Что за ерунда? Редко когда София чувствует себя такой виноватой и неадекватной. Когда она открывает дверь в кабинет, то ее обдает порыв теплого воздуха, звук телефонных звонков и болтовни, запах тостов. Работа манит. По крайней мере, пока что она может раствориться в ней. * * * – Ты в порядке? – спрашивает Анна. – Ты такая грустная. Лу сидит, наклонившись к окну, и рассматривает сады южного Лондона, которые проносятся мимо. – Да, что-то задумалась. – С тобой все будет в порядке! Лу размышляет, стоит ли признаться, что ее так расстроило. Теперь они остались вдвоем, а сама Анна часто посвящает ее в свои переживания. – Это из-за того, что София сказала о детях? Лу кивает. – Она может передумать. – Я считала, что у нас еще много времени впереди, прежде чем придется всерьез задуматься об этом. – Наверное, когда понимаешь, что это не так, испытываешь шок. – Так и есть. – Причем для обеих. Она, наверное, все еще переваривает услышанное. – Но говорила она весьма решительно. – Ничего удивительного. Она молода. Сколько ей? Двадцать восемь? Двадцать девять? – Двадцать восемь, – отвечает Лу. – Я в ее возрасте вообще не думала о детях. – А можно мне кое-что спросить? – Лу разворачивается лицом к подруге. – А ты? – Что я? – Ты когда-нибудь хотела детей? Анна пожимает плечами. – Ну просто не сложилось. Вот и все. – Жалеешь? Анна водит кончиками пальцев по ободку пустого стаканчика из-под кофе. – Ну… немного… Я не из тех, кто так горит желанием иметь детей, как одинокие женщины, готовые ради материнства на все что угодно. Почему-то ни один из мужчин, с которыми я встречалась, не годился на роль отца. – Ну Стив-то точно нет. – Да уж, – горестно усмехается Анна. – Он сам был большим ребенком. Только представь, каково это – заставить его отказаться от пива и всего прочего, учитывая его пристрастие к выпивке. В любом случае, когда мы познакомились со Стивом, мне уже было сорок. Мужчина, с которым я встречалась до этого, хотел детей, но я не представляла нас семьей, поэтому мы и расстались. Думаю, если бы я действительно хотела детей, то выбрала бы мужчину, который смог бы быть хорошим отцом. – Но ты так хорошо ладишь с детьми. – Спасибо. Но не так хорошо, как ты. – Не думаю. – Нет, я хорошо лажу только с теми детьми, которые мне нравятся. Я лажу с Молли и Люком, потому что это дети Карен, а я люблю Карен, знаю их с рождения, и они очаровательны. Но ты справляешься с детьми, которых, честно сказать, я бы и на дух не переносила. Ты работаешь с малолетними хулиганами, которые слушают музыку в мобильнике, включая ее на всю громкость на верхнем этаже автобуса только для того, чтобы позлить окружающих. Я сталкиваюсь с ними на десять минут в день, и даже это уже слишком много. Ты их консультируешь, а я хочу их убить. Лу смеется: – Наверное… – Ты точно-точно хочешь детей? Поезд подъезжает к вокзалу Виктория, пассажиры засовывают газеты в портфели, убирают книги и журналы, закрывают ноутбуки. Парень через проход поднимается с места, женщина напротив натягивает пальто. Нет времени подумать. – Да. – Лу доверяется своей интуиции. – Хочу. 6 Лу лежит, свернувшись калачиком под одеялом на диване, когда пищит мобильник. Пришло сообщение: «Прости. Забыла сказать, что сегодня я проставляюсь на работе, так что мы с коллегами идем в Сохо. Ужинай без меня». София могла бы мне сказать раньше, думает она. Лу весь день провела в одиночестве, поэтому надеялась, что София составит ей компанию, и даже постаралась придумать что-нибудь эдакое на ужин: зеленое карри с рисом. Раздобыть ингредиенты оказалось нелегко, поскольку Лу все еще приходит в себя после операции. Ей нельзя садиться за руль, нельзя поднимать тяжести, поэтому пришлось обходить местные лавки осторожно, словно старушка, которая опасается, что ее в любой момент могут толкнуть. А теперь, когда не с кем разделить ужин, то не стоит и заморачиваться с готовкой. Чертова София! Лу швыряет мобильник в дальний угол дивана. Спустя несколько секунд он все еще подмигивает Лу оттуда. Наверное, я слишком остро реагирую, говорит она себе. Может, это гормоны. Ей провели серьезную операцию, она так уязвима физически и психически, и это, наверное, неизбежно. Живот все еще ноет, и, если она пытается сделать что-то еще, а не лежать часами, глядя в экран телевизора или читая, то быстро устает. А еще она чуть что – готова заплакать, что ей несвойственно. Обычно Лу выплескивает эмоции через физическую нагрузку, например колотит по теннисному мячу, или бегает по улицам, если злится или расстроена, поэтому ей вдвойне сложно успокаиваться. На фиг сидеть и ждать, решает она в итоге. Все, что мне нужно, это глоток свежего воздуха. Квартира всего в паре сотен метров от приморского бульвара, но Лу понимает, что если и доберется туда, то с огромным трудом. Но она все же выходит на улицу. Через пару шагов приходится остановиться и отдохнуть, прислонившись к кованой ограде, а в конце улицы снова надо остановиться, а потом пересечь широкий променад. Это несправедливо, думает