– Вот так просто? Другой версии никак не может быть? Преступление произошло двадцать лет назад. Вы помните все давние подробности? – Конечно нет. Но поскольку вы позвонили, я потратил время, чтобы просмотреть дело и освежить память. Дело против Виктории Форд было крепким. Просто обязано быть таким, учитывая внимание СМИ в то время. Оно не было косвенным. Оно не было предположительным. Оно основывалось на вещественных доказательствах, собранных на месте преступления: ДНК, отпечатки пальцев, очень компрометирующее видео и так далее. Это было точное попадание. Если вы тщательно проанализируете подробности дела, то увидите, о чем я говорю. – Хорошо, – кивнула Эйвери. – Это я и надеялась сделать. Вы согласны проанализировать эти подробности со мной? Глубоко погрузиться в дело, чтобы я могла понять, как вы стали подозревать Викторию Форд в убийстве Кэмерона Янга? Уолт выпятил нижнюю губу и кивнул. – Поэтому я здесь. У меня еще остались знакомые в БУР, и я потратил последние пару дней, чтобы просмотреть дело. Фотографии с места преступления, зарегистрированные вещдоки, расшифровки опросов, аудиозаписи и видео предварительных допросов и слежки. Там тысячи страниц докладов, ордеров, телефонных записей, электронных писем. Плюс все собранные доказательства. – Именно это мне и нужно. – Мне придется проверить у бюрократов, чтобы убедиться, не возражают ли они, что журналист увидит материалы, но учитывая, сколько лет прошло, не думаю, что это будет проблемой. Если я получу согласие, с удовольствием поделюсь всем этим с вами. Теперь замолчал Уолт. – Но ради чего? Чтобы вы могли все переиначить и убедить несколько скептиков в том, что Виктория Форд могла быть невиновна? Превратить ее в жертву, которую обвинили ошибочно, и все прочее дерьмо, которым в наши дни занимаются документально-криминальные фильмы? А потом связать эти домыслы с тем, что ее останки недавно идентифицировали? Эйвери сделала еще глоток водки, давая себе время собраться с мыслями и организовать презентацию. – Изначально я приехала сюда из Лос-Анджелеса, потому что хотела сделать историю про жертву одиннадцатого сентября, чьи останки недавно идентифицировали. Этой жертвой оказалась Виктория Форд. Я хотела приехать и узнать про новую технологию, которую использовали в процессе идентификации, и, может, поговорить с семьей Виктории, что я и сделала. Я встретилась с ее сестрой, и она рассказывает весьма захватывающую историю о Виктории. – Дайте угадаю. Она верит, что ее сестра невиновна и ни за что не могла бы убить человека. Эйвери кивнула: – Да, что-то вроде этого. – У вас есть братья или сестры? Эйвери замолчала, бросив взгляд на кубики льда в своей водке, после чего снова посмотрела на Уолта Дженкинса. Вот оно, то, почему так сложно встречаться с новыми людьми: вычислять, сколько правды открывать про себя и сколько скрывать. Любая выданная ею подробность – след к ее прошлому. – У меня был брат, – наконец сказала она. – Он умер. – Сожалею. Не лучший пример. – Нет, это неправильно прозвучало. Боже, я идиотка. Я не хотела быть такой резкой. После короткой паузы разговор вернулся к исходной точке. – Разрешите мне попробовать еще раз, – сказал Уолт. – Подумайте о своей лучшей подруге. Если бы ее объявили виновной в убийстве, вы бы поверили в ее виновность? – Абсолютно. Она та еще злопамятная стерва. Уолт засмеялся. – Вы не облегчаете мне задачу. – Я понимаю вашу точку зрения. Ни один брат или сестра не готов поверить, что его сестра кого-то убила. Поначалу Эйвери не верила, что ее отец был одним из крупнейших экономических преступников в американской истории. Но перед лицом неопровержимых доказательств у нее не осталось выбора. И все-таки в ней оставалась частичка, которая держалась за идеальный образ отца из того времени, когда он еще не взорвал их семью и не разрушил их жизни. – Большинство родных отреагируют отрицанием, – сказал Уолт. – Даже если им предъявят неопровержимые улики. Есть киллеры, сидящие в камере