно, но Берил уже стояла у окна в фойе, и ему не пришлось кружить по Шестой и Седьмой авеню, дожидаясь, когда она спустится. Она устроилась на переднем сиденье, закутанная в какие-то накидки и шарфы, позвякивая при этом украшениями из камней и перьев, которые так ненавидела Глинис. Ее наряд навевал мысли о магазине распродаж, но он был готов поклясться, что она заплатила бешеные деньги, чтобы ее внешний вид имел налет богемной небрежности – платье Берил было типичным для поколения, ностальгирующего по шестидесятым. Ее старший брат и сам почти скучал по той эпохе, но сталкивался в жизни с такими последствиями эры хиппи, которые начисто отбивали желание тосковать по ушедшим временам. Именно эти люди сейчас и пополнили ряды Слюнтяев. Вечно ищущие, где занять деньги, или попросту украсть, неустанно болтающие всякую антикапиталистическую ерунду, они свалились тяжким грузом на плечи родителей. Шепу было жаль парней, погибших во Вьетнаме. Выжившие превратились в старые развалины. Берил чмокнула его в щеку и воскликнула: «Шепардо!» – детское прозвище в стиле неоренессанса всколыхнуло в нем пеструю гамму чувств. Господи, надеюсь, никто не увидит меня в этой колымаге. Ты должен помнить, я снимала акцию группы активистов движения по борьбе с глобальным потеплением, когда они били такие машины.