— Хорошо, — не стал опровергать Паромов показания Апыхтина, чтобы дать ему возможность вновь расслабиться. — Значит, вы ушли домой, а остальные ребята остались? Так? — Так. А что? — И как же вы домой добирались? Пешком или на каком-нибудь транспорте. — Сначала пешком, а потом на троллейбусе немного. И снова пешком. А что?.. — Да какие же ночью троллейбусы? — Наверное, дежурный… В логике Апыхтину было не отказать. — Ну, вам повезло… — Иногда и нам везет, — согласился Толик. — Так ты говоришь, что не знаешь, кто порезал Смирнова, то есть, соседа Иры? — Не знаю! — почти не задумываясь, ответил Апыхтин, стараясь не смотреть следователю в лицо. — И ты не участвовал в нападении на Смирнова? Или участвовал? — Не участвовал, — все также, не поднимая на следователя глаз, поспешил ответить Апыхтин и добавил свое неизменное: — А что? — А то, — как бы отвечая на это «А что?», отделяя слова друг от друга, медленно начал следователь, повысив до металлического звучания голос, — что у нас есть основания считать тебя, Анатолий, соучастником тяжкого преступления. Со-у-част-ни-ком! Понимаешь ты это?!! Скорее всего, — перешел он на сожалеющий тон, — пока не понимаешь… Ты еще хорохоришься, тешишь себя надеждой выкрутиться, обмануть! Ты же такой умный, ушлый, опытный, что выше всех ментов на голову! И друзья тебя уверяли, что никто ничего не узнает, что никто из них не «расколется» и не сдаст тебя и других! Уверяли? — спросил он и тут же ответил. — Уверяли! Еще как уверяли! И мамой клялись, и на «пидора», извини за грубость! С каждым новым словом следователя Апыхтин все ниже и ниже опускал голову. Как ему сейчас хотелось испариться из этого кабинета, улетучиться, рассыпаться на атомы, стать незримым и неосязаемым!.. — Только все напрасно. Ты не первый и не последний в этом кабинете. И все поначалу говорят «нет», бьют себя в грудь… Но проходят сутки, другие — и уже иная картина… Торгуются за каждый фактик, чтобы скостить себе срок. Хоть на полгодика, но скостить… В тюрьме и один день — год! Апыхтин гнулся, но молчал. — Следствию все давно ясно. Просто хочу убедиться: кто организатор преступления: ты или твой друг? Вы думали, что убили Смирнова, что он никому ничего не скажет… Но ошиблись, кое-что он успел сказать! Ты думаешь, что тебя просто так из койки ни свет, ни заря оперативники подняли? Ты считаешь, что им больше делать нечего, как там всяких молокососов из коек по утрам вытаскивать и в отдел на экскурсии возить? Ошибаешься, дружок! Будешь дурью торговать, Апыхтин-Пыхтин, — нарочно исковеркал следователь фамилию подозреваемого, — придется и паровозиком тогда «пыхтеть»! И не дав Апыхтину возможности ответить на вопросы, словно в них, в ответах, не было никакой нужды, гаркнул, да так, что допрашиваемый вздрогнул и потом еще больше съежился: — А ну, руки на стол! Апыхтин чисто автоматически положил на стол обе ладони, но затем попытался правую ладонь спрятать. — Куда? — вмешался опер. И обе ладони остались на столе. На правой, между большим и указательным пальцами, был виден свежий порез. Небольшой, однако же заметный. — Что и требовалось доказать! — не скрывал радостного возбуждения оперативник. — Откуда это у вас? — вновь спокойным тоном, но с ноткой издевки в голосе, поинтересовался следователь, переходя на официальное «Вы». И тут же добавил: — Можете не придумывать. Я сам скажу: окровавленный ножик, когда вы пытались добить Смирнова, из рук выскользнул, кровь — она скользкая, — вот и образовался маленький порез. Апыхтин молчал, только судорожно подрагивала его согнутая спина. — Молчишь… Ну, молчи, молчи… Допрашиваемый молчал. — Порез хоть и маленький, но мне уже достаточно, чтобы вас задержать, как подозреваемого. А там уж и разговор будет не как со свидетелем, в доверительной дружеской обстановке, а жестко, как с нераскаявшимся преступником, — дожимал следователь. — Ну же! — не вытерпел опер. — Ну же! — подтолкнул вновь следователь. Задав последний вопрос, Паромов надеялся, что Апыхтин уже не выдержит, и расколется, поэтому молча ждал ответ. То же самое происходило и с Авериным. Пауза затянулась. Апыхтин выдюжил. Видно, сказалась детдомовская закалка: отпираться до последнего, даже, когда и смысла не будет отпираться, все равно отпираться… — Это я позавчера случайно о стекло порезался, когда мебель переставлял. Можете проверить… — ответил он тихо и по-прежнему не поднимая головы, чтобы не встречаться взглядом со следователем или оперативником. — Ложь! — сказал спокойно следователь. — Ложь! Ну что ж? Дело хозяйское. Ты можешь молчать, врать, изворачиваться, но эти ты себе судьбу уже не облегчишь. Все твои увертки выплывут в суде и будут оценены судьей по достоинству. Облегчить участь может только чистосердечное раскаяние, явка с повинной и помощь следствию. Вот, сам посмотри, статья 61 уголовного кодекса, — достал