смертников, чьи матери и отцы, братья и сестры верят, что они невиновны. Они верят в это вопреки собственным признаниям преступника. Вопреки его раскаянию. Члены семьи не в состоянии представить, что их близкие – убийцы. Так что я не сомневаюсь, что сестра Виктории Форд верит в ее невиновность. Но пересмотр дела докажет обратное. В конечном счете, доказательствам наплевать на ваши чувства. Эйвери подмывало упомянуть запись, которую она слышала и в которой Виктория Форд умоляла Эмму очистить ее имя после того, как поняла, что ее ждет в северной башне. Эйвери считала, что убежденный тон просьбы Виктории станет достойным соперником даже самым неопровержимым доказательствам. Если не в настоящем зале суда, то по крайней мере на суде публичного мнения. И Эйвери волновала только эта арена, когда она обдумывала проект о Виктории Форд и его пригодность для «Американских событий». Еще будет время поделиться записью автоответчика Эммы Кайнд. Еще будет время разработать сюжет истории, которую она надеялась рассказать. Но сначала Эйвери нужна информация. Она охотилась за материалом, запасаясь перед долгой зимой, – метафора, которую они с командой использовали для описания процесса создания истории. Собрать всю информацию, которую можно найти, а затем сократить ее до самого главного. Эйвери не была уверена, как именно будет выглядеть эта история, получится ли она и сыграет ли Уолт Дженкинс весомую роль в создании истории или станет шаровым тараном, который ее снесет. И пока не узнает, она не станет распространяться про автоответчик Эммы Кайнд. – Давайте начнем с них, – сказала Эйвери. – С доказательств. Я хотела бы разобрать дело с вами, чтобы вы показали мне, куда привели вас эти доказательства. – Они привели меня прямиком к Виктории Форд. Но справедливо. Дайте мне день сделать несколько звонков и организовать мои заметки? – Конечно. У вас еще есть мой номер? – Да. Эйвери потянулась в сумочку, чтобы оплатить счет. – Я угощаю, – сказал Уолт. – Я заставила вас приехать аж с Ямайки. Самое малое, что я могу сделать, – это оплатить вашу выпивку. Эйвери положила деньги рядом со своим стаканом и, соскользнув со стула, вышла из бара. Глава 24 Манхэттен, Нью-Йорк вторник 29 июня 2021 г. Уолт Дженкинс смотрел, как высокая, привлекательная журналистка, которую он тысячу раз видел по телевидению, вышла из «Дома рома». Прошла неделя с того дня, как его бывший босс из Бюро выследил его в скальном кафе на Ямайке, и вот теперь он сидит в темном баре на Манхэттене. Контраст был поразительным. После всего трех лет в Негриле Уолт понял, насколько привык к островной жизни и как далек от времен работы в наружном наблюдении. Но тем не менее он обнаружил, что кирпичик за кирпичиком укладывает основу, как делал много раз прежде, не уверенный, куда он направляется или как выглядит следующий участок дороги. План состоял в том, чтобы быть откровенным и честным насчет своего прошлого, если Эйвери Мэйсон коснется этой темы. Она журналист-расследователь, и попытка скрыть что-либо о своей карьере в Бюро была бы ошибкой. Когда он упомянул свои прошлые связи с ФБР, ее как будто на мгновение выбило из колеи, но она быстро пришла в себя. Он был уверен, что она потратит время между сегодняшней и будущей встречей на изучение его истории. Все сойдется. Единственное, что он не упомянул, это что он снова в штате ФБР. Джим Оливер счел нужным пояснить, что они платят Уолту как независимому консультанту, а не восстанавливают в прежнем звании специального агента. Если Эйвери Мэйсон занервничает и начнет вынюхивать, Оливер хотел, чтобы связь Уолта с Бюро заканчивалась там же, где и три года назад: вышедший на пенсию с хорошей репутацией и полным пенсионом. Уолт сделал глоток рома «Ямайская рапсодия» от «Самароли», слишком дорогого для его кошелька. К счастью, счет оплачивает правительство. Он потер шрам на груди, как делал тридцать минут назад, пока ждал Эйвери. Шрам все еще беспокоил его время от времени, вызывая сверлящий