– Нас многое объединяет: мы служим убогой и разваленной Одаре, которая нам даже не родной город. Его слова возымели должный эффект – Лейн подняла уши и все-таки посмотрела в его сторону. Николас продолжил: – Не нужно быть полицейским: у тебя нездешний говор. Хотя признаюсь, ты умеешь делать это незаметным. Откуда ты родом? – Я бывала во многих местах, прежде чем моя семья осела в этом городишке, – краткий ответ – и снова к окну, как будто от слов Николаса можно было спрятаться. Пока вороной депос придумывал, как продолжить этот тупиковый диалог, в пикап пожаловал мистер “мы замурованы в четырёх стенах и все умрем”, впился ледяными пальцами Николасу в горло и принялся душить. Рука вороного депоса по привычке легла на оконную ручку. В этот раз он ее едва не сломал. – Надеюсь, ты переехала до того, как Одара стала банкротом. Мало кто рвется в этот город сейчас, когда кризис постепенно стирает его с земли. Я был мальчишкой, когда встал первый из заводов. Сколько тебе лет? – Тридцать один. – Серьезно? Ни за что бы не подумал, да ты меня старше! А я боялся, что встречаюсь с подростком… Потрясающе выглядишь! На его дурацкий комплимент она обдала его молчанием. Николас не мог понять, чем вызвал эту отчужденность. Создавалось впечатление, что это не она, а он спас Лейн жизнь и буланая девушка согласилась на свидание из чувства долга, теперь считала минуты до его завершения. Неужели он был ей так неприятен? По телефону она казалась более открытой, в конце концов, могла бы сразу ответить отказом, чтобы не терпеть его сейчас. Он же совсем не знает Лейн. В облаке кружащейся где-то рядом смерти всякое может померещиться, а том числе и прекрасные ангелы, посланные с небес. И все равно Николас не мог позволить себе злиться. Он просто сдался. За ниткой горизонта пряталось солнце, пикап летел прямиком туда, словно пытаясь его догнать. На смену жаре пришла желанная прохлада. Машина съехала с асфальта на бездорожье, зашелестела галькой, поднимая выше капота столбы пыли. Ветер, прорываясь в окна, хлестал словно плетьми. – Я закрою? – спросила Лейн, она зажмурила глаза от пыли, ее пальцы легли на оконную ручку. Николас неохотно кивнул. Скрип – и еще один выход из ловушки оказался замурованным. Вороной депос протер ладонью глаза, смирившись с судьбой, поднял и свое окно. Николас подсчитывал оставшееся расстояние до цели. Если и дальше не сбрасывать скорости, то уже совсем скоро. “Скоро” – целая вечность, достаточно посмотреть, что творилось с ним сейчас. В салон машины просачивалась тьма, Николас едва успевал вытирать пот с ладоней о штаны и при этом вести автомобиль. К счастью, он знал местонахождение каждой ямы и каждого ухаба, выучил наизусть еще в те времена, когда даже не мечтал стать полицейским. У дорог, ведущих в детство, есть одна особенность – они редко когда меняются. Из-за стены густого леса выглянули деревянные домишки. Они стояли так плотно к дороге, что казалось – пикап прочертит зеркалом царапины на их крашенных заборах. Зато до ягодки можно было разглядеть сады с вишневыми деревьями, у ворот – скамейки, возле которых копошились крупные куры. Самый привычный, и в то же время чужой, продолговатым зданием показался и детский дом. Николас сделал вид, что занят дорогой. Он боялся разглядеть вороного мальчика среди беспризорников, играющих во дворе. Николас даже знал, где тот мог находиться – возле сарая, у забора, бурый щенок крутился бы у его ног, а сам мальчик ждал, когда сядет солнце. Ведь тогда он смог бы сбежать. В лес, по дороге к старому форту, которую знал только он один, туда, где его любили, где он еще верил в глупые сказки. – Ты здесь вырос? – спросила Лейн спустя несколько секунд, когда приют остался за спиной. Николас вздрогнул. Лейн добилась своего – он позабыл о ее присутствии. Тут же он вытер пот со лба, там уже скопился целый дождь из капель. В салоне сделалось леденяще-холодно, кондиционер работал на полную мощь, его скрипы чередовались с шипением, сливаясь в один до ужаса знакомый звук. – Прочла об этом в газете, – Лейн приняла его ошарашенный взгляд за вопрос, – ты родился в пригороде Одары, в дождливом краю с характерным названием. Мы проехали мимо указателя “Громовое”, верно? – Да, почти все детство я провел здесь. Пока обстоятельства не заставили меня уехать. О своей родине Николас не сообщал газетам, но может, кто-то из его знакомых проговорился. Стервятникам всегда удавалось узнать больше, они просачивались через любые засовы. Николас не удивился, если бы нашел статью о том, что он воспитанник чудовища, проживающего в лесу. (Как же все это было давно. Еще один осколок жизни, поделенной на “до” и “после”, тогда он не чувствовал себя таким сломанным, охваченным этой паранойей.) Кабина пикапа предательски уменьшалась в размерах. Еще немного, и из нее исчезнет воздух… Николас сжал руль в ладонях так, что заболели пальцы. Шипение и скрипы – и это уже был не кондиционер, а завывание труб в месте его заточения. Воздух стал сырым, наполненным зловонием испарений. “Нет, пожалуйста! Только не туда!” – он, сам того не замечая, издал скулящий звук, вместе с тем резко крутанул рулем, съехал на обочину. Теперь уже Лейн не сводила с него больших глаз, черных, как сама темнота. Николас не мог ей сопротивляться. “Эй!” – ее рука на плече. Трясет его. “Николас, ты слышишь меня? Ник… Что ты делаешь!” Минуты стали секундами, они отдельными кадрами мелькали перед глазами: пикап летит, как бешеный, срываясь с дороги, пыль, тряска, такая же сильная, как и дрожь его тела. Скрип тормозов. Лейн выскочила из машины, рывком не свойственной для нее силы распахнула дверь с его стороны. Николас помнил небо, бескрайней синевой распростертое над головой. Сквозь кашель он услышал голос, и в тот момент время словно повернулось вспять. Возвратился подвал, а вместе с ним и та девушка. Лейн сказала, чтобы он смотрел ей в глаза, а еще дышал глубоко и ровно. Лучи закатного солнца ложились ей на лицо. – Сконцентрируй свой взгляд на чем-нибудь, когда тебе становится страшно. Ты не должен этого стыдиться, Ник, все пройдет, только смотри мне в глаза. Все хорошо. Это я виновата во всем. Просто я ненавижу говорить о себе, я не могу… Да и там был такой ветер. Я не знала, почему ты открыл эти чертовы окна. Прости меня. И дыши, вот, уже лучше, ты скоро придешь в норму, верь мне, – говорила Лейн, но ее слова доносились глухо, как в туннеле. И в то же время знакомо. Николас смотрел на нее, как завороженный, словно видел впервые. Это снова была она, его маленький светлый ангел, появившийся из ниоткуда, посланный, чтобы его спасти. Только тогда Николас заметил, как же она красива. Совсем не так, как те женщины, которых он встречал до нее, свет словно шел у неё изнутри. Ощущение ее горячих ладоней на щеках – и мир вновь стал таким, как прежде. – Вот так, ты молодец, – сказала Лейн искренне, и Николас ей поверил. В тот момент больше всего на свете он боялся, что потеряет ее, пройдет еще одно мгновение – и она вновь исчезнет, растворится в теле нелюдимой девушки с холодным взглядом, которая мастерски научилась скрывать свои чувства. Но его опасения были напрасными. Та Лейн, в которую он влюбился, когда впервые услышал ее голос, больше не уходила. Она осталась вместе с ним. Какой-то миг они неподвижно стояли напротив друг друга. Лейн обхватила его шею ладонями, Николас прислонил свою большую голову к ее плечу, слушал мерное биение ее сердца. Высокий и мускулистый, как гора, Герой-полицейский в ее хрупких объятиях. Впервые за