из стопки книг УК, раскрыл на нужной странице, протянул допрашиваемому, — читай! Тот начал водить глазами по строкам. — Вслух читай, чтобы лучше запомнилось! И знай, что это твой последний шанс. И отпускается этот шанс буквально до вечера. Потом сам будешь просить — не услышу! Апыхтин стал вслух читать статью, в которой речь шла об обстоятельствах, смягчающих наказание, а Паромов, пододвинув поближе к себе принесенную им из дома портативную пишущую механическую машинку, принялся печатать бланк протокола задержания Апыхтина в качестве подозреваемого. И хоть для этого формальных оснований, по-прежнему, не было, так как подживающий порез на ладони не мог быть тем следом, о котором шла речь в пункте третьем статьи 122 УПК РСФСР, вопрос его задержания для Паромова уже был внутренне решен. И не имело значения: будет раскаиваться и сознаваться в содеянных преступлениях Апыхтин, или же будет упорствовать в этом и кричать во весь голос о своей невиновности! Видя такой расклад, Аверин одобрительно крякнул и принялся комментировать пока что свидетелю Апыхтину Анатолию тот или иной пункт изучаемой статьи, не скупясь на количество лет, сбрасываемых из срока наказания тем или иным пунктом. Из его комментарий выходило так, что и сидеть не придется, а все дело закончится условным сроком и отсрочкой исполнения приговора. «Не опер — соловей! — отметил про себя Паромов. — Вон как поет»! Кончив печатать протокол, и, не вынимая его из каретки, спросил Апыхтина: — Ознакомился? — Ознакомился, — ответил тихо тот и добавил свое неизменное: — А что? — А то, что хочу выяснить: расклад сейчас дашь или попозже? — Мне нечего рассказывать, — остался верен избранной тактике Апыхтин. — Хорошо, — не стал уговаривать следователь, — тогда протокол допроса вас в качестве свидетеля мы заканчиваем. Нечего из пустого в порожнее воду переливать. Читаем и подписываем. Читай опять вслух и внимательно. Мой почерк довольно сносный и разборчивый, а если какое слово не поймешь, то разберем его вдвоем, или втроем, опер, надеюсь не откажется. — А что, — сразу включился в игру Аверин, — хорошему делу всегда рады поспособствовать. Апыхтин читал протокол довольно быстро, а, окончив чтение, по собственной инициативе взялся за ручку, чтобы поставить свою подпись, так как в протоколе все соответствовало тому, как было им изложено. Ни одного слова о его участии в преступлении. — Не спеши, — охладил его пыл следователь. — Все верно изложено? — Все. А что? — А то, что своей рукой под последней строчкой показаний пиши: «Протокол допроса меня в качестве свидетеля окончен, — Паромов бросил взгляд на часы, а потом показал их Апыхтину, — в девять часов пятнадцать минут». Время верно указано? — Верно. — Раз верно, то пишем дальше: «Мною прочитан вслух». Ты же вслух читал? — Вслух. — С твоих слов верно записано? — Верно. — Если верно, то пиши дальше: «С моих слов записано верно». Подождал, когда Апыхтин напишет полностью фразу. Потом продолжил: — Уточнения, дополнения, замечания есть? Может, что-то непонятно, может, что-то ты желаешь уточнить, разъяснить? Может, имеешь замечания по ходу допроса, например: некорректное поведение следователя, оперативных работников? Такого нет? — Нет. — Тогда пиши, что уточнений, дополнений и замечаний не имеешь. — Записал. — Хорошо, что записал, а не записал, — изменил ударение Паромов во втором слове. — Бывает, что и описываются… некоторые. Особенно, когда с ними одни опера поработают… Но это так, к слову… или информация к размышлению… А теперь подписывайся. Расписался. — Молодец! — одобрил Паромов Апыхтина. — Александр Иванович, — как бы приглашая оперативника в свидетели, продолжил он, — вы посмотрите, какой молодец, грамотный парень. Быстро читает, быстро пишет… — И быстро преступления совершает… Только упрям, как ослик. Но это знакомо, так сказать, болезнь роста… — прокомментировал опер. — Но когда получит хороший подзатыльник, так не только грамотно читать начнет, а и с памятью подружит. Все вспомнит и расскажет. А если его еще по башке уголовным кодексом, да с комментариями, пригладить, — тут он для наглядности приподнял со стола следователя стопку книг, — то не только хорошо и грамотно подписываться будет, но и рассказывать начнет. Вспомнит даже, как его мама рожала, в каких муках… Это вы тут, товарищ следователь, с ним миндальничаете, юридически просвещаете! Мои ребята миндальничать не будут! У них, что не так, то сразу… — играл Аверин роль «плохого полицейского». — Да он, мне так кажется, через пару часиков без подзатыльников все вспомнит… и расскажет! А пока, Анатолий, подпись свою оставьте на каждой страничке протокола под текстом допроса. Понятно? — Понятно, — сникшим голосом ответил Апыхтин. И когда передавал следователю подписанные на всех страничках листы протокола, то не удержался от наивного вопроса: