Часть 17 из 39 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Я научусь, обязательно научусь — песенка короткая. Она мне очень понравилась.
И Мариночка тут же по памяти спела куплет из песни.
— Ты у меня умница, однако петь надо на итальянском языке. Тётя Зина покажет, как правильно петь. А вот и она пришла, звонит в дверь. Быстро собирайся, Мариночка, пойдёте в парк и там разучите.
Николай Петрович, как и обещал, вернулся домой через три часа.
— Так, девчонки, быстро обедаем и через час выдвигаемся. Такси будет ждать у подъезда. А где Мариночка? И почему ты так расстроена, Микки? Что случилось?
Микки не сразу ответила. Она вытерла платком слезу и, встав с кресла, произнесла:
— Только что возвратилась её мать и забрала Мариночку. Как чувствовала, что мы уезжаем. Но мне сдается, что здесь поработали соседи.
— Где они сейчас? — подавленным голосом произнёс Николай Петрович.
— Гуляют в парке, тебя ждут, — произнесла Мишель и притворно заплакала. — Вон они, машут нам. Выйди на балкон, Коля.
Николай Петрович склонил голову и шаркающей походкой вышел на балкон. Сняв очки, посмотрел вниз. Метрах в ста от дома, у дороги стояли Зина и Мариночка. Они смеялись и весело махали руками вышедшим на балкон Никки и Микки. Неподалеку стояло вызванное такси. Всё было разыграно как по нотам.
Девочка радостно прыгала вокруг Зины, внешне похожей на её мать, и распевала на итальянском языке куплет из «Санта Лючии». При этом она часто приговаривала:
— А ты фальшивишь, тётя Зина, и по бумажке поёшь. Тебя точно через границу не пустят, вообще ни через какую.
Зина приподняла девочку и начала целовать её, приговаривая при этом:
— Умничка ты моя, умничка! У тебя всё получилось!
Наблюдая эту счастливую сцену, Мишель Яковлевна сочувственно произнесла:
— Коля, ты спустишься к ним попрощаться?
— Зачем? — подавленно произнёс оперный певец. — Кто я такой? А она мать.
И Николай Петрович ушёл с балкона, проговорив фразу из оперы:
— Скорее прочь из этих стен.
А Мишель упала в кресло и уже не притворно, а по-настоящему разрыдалась.
Женщину душила мелодия из неаполитанской песни «Санта Лючия», девятым валом накатившая на её сознание и совесть. Николай Петрович грустно сидел рядом и сочувственно гладил жену по волосам.
А Зина, разместившись в такси, повезла девочку в детский дом, обманув по дороге, что они едут в магазин за тортом.
Каково же было удивление девочки, когда вскрылся обман! Она топала ногами и кричала на Зину, порываясь убежать.
— Гадина, куда ты меня привезла? Ведь Микки и Никки сейчас уедут без меня в Италию! Увези меня обратно, я не хочу здесь, не хочу! Тебе что было сказано, гадина? Только научить меня песенке, а ты что натворила!
— Какие Микки-Никки? Какие песенки? Что за чушь она несёт? — обратилась заведующая к Зине.
— Не знаю, — удивлённо ответила Зина, опустив глаза. — По-видимому, девочку не успели подготовить к приёму в детский дом, — и она сжала в кармане немалую сумму денег, полученную от Мишель.
— Возможно, — кивнула заведующая детдомом. — Хотя, как уверяла меня женщина, которая оформляла девочку, всё было оговорено с ребёнком. А на поверку видишь, как всё вышло. Я, конечно, её понимаю. Чужой ребёнок, брошенный матерью… и тем не менее нельзя так поступать. Какой удар по психике — ведь это не вещь, а человек. Эх, а нам теперь расхлёбывай.
Заведующая распорядилась, чтобы нянечки увели бьющуюся в истерике девочку в изолятор на втором этаже. А затем обратилась к Зине:
— Значит так, подруга, ещё раз уличу тебя в этой авантюре, ноги твоей здесь больше не будет.