долгое время Николас чувствовал себя защищенным. В тот момент он подумал, что именно ее искал всю жизнь. За то время, которое они провели вместе, и до самой смерти, Лейн подарила ему множество воспоминаний. Они красочными картинами первой и настоящей любви приносили теплоту в его сердце. Но даже им суждено было померкнуть на фоне тех несколько минут на обочине, когда Лейн впервые обняла его. Николас был уверен – это мгновение он пронесет до конца своих дней как самое сокровенное, что было у него в жизни. Как, наверное, и тот день… Они добрались до тайного места лишь к вечеру, всю оставшуюся дорогу ехали медленно, опустив в пикапе все окна. А потом, покинув автомобиль, устремились в лес, по петляющей тропе к пологому холму. С его высоты открывался вид на озеро: в воде отражался противоположный берег, где сосны росли вверх ногами, на макушках стояли фиолетовые горы, небо плавало где-то на самом дне. “Наоборот-озеро” – так прозвал его Николас в детстве. Сюда часто приводил его Джипс. Вороной депос верил, что кроме него самого и старого гнолла об этом месте никто не знает. Он был рад разделить свою тайну с Лейн. Она с восхищением смотрела на представший пейзаж. Николас разжег костер, любовался ее изящным силуэтом, освещаемым пламенем, а Лейн куталась в его объятиях. Она молчала, но теперь и он понял – для этого вечера не нужны слова. Николас перенял ее игру, ловя лишь искры ее взгляда. Когда же он сказал, что пора возвращаться, эта маленькая робкая девочка поцеловала его. Солнце давно скрылось за горами, оставив на своём посту россыпь звезд. Под их светом Лейн с Николасом обнаженными купались в теплых водах Наоборот-озера, позабыв прошлые жизни где-то там, на дороге, ведущей в город, и встретили рассвет, заснув в обнимку на заднем сиденье пикапа. Утром Николас отвез Лейн в Одару, где она должна была бесследно исчезнуть из его жизни. Он тосковал по ней. И эту тоску нельзя было ни с чем сравнить. Однажды тишину его дома разорвал телефонный звонок. Новые встречи, тайные места, отели, дом на Вишневой улице, выезды за город, где их никто не знал. Звонки по ночам и боль, терзающая его все сильнее с каждой новой встречей – все это игра. У Лейн будет несколько часов для него, и целая жизнь для другого мужчины. Николас любил ее, а она просто проводила с ним время. Потому что он молод, им легко управлять. Ее манило его тело. Нет, он не из тех породистых парней, в окружении которых она привыкла бывать. Полицейский, который никогда не заберет ее на лимузине, местами их встреч остануться дешевые отели; ночи страсти, редкие и осторожные. Страх в ее глазах, от того, что однажды их застанут врасплох. Николас понимал – ради него Лейн никогда не отречется от устоявшейся жизни. На тот момент все, что он мог ей дать, это свою любовь – в этом меркантильном мире ничтожно мало для того, чтобы быть вместе. “Тогда мы найдем другой”, – шептал ей он. И, хотя Лейн не рассказала ему о себе и слова, ей, единственной, он открылся. По ночам, убаюканный в ее объятиях, Николас поведал Лейн о своем детстве, старом гнолле, который любил его как сына и от которого он сбежал, пытаясь оставить прошлое за спиной, о чем до сих пор горько сожалеет; двух мирах, расколотых на части тысячелетия назад. В одном живут депосы, в другом мире – иные существа, и только Хранитель Порталов способен открывать меж ними двери. Депосы никогда не задумываются, что среди них, растворившись в толпе, есть гости из других миров. Как много они могли бы рассказать. Как здорово было бы оказаться там, где никому нет до тебя дела, отыскать портал и переступить порог. “Я бы отдал все, чтобы исчезнуть вместе с тобой”, – говорил он Лейн. Прошло еще полгода. В их отношениях ничего не поменялось. Когда скрываться становилось невыносимо − они расставались, потом, спустя недели тоски, сходились вновь. Но однажды Лейн сделала свой выбор. Он напоминал отражение в Наоборот-озере, которое стало излюбленным местом их встреч – искривленная реальность, в которой все происходит не по правилам. Лейн пришла к Николасу для того, чтобы больше не уходить, быть рядом с ним в обмен на одно обещание – он позволит ей оставить прошлое за спиной. – Я просто тебе приснилась, – говорила она, появившись на пороге его дома ранним утром. Лейн выглядела уставшей, под ее глазами были синяки – свидетельство долгих слез и скандала из той жизни, о которой Николасу не следовало знать. И все равно ее лицо освещала улыбка: – Я стала привидением в твоем доме. Нет, ты сам меня придумал. Кончиком пальца Николас водил по ее щеке, словно убеждаясь, что она реальна. – Лейн, – говорил он ей, пьяный от мысли, что ему не мерещится и такая, как она, выбрала его. – Мне бы в жизни не удалось придумать ничего более прекрасного. – Тогда как мы познакомились? – На корабле, – сказал он первое, что пришло в голову. – Я плыл на лайнере с секретным заданием, там собрались породистые шишки, играла музыка. – А я стояла на палубе, глядя на звезды. Николас сделал жест рукой: – Я пригласил тебя на танец. И они закружились в стенах дома, словно то был не дом вовсе, а палуба лайнера, плывущая в какой-то параллельной реальности, волшебной и счастливой. После чего Лейн вдруг замерла и прижалась к его груди, заглянув глубоко в его темно-синие глаза: – Я ждала тебя всю жизнь. Николас не знал, часть ли это сочиненной истории или все-таки правда. Пускай у нее больше не было прошлого, она пожертвовала им ради будущего. Для того, чтобы каждое чудесное утро просыпаться в его горячих объятиях. Для того, чтобы одним ужасным днем, истекая кровью, в одиночестве умирать на полу кухни. “Жизнь несправедлива”, – думал Николас, возвращаясь из воспоминаний в реальность, в маленькую комнату, стены которой были обиты матами, где рядом с ним на креслах сидели депосы с расстройством психики. Некоторые из них безмятежно дремали. Николас мог бы им позавидовать, но он был благодарен звукотерапии за возвращение в счастливые дни. Тогда впервые он задумался не о своей потере, а о том, что воспоминаний о Лейн могло и не быть вовсе. Если бы ее выбор был иным, осталась бы она жива? Ведь это он во всем виноват. Она доверилась ему, а его не оказалось рядом. Перед тем как глаза Николаса начали слипаться, он в последний раз взглянул на голубой экран проекции, по которому показывали ясное небо с облаками самых причудливых форм. Экран, точно портал, насмехаясь, демонстрировал другие прекрасные миры, куда невозможно было попасть. Несмотря на их утешающую красоту, Николас всеми силами боролся со сном. Он напоминал себе, что может находиться только здесь – в пустом душном зале, в стенах места, огороженного высоким забором, с утратой, которая не покидала его сердце. Из этого мира невозможно было сбежать, как нереально уйти в другой, по крайней мере навсегда. Но кое-что он мог изменить. Николас ощущал, как в его карманах лежали выигранные сигаретки. Жаль, Лисер не брал их как плату за услугу. А то несколько удачных партий с Бэнко и Арчи могли бы значительно повлиять на ход вещей. Но было и другое решение проблемы. Только бы завтра выбраться в парк… “Я должен отыскать сосны”, – подумал он, засыпая. Глава 7 Из-за заточения самым долгожданным событием стала прогулка. На следующий день истек срок наказания, и, после исповедческих бесед с Нилом, Николас последовал с группкой пациентов на волю через створчатые двери. Утром прошел легкий дождь, поселив на траве влагу, а в воздухе свежесть. Тени сосен так и манили затеряться под сенью, подальше от контроля и пристальных взглядов санитаров. В распоряжении Николаса был всего час, и все складывалось удачно, если бы не Бэнко, который следовал за вороным депосом получше привязчивой собачки. За завтраками и обедами сосед развлекал Николаса нескончаемой болтовней, а сегодня терпеливо дожидался у дверей кабинета Нила, встретив вороного депоса с такой радостью на лице, словно они были разлучившимися друзьями детства. Когда настало время прогулки, Николас, истратив намеки, не нашел ничего лучше, чем сказать прямо – он предпочитает гулять в одиночку и пока не нуждается ни в чьей компании. Это заявление нисколько не обидело Бэнко. Он только поблагодарил, что Николас наконец-то предупредил его об этом, ведь в психушке каждый волен творить что хочет, ни перед кем не оправдываясь. Сам сосед присоединился к группе “чокнутых”, толпившихся у крыльца. Они слушали обращение новенького шизофреника о том, что стоит ожидать атаки гигантских жуков-мутантов. У большинства рассказ вызывал хохот, но были и те, кто воспринял угрозы конца света всерьез и теперь, с открытым ртом уставившись на говорившего, ловили каждое слово. Как бы там ни было, итог один – вся их разномастная сумасшедшая стая была занята. Это давало Николасу больше шансов отбиться от нее незамеченным. Для вида он немного поплутал возле пруда, пока не убедился, что за ним не следуют санитары. Он направился в глубь парка, на поиски сосен. Тут их росли сотни, но других соединенных у основания Николас не обнаружил. Он не сомневался, что это именно те, о которых упоминал Рассел: сросшиеся деревья опоясывали густые кусты ежевики. Вряд ли кому-то захочется лезть сюда через заросли, собирая колючки. Напарник говорил, что наткнулся на сосны случайно, во время своего первого появления в клинике. Он напросился посмотреть место, где предстояло пройти лечение его сослуживцу. Напарник прочесал весь парк, “близнецы” стали для него настоящей находкой. На высоте метра от земли, в центре сросшихся стволов, зияло дупло, словно шрам от тщетных попыток отделиться друг от друга. Трещина выходила на сторону ворот, так что за общим телом этих исполинов было легко укрыться от посторонних глаз. Успел ли Рассел подобраться к ним тогда, четыре дня назад? Сомнения оказались напрасными. Глубокое дупло заглотило руку Николаса по самое плечо, и только тогда пальцы уткнулись в нечто холодное и гладкое, что ни поверхностью, ни формой не могло принадлежать матери-природе. Николас извлек из дупла черный целлофановый пакет. Он выудил оттуда рацию. На ее блестящем корпусе без труда прощупывался серийный код. “Не может быть!” – подумал Николас. В выключенном состоянии батарея держалась до двух месяцев, связь покрывала огромные расстояния. Такими рациями пользовались крутые ребята из Федеральной безопасности. Неужели Дженна настолько верила в успех этого дурацкого дела, чтобы раскошелиться на это чудо техники? Второй предмет, найденный в пакете, в отличие от рации, не блистал великолепием. Им являлся старенький пистолет шестого калибра, миниатюрный настолько, что запросто уместился бы в туфле. Николас предпочитал пушки поувесистее, но предусмотрительный Рассел посчитал, что такой будет легче пронести в клинику. Теперь Николас сильно сомневался в необходимости оружия, к тому же пациенты рассказывали, что во время прогулки персонал затевает в их комнатах обыски. Санитары ищут спрятанную выпивку, излишки сигарет или любой другой запрещенный товар, который попадает в клинику благодаря Лисеру. Конечно, Николас мог попытать счастья и зашить пистолет в матрасе, но не хотел ставить операцию под такой риск. Он вернул оружие в пакет, полностью уверенный, что на этом все, как вдруг пальцы нащупали кое-что странное. Оказывается, подарочков Рассела было три. И последний не лез ни в какие ворота: шоколадка. А у этого странглийца, однако, есть чувство юмора. Обернутый в ярко-оранжевую упаковку вафельный батончик носил памятное название “Орешковый Восторг”. Во времена не столь давние полиция задержала обвиняемого в отмывании средств владельца кондитерской, тогда Николас притащил домой несколько коробок, набитых этим “Восторгом”. Заботливый напарник понятия не имел: Николас переел их так, что его тошнило. Но в стенах клиники шоколадка была самым прекрасным угощением, который он держал в руках за последнее время. Растрогавшись, Николас спрятал батончик в карман, а потом вернулся к рации. Время близилось к двум, в полицейском участке как раз начался обед. Если не произошло ничего сверхъестественного, то Рассел должен был уплетать гамбургер с картошкой в дорожной забегаловке. Или быть в офисе в компании новичков и кружки кофе. Зависит от того, отправили ли его в патруль. Стоило надеяться на эти два варианта, город Одара был не из тех, где полицейские просиживали штаны. Николас нажал на кнопку вызова, шуршание из динамика усилилось, а потом прервалось знакомым голосом, звучащим так удивленно, словно Рассел случайно встретил своего напарника в нерабочее время: – Николас? Вороной депос не ошибся, секунду назад Рассел что-то жевал. – Приятного аппетита. Надеюсь, не отвлек тебя. – Нет, нисколько, – собеседник казался взволнованным. – Тебя давно не было слышно. Все начали беспокоиться. – Не мог попасть на прогулку, меня наказали. Рассел не стал углубляться в подробности и сразу перешел к главному: – Как обстановка в клинике? – Хуже, чем я предполагал. С Ероманом у меня никаких сдвигов. – Прошло всего четыре дня, Николас. – Я знаю, но послушай: он значится здесь как буйный. Если Ероман не заперт в изоляторе, то его водят по коридору в сопровождении санитарского конвоя. Я даже “привет” ему сказать не могу. Николас хотел известить напарника о произошедшем на арт-терапии, но шелест из трубки был невыносимым для долгих историй. А еще его не покидало чувство, что в любую секунду из кустов может выскочить санитар или – неизвестно, что хуже – Бэнко в компании психов. Подробностями Николас решил поделиться при личной встрече. Сейчас важнее всего было действовать. – Единственные, кто контактируют с Ероманом в клинике – это его сосед по комнате и психотерапевт. На вторую роль у меня нет шансов, но вот по поводу первой… Это легко устроить. Он рассказал Расселу о возможной сделке. – Переезд стоит штуку летров, я нашел парня, который этим займется. Николас хотел сказать, что сегодня оставил Лисеру четыреста в залог – все, что было у него из наличных, но решил, что не стоит. Пусть эта жадная сука Дженна, отправившая его в место, где пичкают таблетками и заставляют прочищать унитазы, платит всю сумму сполна. Уж Рассел-то с его дипломатичностью выбивал из нее и не такие деньги. Когда Николас закончил, на стороне собеседника повисла тишина. Вороной депос догадывался, что это могло значить. Если все шло по изученному им за четыре года сценарию: “Да ты в своем уме?” – подумает Рассел, а вслух произнесет: “Знаешь, Николас, мне кажется, это не очень хорошая идея”. – Ты уверен, Николас? Мне кажется, это не очень хорошая идея. Николас хохотнул в трубку и едва не выпалил: “Как мне не хватает тебя, приятель”. – Думаешь, она откажет? Могу я занять у тебя? – Не в деньгах дело, просто… В общем, мы не раз обсуждали – тебе лучше не высовываться. Продержись хотя бы неделю без каких-либо кардинальных действий, не привлекай к себе лишнего внимания, дай клинике убедиться, что ты ничего не вынюхиваешь. Ты лучший полицейский в городе, и они это прекрасно знают. – Расс, все под контролем, я тут псих. На сеансах я навешал им такой лапши, и навешаю еще больше.