она. Сейчас же выходные. Готова поклясться, все проводят время лучше, чем я. Потом она упрекает себя за жалость к себе и изучает променад, чтобы посмотреть, кто еще здесь гуляет. На углу, залитом оранжевым светом фонарей, стоит группка молодых женщин в коротких юбках, на высоких каблуках и в футболках с орнаментом из сказочных крылышек. Посреди них будущая невеста в коконе из белого тюля. На улице так холодно и ветрено, что они наверняка мерзнут, но, судя по возгласам и хохоту, изрядно навеселе и не чувствуют холода. Два лощеных парня стоят у обочины с джек-рассел-терьером, а песик рвется с поводка, вдыхая соленый воздух своей пляжной игровой площадки. Напротив, наполовину сидя на балюстраде, расположился сгорбленный молодой человек, который дует на руки, чтобы согреться. Он оглядывается по сторонам и вскакивает, когда видит, как к нему кто-то приближается. Молодой человек и тот, кого он ждал, сходятся в одной точке, бросают быстрый взгляд, чтобы удостовериться, что за ними никто не наблюдает, потом что-то быстро суют друг другу и расходятся в разные стороны. Лу умеет читать такие сигналы – продажа наркотиков. Она дожидается, пока эти типы не скроются из виду, а потом осторожно спускается по ступеням к пляжу. Под подошвами кроссовок похрустывают камешки, когда Лу бредет в сторону моря, где устраивается на валуне так близко к воде, как только осмеливается. Волны вздымаются, сворачиваясь в огромные завитки белых брызг, с грохотом перекатывая черную гальку. Темно. Огни на пирсе едва освещают синевато-серую воду, а пурпурные облака образуют странные и зловещие фигуры на горизонте, похожие на огромные горы, не нанесенные на карты. Воздух влажный. Вскоре волосы Лу тоже становятся влажными, она ощущает клейкую соль на своих пальцах. Даже в куртке ей холодно, но Лу не обращает на это внимания. Совсем другое ощущение, чем летом, когда пляж забит под завязку возбужденными ребятишками, затюканными родителями, безрассудными подростками и розовощекими пенсионерами. Раздаются звуки магнитофона и разных языков, запахи шашлыков и пикников атакуют ее ноздри. Сейчас же возникает ощущение, что она в тысяче миль от морского курорта с пошлых ретрооткрыток, трансвеститов и сомнительных встреч. Но этот Брайтон ей нравится так же, если не больше, чем его второе «я». Эти компоненты и придают месту его gravitas[11], они напоминают жителям, что не стоит слишком зарываться и важничать, поскольку в конечном счете они всего лишь люди, осевшие у кромки воды, а океан больше и мощнее, чем любой из них. Она еще глубже зарывает руки в гальку, ощущая пальцами ее прохладную твердость, вспоминает землю на могиле отца, напротив, мягкую и податливую. Она размышляет над вопросом Анны, хочет ли она детей по-настоящему? Лу не может выбросить эти мысли из головы. Умер отец, она стала свидетелем смерти мужа Карен Саймона и благодаря этому осознала хрупкость жизни, а недавняя операция заставила задуматься о том, что и она сама смертна, а еще о собственной природе, о женской сути. Сейчас, сидя на скамейке, Лу поняла, почему хочет быть матерью – ей хочется стать частью этого мира, природного цикла, чтобы ее существование на планете обрело смысл. * * * Рич открывает дверь в номер отеля. Кэт входит внутрь, а он следом. – Чуть роскошнее, чем дома! – говорит он. – Мягко сказано. – Она идет по ковру, как львица, исследующая новую территорию. Проводит пальцами по прохладному стеклу кофейного столика, гладит бархатистый диван и тяжелую шелковистую парчу штор. – Мой коллега Джордж так часто размещает здесь клиентов, что смог выбить нам скидку, правда, на одну ночь. Кэт снова ходит кругами по номеру. Он, наверное, раза в два больше их спальни в Лидсе. Затем она подходит к окну, открывает двустворчатую дверь и выходит на балкон. Ночь заметно теплее, чем в Йоркшире. Плотная застройка удерживает тепло, а кондиционеры на крышах соседних домов, без сомнения, вносят свою лепту. Странная перспектива: скопление дымовых труб и антенн, пожарных лестниц и задние фасады театров. Ковент-Гарден не в самой своей красе. Это напоминает Кэт статью, которую она читала в журнале, где две фотографии были размещены бок о бок. На одной стояла модель лицом: высокая, худая, элегантная, с безупречной прической и сказочно сидящей одеждой. А на другом снимке та же модель в той же одежде, только вид сзади: платье подколото кучей прищепок, чтобы подогнать по фигуре, волосы спутаны, туфли явно слишком велики и неудобны. Кэт и здесь видит механизм создания легенд, благодаря которому столица выставляет себя напоказ на уровне улицы. Размышления прерывает Рич. – Ты это видела? Она делает шаг назад, но мужа в номере нет. Может, он спрятался за балдахином кровати? – Я здесь. Она идет на голос в ванную. – Ух ты! Ничего себе! Стены от пола до потолка облицованы мрамором цвета карамели, и такой же мрамор под ногами. Светильники, зеркала, краны, держатель для зубной щетки – все источает роскошь. А лейка для душа размером с обеденную тарелку. – Неплохо, да? – Еще бы!