Зина сделала удивлённое лицо и выпучила глаза:
— Вы о чём, Марьюшка Петровна?
— Во-первых, никакая я тебе не Марьюшка, хватит лебезить. Во-вторых, я не дура, чтобы за столько лет работы с детьми не догадаться, что ребёнка привезли сюда помимо его воли и путём обмана. Да и эта стерва хороша, Мишель, кажется. Заверила меня, что ребёнка сама привезёт, чин по чину, а сама подло сбежала со своим муженьком, оперным музыкантишкой.
— Извините, Марья Петровна, — раскаявшимся голосом произнесла Зина, понявшая, что заведующую трудно провести.
— Сколько тебе дали за эту подлость и предательство? Ну-ну, не скромничай. Колись, Зинка, колись, всё равно ведь узнаю.
Зина покраснела.
— Ну что вы, Марья Петровна, так, на чай дали, и то я их по дороге выбросила.
— Ох, врёшь, Зинка, врёшь и не стесняешься. Чую, что до добра это тебя не доведёт. В общем, я тебя предупредила. А коли так, эта девочка теперь всецело на тебе, и если с ней что случится — тебе здесь не место, к тому же сполна ответишь за все свои прегрешения. Поняла?
— Поняла, Марья Петровна, — опустив голову, сокрушённо ответила Зинаида.
Через полчаса к заведующей подлетела толстенная нянечка и, тяжело дыша, выпалила:
— Марья Петровна, ох беда, ох беда! Девчушка та сбёгла.
— Как сбёгла? Тьфу ты. Куда она могла сбежать, если в изоляторе все двери на замок закрываются, и тем более второй этаж?
— Так она вышибла стекло табуреткой и по пожарной лестнице спустилась. Я сама видела. Жаль, что поздно.
— Ах, мать вашу, — заведующая выругалась и побежала в изолятор.
Глядя на остатки стекла, заведующая качала головой и сокрушалась:
— Ой, батюшки мои. Пацаны-сорванцы такого не совершали. И в кого этот дьяволёнок уродился, а ведь ей всего-то девять лет.
Марья Петровна тяжело вздохнула и произнесла:
— Ладно, пойду звонить в милицию.
В этот же день Зина с треском была уволена из детского заведения. Что касается Мариночки, то её больше никто не видел, она словно в омут канула.
Глава 6
Капитана Дарьянова комиссар областного военкомата, полковник Быстров, встретил весьма приветливо и по-отечески. Это был худощавый мужчина преклонного возраста, с густой проседью в волосах. Он много лет проработал на этой должности и за это время впитал в себя огромное количество отзвуков человеческих бурь и трагедий, разыгравшихся на поле его деятельности. Соучастие в людских судьбах и желание разрешить их проблемы наложило отпечаток на его характер, породив искреннюю помощь и неподдельную доброту к людям.
— Ну здравствуй, герой! По тебе раньше времени уже панихиду справили, а ты наперекор всему выжил. А то, что ты в коляске, — это не беда, точнее, беда, но не страшная, если будешь держать себя в руках. Поэтому давай сразу с места в карьер, я не привык рассусоливать. Все необходимые выплаты, денежные пособия и пенсию, а также причитающиеся льготы мы тебе оформим, пусть не так скоро. Что заслужил — то получишь. Тем не менее самыми больными остаются вопросы жилья и трудоустройства. Мне горько смотреть, как гибнут сотни таких, как ты, — отчаявшихся и разуверившихся в жизни. Которые за несколько месяцев губят себя водкой и теряют последнее. Поэтому, тщательно ознакомившись с твоей характеристикой, я решил предоставить тебе непростую работу, ну и жильё, естественно.
Чувствовалось, что полковник разволновался. Он встал из-за стола, походил по кабинету, затем, закурив, подошёл вплотную к Петру. Лицо у него было осунувшееся и бледное. А заботливые и добрые глаза передавали всю глубину отеческого сострадания и решимость. Всё это время Пётр внимательно слушал комиссара и внутренне уже был готов выполнить всё, что предложит полковник Быстров.
