Одно событие далекого прошлого часто напоминало само о себе. Она никак не могла забыть его, да уж, видно, не позабудет никогда. Ей было лет пятнадцать или шестнадцать. Лето. Июнь. Редкий теплый день, который никак не хочется упускать, хочется насытиться им, гулять и гулять, дышать теплым воздухом, глядеть на недавно позеленевшие сопки. Днем она была одна. Приняла душ и босиком вышла из ванной в халате, подошла к большому трюмо в прихожей. Ах, хороша! подумала она про саму себя. Прекрасный для девушки рост, русые волосы до плеч, худощавое лицо со впалыми щеками, тонкий нос с почти незаметной горбинкой, тонкие же губы, немного опущенные вниз в уголочках, карие глаза, которые смотрят так широко и приветливо. Она распахнула халат, под которым розовело чистое тело. Хороша! Талия тоньше березки под окном, грудь – как два наливных яблочка, шея и плечи – гладкие и плавные, как когда-то примеченные на фото скульптуры «Девушка с павлином». Ноги – ровные, крепкие, без жирка, (она повернулась возле зеркала), а сзади-то какая сочная, мягкая, аппетитная; немного широковата в плечах – ну и пусть, не так уж и заметно. Ну ни дать, ни взять, кинозвезда! Она послала воздушный поцелуй своему отражению, запахнула халат и довольная, мурлыча себе под нос придуманный стишок: «Ах, рост мой росток – он ни низок ни высок», – побежала в свою комнату. Как же хорошо жить! – только и думалось ей. Такая молодая, всё так прекрасно и здорово, и сама здорова и прекрасна! Ах! Ей еще больше захотелось вкусить радость жизни, задышать полной грудью. Вечером она пошла гулять, одев свое единственное светло–голубое платье и светлые босоножки. Бродила по центральным улицам, улыбалась, и всё–превсё казалось ей замечательным. Кажется, и ей все–все улыбаются, все приветливы и доброжелательны. Она купила мороженое и не спеша, с наслаждением, съела его, сидя в сквере на скамейке. Уже становилось поздно, но это трудно заметить в разгар белой ночи: солнце светило все так же ярко, хотя и немного ниже дневного уровня. Вздохнув, она поняла, что пора возвращаться домой, чтобы не волновать мать понапрасну. Когда до дома оставалось несколько минут ходьбы, и она шла по тротуару пустынной почти ночной улицы, откуда-то появились двое парней, года на два–три старше ее. Они шли навстречу Кате. По их громкому голосу и развязным жестам она поняла, что они пьяны. Она насторожилась, но продолжала идти. В тот момент, когда парни и она поравнялись и были в полуметре друг от друга, парни замолчали и один из них неожиданно расставив руки, стал резко оттеснять ее к стене ближайшего дома. От неожиданности она не сопротивлялась и мгновенно оказалась прижатой парнем к стене дома. «Привет, красотка!» – сказал он. Его руки как клешни рака не давали ей выскользнуть. Второй парень тут же подошел и стоял за спиной первого. Первый, от которого – тут сразу же она явственно ощущала это – исходил резкий запах алкогольного и табачного перегара, приблизил свое лицо к ее лицу. Она инстинктивно стала отстраняться. Катя была ни жива ни мертва в этот момент: просто стоит прижатой к стене дома, а вокруг только кусты. Прохожих не видно. Она не могла соображать – так все внезапно произошло. Что они с ней сделают? – первая мысль, появившаяся в голове. И следом за ней, как ответ, вторая мысль, нарисовавшая ужасное продолжение. В этот момент прижавший ее парень начал очень глубоко и свирепо пыхтеть прямо ей в ухо и прижался губами к шее. Катя закрыла руками грудь. Со стороны можно было заметить в ее глазах отражение внутреннего ужаса. Парень прижался к ней и начал надавливать. Она ощущала жар его тела. Ужас, я пропала, пронеслось в ее голове. Кричать? Людей нет, но может быть, все–таки закричать. Словно услышав ее мысли, парень зажал ей рот своей ладонью. Никогда в жизни она не забудет эту отвратительно пахнувшую грязную сухую ладонь, сильно сдавившую ей рот. Она попробовала закричать и высвободиться, но получалось только мычание и беспомощное барахтанье в его руках–клешнях. Парень другой рукой крепко схватил ее за предплечье и сильнее припер к стене дома, отчего ей показалось что кровь перестает течь по руке. Спасение пришло с неожиданной стороны. Второй парень вдруг сказал: «Пошли». Но напавший не реагировал. Тогда второй взял дружка рукой за предплечье и стал тянуть, снова говоря: «Пошли». Опять никакой реакции. Тогда второй с огромной, как