зуд, который сводил с ума. Врачи обещали, что со временем он притупится, но предупреждали, что до тех пор, пока этого не случится, ему следует научиться определять триггеры, которые вызывают симптомы, и стараться избегать их. Когда Уолт сидел в «Доме рома» на Таймс-сквер, он понял, что последний раз шрам беспокоил его пару недель назад, когда он сидел на своем крыльце, делая вид, что читает роман Джона Гришема, но на самом деле размышляя о предстоящей поездке в Нью-Йорк на встречу выживших. Был ли триггером сам город или поджидающий здесь багаж воспоминаний? Наклонив стакан в последний раз, Уолт допил ром. Этот город хранил ошибки и боль его прошлого, и он верил, как и большинство людей: чтобы преодолеть эти ошибки и облегчить боль, нужно бежать от них. Но это неправда. Чтобы исправить положение, ему нужно было открыто посмотреть им в лицо. Пока он выбирал наилучший способ это сделать, словно ниоткуда родилась операция. Его первая за много лет. Это возможность подняться, стряхнуть пыль и вернуться в седло. Была ли это возможность оставить прошлое позади или упражнение в прокрастинации, он пока еще не понял. Он подождал еще минуту и вышел из бара, чтобы проследить за своим новым объектом – женщиной, которая оказалась одной из самых популярных журналистов, работающих сегодня. Если бы он не предпринимал значительные усилия, чтобы ограничить прием алкоголя, то мог бы подумать, что ром подействовал на него. Глава 25 Манхэттен, Нью-Йорк среда 30 июня 2021 г. На следующее утро Эйвери встала рано. Надев джинсы-скинни и удобную обувь для ходьбы, крепко прижав к боку сумочку, поправив темные очки «Прада», она вышла из лобби своего отеля и направилась к ближайшей станции метро. Она села на поезд F от Мидтауна до Бруклина, проехала полчаса и вышла на Четвертой авеню в районе Парк-Слоуп. Она спланировала маршрут предыдущим вечером и могла найти дорогу практически с закрытыми глазами. Тем не менее она на ходу достала из сумочки небольшую бумажку и еще раз посмотрела на адрес. Дом находился в шести кварталах от станции. Эйвери старалась контролировать свою нервозность. Наконец она свернула на Шестнадцатую авеню, где в середине улицы нашла облицованный бурым песчаником дом с нужным номером. Поднявшись по ступенькам крыльца, она позвонила в дверь и прижала сумочку к боку, как будто боялась, что ее ограбят. Дверь открыл мужчина в пижамных штанах и белой футболке в рубчик под длинным халатом. Его волосы были жирными, во рту торчала неприкуренная сигарета, а в правой руке он держал чашку кофе. Глаза прикрывали маленькие овальные очки с грязными и поцарапанными стеклами. – Пять сотен, – сказал мужчина с немецким акцентом, который со временем приобрел американское звучание, а затем испортился еще больше жизнью в Бруклине. – Простите? – спросила Эйвери, сбитая с толку спонтанной фразой. – Пять сотен, – повторил он, отчего сигарета затрепыхалась между губами. Эйвери подняла брови и показательно посмотрела по сторонам: – Мы будем делать это у вас на крыльце? – Пять сотен – пропуск внутрь. После этого поговорим. Эйвери кивнула и достала из сумочки пять хрустящих сотенных купюр. Мужчина вырвал наличные у нее из рук, как голодный пес хватает угощение из пальцев хозяина, отошел в сторону и открыл дверь до конца. Эйвери вошла внутрь, а загривок медленно покрылся холодными мурашками плохого предчувствия. Мужчина показал на потертый диван, а сам направился к сейфу, стоящему у дальней стены. Он присел на корточки, покрутил диск и потянул дверцу. Убрав наличные внутрь, он достал из сейфа папку и захлопнул его. Мужчина развернулся и сел на мягкий стул, поставив чашку с кофе на столик перед собой. Эйвери не сдвинулась со своего места у двери. Мужчина посмотрел на нее с непонимающим выражением. Толкнул маленькие очки вверх по переносице. – Садитесь, – сказал он. – Я не кусаюсь. Эйвери прошла к дивану и села. – Я Андре, – представился мужчина. – Слышал, у нас есть общий друг? Эйвери кивнула: – Поэтому я здесь.