— Так вот, Пётр Николаевич, говорю тебе честно и откровенно. В ближайшие год, а то и несколько лет благоустроенную квартиру ты вряд ли получишь, поэтому предлагаю тебе комнату в старом офицерском клубе, который из-за нерентабельности уже опустел, тем не менее мы за него боремся, чтобы он не ушёл коммерсантам. И в этом ты мне поможешь, капитан.
Быстров сильно закашлялся, но продолжал курить.
— Товарищ полковник, вам вредно курить, — сочувственно проговорил Пётр.
— Знаю, знаю, капитан, но ничего не могу с собой сделать. Призываю всех к стойкости и нетерпимости к вредным привычкам, а в отношении себя остаюсь слабохарактерным. Так вот, капитан, есть у меня давняя задумка — организовать, ну как бы сказать… не кружок, конечно, что банально и по-детски инфантильно. А нечто вроде общества психологической и физической реабилитации инвалидов-афганцев. Не важно, будь то офицерский или солдатский состав. Ты меня понимаешь, капитан?
— Понимаю, товарищ полковник, только я-то как смогу помочь этим бедолагам?
— Вот! Вот это самое главное, что ты уже проникся, и я не ошибся в тебе, капитан, а что делать — мы научимся по ходу. На первых порах организуем занятия по интересам, в силу специфики каждого инвалида. И пусть поначалу это будут даже какие-нибудь союзы творчества, главное — увести людей от придуманной ими же безнадежности и никчёмности. Уразумел, капитан?
— Спасибо, товарищ полковник, говорю это авансом за себя и за тех, кто таким образом будет вытащен из собственного болота. Однако чем я конкретно могу помочь? Я ведь военный и никакой другой профессии, к сожалению, не приобрёл. Чем я могу их увлечь, чему научить? Есть у меня увлечение — с детства делать игрушечные поделки, но, право, это смешно, товарищ полковник, учить здоровых дядь выделывать куклы. Бред какой-то.
— Знаешь, капитан, а мне не смешно, — произнёс полковник, пронзив Петра суровым взглядом. — Мне не смешно каждый день видеть и слышать душераздирающие мольбы и стоны жён и матерей, кричащих здесь, в этом вот кабинете, и бьющихся в беспомощном бессилии. Чтобы мы спасли их мужей, сыновей, отцов, братьев, камнем идущих на дно в этом жестоком и равнодушном мире. Поэтому, даже если они на первых порах будут просто собираться все вместе и пусть даже банально лепить из пластилина поделки, чёрт возьми, это уже будет большая победа. А чем дальше — тем сложнее. Ты говоришь, что не учитель. Да только одним своим видом, своим несломленным духом ты вдохнёшь в людей веру в жизнь и в себя. Ну что, капитан, по рукам?
— По рукам, товарищ полковник. Я готов хоть сейчас приступить к работе. Вы правы, товарищ комиссар, без дела, без работы мы живые трупы. Низкий поклон и спасибо вам за это.
— Ну, пока ещё рано, потому что мы в начале пути, и многое предстоит сделать, сынок. Значит так, Дарьянов, пока восстанавливается Дом офицеров, с недельку поживёшь в доме инвалидов. Спокойно, капитан, спокойно, я сказал временно, потому что другого жилья больше не предвидится на всём белом свете. Я прекрасно осведомлён о твоём бедственном положении. О смерти родителей и …
Полковник положил на плечо Петру свою широкую ладонь и тихо произнёс:
— Ничего, сынок, ничего, мужайся, жизнь большая и всё еще образуется. Ну, а если нет… Я уверен, в этом огромном мире найдётся любящее сердце, и ты обязательно будешь счастлив. Всё, капитан, не раскисать, завтра я тебе позвоню. Вот тебе временный адрес и рекомендация. Да, и ещё…
Полковник быстро подошёл к сейфу и вытащил оттуда деньги.
— Пусть немного, но на первых порах тебе хватит, а там будешь сам зарабатывать.
— Спасибо, товарищ полковник, я обязательно верну, всё до копейки, — скромно произнёс Пётр.