показалось Кате, силой дернул первого за руку. Только тогда его хватка ослабла, и Катя смогла освободиться. Второй парень оттащил приятеля, и они молча ушли. Прямо возле стены дома она села на землю и залилась слезами. Она рыдала и ругала сама себя за беспечность. Как могла она так припозднится? Как могла позабыть о простой безопасности? Глупая! Никогда, никогда больше в жизни она не повторит этой ошибки, никогда! «Слышишь? – дала она тогда сама себе клятву: никогда!» Потом она поднялась и стремглав бросилась бежать домой, где мать встретила ее встревоженно. Катя залилась слезами, но не сказала ни слова правды, оправдывая слезы тем, что упала на землю, запачкала красивое платье, оттого и расстроилась. По прошествии времени после того случая, успокоившись, Катя думала так: я перехвалила сама себя. Я самая–самая, но у всего, видно, есть две стороны. Поэтому, с одной стороны – моя красота, а с другой стороны – вот, опасность, которая возникает у симпатичных девушек: они могут подвергнуться агрессии. Кто бы мог подумать?! Сейчас Екатерина открыла глаза. Даже по прошествии десяти лет после того случая она ощутила учащенное сердцебиение. В огромном окне, практически во всю стену, показался рассвет. Странные же эти голландцы: в домах окна во всю комнату, идешь мимо дома и видишь, как они сидят в комнате в кресле, смотрят телевизор или читают – странные! *** В выпускной год в их класс переводом попал новый ученик, Максим. Его посадили за одну парту с Екатериной. С первых же дней она стала чувствовать, что ее то и дело тянет подглядывать за ним: что и как он пишет в тетради, как выполняет задания. С этого времени в ее жизни началась новая, красивая и драматичная глава. Однажды у нее оторвалась ручка на модной в то время сумке, с которой она ходила в школу. Максим вызвался помочь и проводил ее до самого дома, неся ее сумку в охапке. Ручка была отремонтирована, но его провожания стали ежедневной нормой. Максим жил неподалеку, что, по его словам, обосновывало его поступки. Как-то в марте Катя пригласила его в воскресенье покататься на лыжах. Он с радостью согласился. Погода стояла солнечная с легким морозцем. Встретившись у лыжной трассы, Максим сказал: «Кать, я уже давно хотел тебе сказать, что у тебя очень красивая…, – он замер. Замерла и она, с нетерпением желая узнать, что же у нее такое красивое: фигура, осанка, прическа…? А Максим закончил: у тебя очень красивая форма». Как только они начали катить по жесткому снегу, она вырвалась вперед: дали о себе знать многолетние тренировки. Когда они встретились, она была очень довольна тем, что значительно обогнала его. Он стоял раскрасневшийся и смущенный. В этот момент она поняла, что своим желанием похвастаться лыжной сноровкой поставила Максима в неловкое положение. После того раза ни она, ни он не предлагали лыжных прогулок. Но они продолжали встречаться, бывали друг у друга в гостях. Ярким воспоминанием в памяти Екатерины отложился школьный выпускной. Июньским вечером весь их класс шумным гуртом в школьной форме с песнями и громким смехом катил по улицам города. Всем им казалось, что детство наконец-то кончилось, а впереди – распрекрасное время зрелости и свободы. Когда тени начали становиться длиннее, Катя чувствовала усталость. Максим шел рядом с ней в странном молчании. Когда они проходили мимо непроглядного зеленого кустарника, он вдруг быстро сказал: «Идем!» Взяв за руку, он ее повел внутрь кустов, за которыми была стена дома. Он подвел ее к стене. Катя тут же вспомнила неприятные события, случившиеся с ней когда-то и от этого смутилась и отступила от него. Наверно, Максим почувствовал эту смущение, потому что остановился и молча смотрел на нее. Но тут Катя поняла, что нынешнее положение совершенно не то, в какое она попала тогда. И, кажется, она поняла его «замысел». Катя сама приблизилась к нему и смотрела хитрым взглядом на него снизу вверх. Он стоял в нерешительности. Катя поняла, что пора брать инициативу в свои девичьи руки. Она обняла его и нежно и коротко поцеловала в щеку. Получив такой стимул, Максим обнял ее, и их губы слились в долгом поцелуе. Катя подумала: так вот как это бывает! Это приятно и… интересно! У нее возникли какие-то необъяснимые ощущения в теле. Ничего подобного раньше она не испытывала. Но и тут она подумала, что ведущая роль должна быть у нее и, оставаясь в его объятиях, убрала своих губы от его. Так они молча простояли несколько минут. Теперь она сказала ему: «Идём», – и вывела его за руку из кустарника. Их отсутствия никто из одноклассников не заметил. После этого поцелуя их отношения изменились. Они стали стараться чаще уединиться, не боялись говорить о том, что думают друг о друге. Но если говорить точнее, то именно Катерине этого хотелось сильнее. Она старалась приглашать Максима в гости, когда она оставалась одна. В эти минуты она садилась ему на колени и просила гладить ее по голове, шее, рукам. И он гладил. Ей не совсем нравилось, как это у него получалось, и тогда она сама показывала. Он пробовал снова. И снова она не получала того удовольствия, на которое рассчитывала. Максим со своей стороны с радостью гулял с нею, часто звал сходить в кино. Они вдвоем даже отправлялись на рыбалку. Однако там, как только Максим принимался непосредственно за ловлю, она отвлекала своими капризами с поцелуями и поглаживаниями. После той рыбалки оба выглядели недовольными: он из-за отсутствия улова, а она – из-за отсутствия достаточного количества поцелуев. Так, в своеобразных полудетских, полувзрослых играх, прошли два летних месяца. Еще весной она уступила настоянию родителей, может быть, один раз в жизни, что после окончания школы продолжит обучение в колледже, где преподавала мать. Катя говорила, что хотела бы стать врачом, но для этого нужно было уезжать из города и жить самостоятельно. Родители категорически выступили против, и по этой причине она пошла им навстречу. К тому же, мать обещала не только способствовать легкому поступлению, но и помогать в случае возникновения сложностей во время обучения. Катя понимала, что такое привилегированное положение может принести пользу в будущем. Они выбрали специальность, которая казалась им всем универсальной: менеджера. У Максима, мечтавшего о море с раннего детства, выбор места учебы, казалось, превратился в формальность – он поступил в морской рыбный колледж. Разделенные с сентября новыми учебными заботами, их общение значительно сократилось. Теперь они стали встречаться только по выходным, потому что, как оказалось, новая жизнь, больше похожая на взрослую, повлекла не только бóльшую свободу, но и значительно бóльшие обязанности. Нагрузка на длинных занятиях, дорога домой, дополнительные занятия – всё это занимало больше времени, чем раньше, в школе. Однако в это время они стали встречаться более открыто: гуляли по улице, взявшись за руки – как ни как, а уж взрослые, думали они. Общаясь с новыми подружками из своей группы в колледже, Катя узнавала много нового о том, что значит общение с молодыми людьми. В ее восемнадцать лет, как она понимала, у нее еще не было опыта настоящего и полного контакта с парнем. Ей уже восемнадцать, а она еще девственница! Вот, гляди–ка, девчонки уже вовсю в деталях рассказывают о своих приключениях и опыте, даже рисунки на эту тему рисуют, а она будто из какого-то каменного века. Нет! – решила она: нужно принять меры и «стать по-настоящему взрослой» и как можно скорее. Придется опять брать инициативу в свою руки. Парень у нее есть – это главное, – ведь она же не какая-нибудь там, чтоб без парня, – парень наличествует. Значит, пора составить план и реализовать его, добившись результата. Прежде всего в книжном магазине была приобретена книга о физиологии мужчин и женщин. Следующий пункт плана – купленная книга прочитана дважды с пометками на полях наиболее важных моментов. Интересно! О таких вещах она и не догадывалась. Потом с помощью калькулятора и календаря проведены необходимые вычисления – так, на всякий случай, – и назначены «подходящие даты». Тут Катя поняла, что в процессе ей нужно действовать не только опираясь на свою природу и кое-какие знания от подружек, но и на науку. В результате – книжный магазин посещен еще раз, в нем найдена книга «Как соблазнить мужчину». Книга куплена и прочитана. Ах, сколько нового удалось узнать! Да эти подруги со своими россказнями просто жалкие воображалы, а вот её сила – в знании! Тем временем пришел конец декабря, самое темное время, а темнота, по мнению Катерины, ее тайный помощник. Перед праздниками ее новые подруги, жившие в общежитии, разъезжались по домам. Она договорилась с двумя девушками, жившими в одной комнате, что те позволят ей встретиться там с парнем. Такого рода сложность возникала и перед другими девчонками, и как-то все умудрялись всё устроить. Родителям было сказано, что подруги пригласили ее в выходные отпраздновать день рождения, и Катерина заночует у них. Максим был проинструктирован сказать то же самое его родителям, но с переложением на мальчишек. Заранее нарезав закуску из сыра и колбасы, какие удалось достать, принеся все это в сумке в комнату общежития, она стала ждать Максима. Ему было поручено достать любой ценой бутылку красного полусладкого вина и пиво. Как он сможет это сделать – это его сложности, думала она. К пяти он пришел, принеся ровно то, что она просила. «Хороший мальчик», – сказала она ему, разбирая его «вклад» в свое предприятие. Они сидели и болтали, выпив для храбрости. Когда Катерина начала предпринимать действия для соблазнения, заранее ею выученные, она заметила, что Максим выглядит как будто растерянным, словно не ожидал того, что она задумала. А ведь и верно, она же не посвящала его в свои соблазнительные планы, они никак не сговаривались. Действуя по книжной инструкции, Катерина видела, что не может добиться желанного результата. Тогда она отказалась от науки и позволила предоставила право своей природе действовать самостоятельно: стянула с Максима всю одежду и обнажилась сама. И… – ничего. Катерина не могла понять, что происходит. Но главное, внутри у нее было не желание интимной близости с Максимом, а желание добиться своего и стать наконец-то, в ее понимании, совершенно взрослой. Он сказал ей: «Слушай, я как-то растерялся, волнуюсь, у меня же это впервые». Такое развитие не входило в ее план и оказалось совершенно неожиданным. Катерина села на кровать рядом с Максимом, скрестив ноги, и совершенно не стесняясь перед ним своей наготы. В этот момент она удивилась своей способности размышлять логично, учитывая необычность положения. Наверное, думала она, Макс действительно разволновался, а я слегка взяла, что называется, с места в карьер: хороша тоже кобылка! Посидев и подумав, она решила, что нужно дать ему время успокоиться. Катерина просто легла рядом с Максимом и просто лежала, положив голову так, что ее дыхание приходилось ему в шею. Через полчаса у них всё получилось. Когда она, раскрасневшись, легла рядом с ним, у нее на лице сияла довольная улыбка. «Я сделала это!» – торжествовала она у себя в мыслях, а вслух сказала ему: «Ты сделал это!» Максим глубоко дышал и широко и довольно улыбался. *** До апреля Катерина и Максим встречались украдкой то у нее дома, то у него. Все встречи происходили примерно по тому же сценарию, что и самая первая, общежитская, в декабре. Перед каждой встречей она высчитывала, чтобы их связь ни в коем случае не привела бы к нежелательным последствиям, а Максим, как ей казалось, об этом и не задумывался. Вот только Катерина никак не могла понять, что она чувствует во время их близости? Оно так и должно быть или…? Или должно быть как-то по–другому? У нее возникала мысль, что она не получает того телесно–душевного наслаждения, на которое рассчитывала. А всё, чем ей удавалось довольствоваться – это мысль, что у нее тоже, как и у других девчонок, есть близкие отношения с парнем. В апреле с Максимом возникли какие-то странности. Помимо того, что пару раз он отказался встретиться с нею, так еще и при разговорах чувствовалась его отстраненность. С его слов, у него возникли сложности в колледже, которые как снежный ком нарастали ежедневно. Это привело к тому, что он стал жаловаться на учебу и в конечном итоге – что стало большой неожиданностью для Катерины, – он бросил колледж. Ещё большей неожиданность оказалось, что его призывают в армию, потому что его отсрочка от службы закончилась вместе с учебой. В середине мая Максим отправлялся служить. На его проводах в армию Катерина выпила много вина, при малейшем поводе звала его танцевать и даже плакала, что ей казалось экстраординарным. Потом у Максима – вагон и дорога в чужие края. Всё лето, как и подобало по ее мнению девушке-солдатке, Катерина надежно ждала своего «дружочка»: писала ему чуть ли не ежедневно, вкладывала в конверт свои фото. Это были странно простые письма: живу так-то, ходила в кино такое-то, смеялись с девчонками оттого-то… Он отвечал редко, сухо описывая будни. Катерина успокаивала себя тем, что у солдата нет времени на ерунду, вроде ответов девушке, ведь он там каждый день с автоматом на учениях или ещё что-то в этом роде – она не очень разбиралась. Занят – вот и всё. С осени и она стала писать ему реже. Отчасти оттого, что начались учебные занятия, отчасти из-за истощения тем для рассказов. Но его единственную фотографию в военной форме, отправленную еще в июле, хранила на своем столе на почетном месте. Всё имеет свойство заканчиваться. Закончилась и служба Максима. В назначенный день Катерина вместе с родными демобилизованного солдата встретила его на вокзале. Она не узнала его. Прежде всего, он был в форме, которая делала его каким-то чужим. И потом, нельзя было не заметить, что из юноши он перековался в молодого мужчину, подтянутого, аккуратного, с короткой стрижкой. На вокзале она поцеловала его нежно в щеку – и всё. Через пару дней она пришла к нему, и они снова были близки. Катерина заметила у Максима выдающийся мышечный корсет. Теперь он был завидным парнем. А ведь, пожалуй, девчонки обзавидуются мне, увидя Макса теперь, – мелькнуло у нее в голове: эк-как я с ним пойду по улицам! К тому же, им обоим уже по двадцать, скоро наступит пора что-то решать в жизни. Но ее мечты остались только мечтами. После еще двух–трех встреч Максим «закрылся». Он всем своим видом демонстрировал, что не хочет продолжать отношения. Вот сюрприз! Она, такая обаятельная и особо привлекательная особа, а он, видите ли, не хочет! Хм! Такова была ее самая первая реакция. Через некоторое время, а была уже осень, пятничным вечером Катерина возвращалась домой с учебы и увидела Максима под руку с какой-то… какой-то другой девушкой. Она остановилась посреди улицы, заметив, что и он видит ее. Простояла так, пока они не скрылись, потупила взгляд в тротуар и пошла домой. Выходные она провела дома, изредка выходя из своей комнаты. Ни с кем не разговаривала. Аппетита у нее не было, и после двух–трех ложек она отодвигала от себя тарелку. Татьяна Сергеевна не на шутку забеспокоилась. На вопросы матери, что случилось? Катерина отмалчивалась. Померяли температуру – нормальная. Мать, вероятно, начала догадываться, что дело касается каких-то внутренних переживаний, но дочь словно воды в рот набрала. В понедельник утром Катерина отказалась идти на учебу. Татьяна Сергеевна, поняв, видимо, что настал именно тот момент, когда она может и должна помочь дочери, каким-то путями договорилась, что ей не поставят прогулы. Вся неделя прошла аналогично: комната, молчание, две–три ложки еды. Через неделю Катерина сама заметила, что похудела, вокруг глаз появились круги. Все дни она просто сидела в комнате и смотрела в окно, лежала, лила никому невидимые слезы, а проплакавшись, спала. Спала она почему-то в основном днем, а ночью, едва заснув, просыпалась рано, в четыре–пять утра, и больше не могла спать. Всё это время добровольного заключения она сочиняла письмо Максиму. Она писала его в своих мыслях, стараясь показать ему, как он ошибается. Ох, еще одумается, да будет поздно. В её мысленном послании он обвинялся в тяжких преступлениях, главное среди которых – предательство. Он предатель, а она – невинная жертва. Вспоминая об этом сейчас, в комнате мотеля, Екатерина поняла, как много общего между тем, что случилось с ней тогда, и тем, что происходит сейчас. Много, много общего. Тогда она провела дома две недели. В колледже Татьяне Сергеевне удалось договориться. Посреди второй недели затворничества мать не выдержала и пригласила домой доктора. Объективный осмотр ничего не дал, кроме и без этого очевидных фактов о снижении веса и общей астении. Какими-то уговорами матери удалось убедить Катерину отправиться на учебу. Она позавтракала, как могла, и пришла в колледж. Ее общий вид, отсутствие адекватной реакции на окружающий мир, на занятия – говорили о глубокой степени безразличия. Через два дня таких занятий Катерина неожиданно пожаловалась матери, что не может ни писать, ни читать – плохо видит. Вот эти жалобы не только встревожили Татьяну Сергеевну, но и заставили ее материнское начало действовать. Прежде всего, тщательный осмотр офтальмолога показал объективное резкое ухудшение зрения непонятной этиологии. Выписаны очки, Катерина носит их несколько дней, но зрение падает и падает. Снова офтальмолог и рекомендация более сильных диоптрий в линзах очков. Катерина заметила, что мать места себе не находит, у ее самой пропал аппетит. Так они и сидят обе за столом, едва прикасаясь к пище. Но вот вечером Татьяна Сергеевна неожиданно сказала: «Катя, завтра вместо учебы идем к другому доктору». У дочери это не вызвало никаких особенных реакций: идем – так идем, к другому – так к другому. В десять часов утра они сидели у кабинета со страшной и пугающей надписью «Психотерапевт». Как ни странно, Катерина впервые за многие дни испугалась: неужели она сама себя довела до того состояния, что идет к этому страшному врачу «для дуриков»? В кабинете сидел довольно молодой и приятный мужчина, даже без халата, в повседневной одежде. После вступительных слов Татьяны Сергеевны об анамнезе, доктор попросил ее удалиться с приятной улыбкой и словами: «А, всё понятно! Это наш профиль. Не волнуйтесь, скоро всё нормализуется». Когда они остались одни в кабинете, доктор сказал, что по лицу Катерины видит ее испуг перед ним. И тут же успокоил, сказав, что он доктор вовсе не для сумасшедших, а как раз для нормальных людей, которые попали в сложную ситуацию. Как ни парадоксально ей самой показалось, но она выложила ему часа за полтора, если считать время на слезы, всю свою драматичную историю. Доктор сказал: прекрасно, дело идет хорошо. Катерина приходила к доктору еще три раза. Она говорила о том, что не может расстаться с Максимом, потому что любит его. И как-то, услышав в очередной раз это заявление, доктор спросил: Катерина, а вы его больше любите или себя? Она замешкалась с ответом. Тогда он задал другой вопрос: если бы Максима завтра не стало, вам было бы от этого легче? Она задумалась и ответила точно: да, легче. «Тогда, – сказал доктор: вы легко можете ответить на мой предыдущий вопрос.» Да, она любила себя и только себя. Теперь ответ на этот вопрос стал для нее очевиден. А любил ли он ее? Она стала думать над этим. Доктор сказал, что у нее обычная депрессия, которая хорошо лечится, бывает у нормальных людей и пугаться её не стоит. Были выписаны таблетки, которые Катерина дисциплинированно принимала на ночь, отчего сон ее наладился, а вслед за ним и аппетит. Через две недели таблеточной и словесной терапии она неожиданно заметила, что иногда даже улыбается. Однажды вечером она вырвала из тетради листок, взяла ручку стала писать письмо Максиму. Екатерина и сейчас помнила текст: «Максим! Теперь совсем ясно, что наша любовь кончилась. Ты бросил меня. Ты даже не объяснил своего поступка, а просто бросил, и всё тут! Со мной ты стал настоящим мужчиной, я так старалась, чтобы ты смог стать таким! А теперь пусть твоя новая зазноба целует и ублажает тебя. Мне остается только страдание. Я не предавала тебя, я честно ждала тебя из армии, ни на одного парня не заглядывалась. А ты так предательски поступил со мной! Но все–таки ты когда-то был моим и только моим. А сейчас я одна, а ты с другой. Я помню наши встречи, как будто они были только вчера. Помню, как мы целовались, как вместе ходили на рыбалку; помню, как тебя на улице обрызгала машина из-за лужи. Как же было здорово! Это мои золотые деньки молодости, которые я провела рядом с тобой. Сейчас я часто слушаю грустные песни, в которых женщины поют о том, что их бросил любимый. Ох, как хорошо я стала понимать смысл этих песен! И как слушаю, так прямо до слез. Наверное, ты ничуть не жалеешь, что так поступил. Наверное, новая девушка кажется тебе и лучше, и приятнее меня. Но вот, подожди, пройдет время и тогда, я уверена, ты тоже, как и я сейчас, будешь вспоминать наши прекрасные деньки. Больше мне нечего тебе сказать. Прощай!» Закончив эту записку, она сложила лист и положила его в ящик своего стола – пусть полежит, авось, еще что-то припишу. Стоял ноябрь, в один из дней которого погода выдалась по-настоящему северная с сильным ветром и зарядами снега, из-за которого почти ничего не было видно. Ветер свистел в ветках голых деревьев, поземка поднималась вихрами с земли, а сверху летели снеговые заряды. Катерина в выходной день возвращалась из магазина с пакетом покупок и на противоположной стороне улицы снова увидела Максима под руку все с той же девушкой. Сейчас, она была более чем уверена, они не видели ее из-за метели, идя против сильного ветра. Но ей стало очень неприятно. Тогда она отвернулась, сделав вид, что не замечает их. Она шла по ветру и впереди увидела, как по ее стороне тротуара навстречу идёт мужчина лет шестидесяти. Он был в куртке, на голову накинут капюшон: вся эта одежда вздувалась на нем от ветра. Сам мужчина напоминал парашютиста, которых Катерина видела по телевизору в тот момент, когда они находятся в свободном полёте. Но не это привлекло ее внимание. Мужчина шел с палочкой, и по его движениям, по тому, как он по–особенному выкидывал левую ногу, она поняла, что вместо левой ноги у него протез. Почему-то эта картина запечатлелась у нее. Придя домой, она подумала: вот шел человек. У него реальные, а не как у меня, мнимые, надуманные, проблемы. И ему уже лет шестьдесят, а я еще так молодая. Ему нужно гулять и двигаться, чтобы жить. Какая же у него тяга к жизни! И его проблема уже никогда не может быть решена, а ее нафантазированные сложности – решаемы. Это открытие поразило ее. Она стала размышлять дальше. Разве можно понять жизнь, если ты никогда не расставался, если не терял? Даже если твоя утрата только казалась тебе твоей, а в действительности она не твоя? Можно ли понимать не только песни о расставании, но и реальных людей, которые прошли через такое же? Да ведь ни у одной её такие сложности, об это и доктор говорил. Пока я живу, думала она, пока моя жизнь продолжается – а она должна продолжаться! – мне придется переворачивать страницы моих дней, страницы моих событий, страницы моей жизни. И закончив одну страницу, нужно ее перевернуть, чтобы за ней последовала новая страница. На новых страницах будут радости и печали, – без них тоже невозможно. А я буду чаще смотреть на светлые стороны. И так будет до тех пор, пока я дышу. Осознав это, Катерина достала свое коротенькое письмо Максиму и перечитала по–иному. Она даже удивилась: как тут у меня глупо написано: «Помню, как тебя на улице обрызгала машина из-за лужи. Как же было здорово!». Как же глупо: обрызгала машина – и это здорово! Как глупо написано и как глупо задумано. Она порвала записку на мелкие кусочки, пошла в туалет, бросила обрывки в унитаз и смыла. 2 Екатерина посмотрела в стену-окно своего номера в мотеле. Утро уже вовсю хозяйничало снаружи, а у нее, внутри комнаты, внутри ее головы не останавливаясь шли воспоминания о таком казавшимся теперь очень далеким прошлом. Она помнила, что новое открытие о течении жизни, стало для нее определяющим на будущее. Но понимание – пониманием, а вот жизнь в соответствии с этим пониманием, новые жизненные настройки – дело, возможно, еще большее сложное, чем одно только осознание. Из состояния острой депрессии Катерина вышла в течение пары–тройки недель. Но вот общая, вяло текущая депрессия, оставалась с нею значительно дольше. Она посещала учебные занятия, занималась дома, общалась с одногруппниками, но как-то вяло, без яркого интереса. Их шутки вызывали у нее лишь легкую улыбку, словно говоря: знаю, знаю, я уже многое познала в этой жизни, и ваша скабрезность меня не удивляет. Примерно такая же реакция возникала и на рассказы девчонок про их новые приключения с парнями. Они делились друг с другом тем, кто с кем гуляет, как гуляет, кто кого бросил и так далее. Зачем ей всё это? Вот, было у нее приключение, и к чему привело? Ничего хорошего. Должно быть в отношениях что-то другое, а что именно, она понять не могла. Да разве ж интересно обсуждать такие вопросы? Вот пройди–ка через такое, как она, тогда, может быть, поумнее будете. По наступлении зимы и снежного покрова она с необычайным даже для себя упорством встает на лыжи и в выходные днями напролет гонит по лыжне, выплескивая свою застоявшуюся энергию. Эти занятия, как она замечает, делают еще лучше ее фигуру, но что еще важнее для нее – освобождают от навязчивых мыслей, и она засыпает лишь коснувшись головой подушки. Зрение стало улучшатся и полностью восстановилось за несколько недель. В эти недели Катерина открыла для себя еще одно интересное занятие. Она стала значительно больше читать. Чтение стало ее новым открытием. Приобретенные для соблазнения книги отставлены в сторону, а новые, художественные, всегда на расстоянии вытянутой руки. Она начинает понимать, что и у других людей жизнь тоже далеко не всегда течет гладко и спокойно, что жизненные неурядицы и душевные штормы колеблют «тонкую душевную организацию», как говорили в одном фильме. Как-то весной, когда по наклонным городским улицам уже бежали ручейки талой воды, ее пригласила на день рождения одногруппница. Празднество получилось шумное. В обычной двухкомнатной квартире собралось человек пятнадцать, девушки и парни. Обычное молодежное веселье усиливалось выпитым: громоподобный взрывной хохот, музыка почти на полный звук. Катерина улыбалась и разговаривала на привычные в их кругу темы: про учебу, про планы на будущее. При этом она выглядела спокойнее остальных. Видимо, именно это привлекло внимание одного паренька, который сидел за праздничным столом напротив ее. Это был хохмач и балагур, который в основном и заводил всю компанию. Анекдоты и острые шутки вылетали из него безостановочно. После праздника он настойчиво предложил себя в качестве провожатого Катерины, она согласилась. Они вдвоем шли под фонарями по тротуару, а парень так и продолжал рассказывать шутливые истории. И тут то ли долгожданное тепло после долгой зимы, то ли неведомые весенние флюиды в воздухе так повлияли, но она приняла его предложение сходить в кино в следующую субботу и даже сообщила номер своего телефона. А, пусть, подумала она: от меня же не убудет. Выйдя ему навстречу из подъезда, она увидела, что в руках у него одна роза. Катерина, помнится, очень смутилась: как бы соседи не заметили! Что это он, всего второй раз видятся и уже цветок. Это излишне. Конечно, она симпатичная, но, если он дарит цветы, то выражает ей свои чувства, хотя бы даже весьма поверхностные. Она приняла цветок с легкой улыбкой благодарности и поспешила уйти со двора: чтобы поменьше видели. Фильм оказался каким-то боевиком, и Катерина откровенно скучала, ожидая конца. Выйдя, тот парень предложил зайти в кафе, но Катерина посчитала это уже совсем лишним и, сославшись на не существовавшие на самом деле домашние дела, отказалась. Он смутился, но только на минуту, после истечения которой приступил к своему обычному орудию: смешным историям. Эти истории снова полились из него негромким баском. Катерине же хотелось бы поговорить о другом. Накануне она прочитала несколько чеховских рассказов и могла бы их обсудить, потому что далеко не все в них поняла. Однако, лишь она сделала намек об этом, он ответил шуткой. Екатерина прекрасно помнила, о чем он тогда пошутил. Парень сказал, что у него была девушка, но «у нее триста шестьдесят дней в году болит горло, а четыре дня в году – сильно болит горло; только один день в году у нее горло не болит, потому что в этот день у нее день рождения». И он тут же сам рассмеялся над своими словами. У нее же это вызвало странную реакцию. Катерина подумала, что если они будут дружить, то, когда расстанутся (в этом она ничуть не сомневалась), он и про нее станет шутить в таком же роде. Неприятно! Они распрощались у ее подъезда. Дома Катерина немедленно выбросила подаренный цветок, чтобы избежать ненужных расспросов от матери. Ну зачем он мне этот парень? – думала она. Просто, чтобы был кто-то? Нет, этого теперь не нужно. Если уж встречаться с кем-то, то только по–настоящему. Парень звонил на следующий день, она ответила, что занята. Было еще несколько звонков в другие дни с теми же последствиями с ее стороны. Потом звонки прекратились, и они больше не виделись. Зато в течение долгих месяцев она неоднократно видела на улице Максима с его девушкой, отдельно его девушку, и отдельно самого Максима. Ведь они по–прежнему жили неподалеку друг от друга. Как-то она шла с занятий и увидела, что Максим идет прямо ей навстречу по тротуару. Они оба заметили это сближение, но не свернули. Катерина увидела у Максима на лице небольшую мимолетную гримасу, а, может быть, это ей только показалось. Когда они совсем сблизились, Катерина тихо сказала: «Привет!» Она услышала, как Максим буркнул себе под нос: «Привет», – и прошел мимо не задерживаясь. *** Каждая такая случайна встреча навевала на Катерину многочасовые приступы меланхолии. Она понимала, что продолжайся всё в том же ключе, и она потихоньку сама себя будет сводить с ума. Жизнь, как ей казалось, подвела ее к тому самому месту, когда на новой жизненной странице давно бы пора появиться новым краскам и новым словам. К этому времени ее обучение в колледже закончилось, и настала пора определиться с будущим местом работы. Родители, конечно же, предлагали самый простой и надежный с их точки зрения вариант: найти работу в городе. Катерина согласилась и, к ее удивлению, быстро нашла работу на рыбном складе в порту. Дело поначалу выглядело совсем простым: учет и отпуск товаров. В первые же дни ее прикрепили к опытной кладовщице, которая не лезла за словом в карман. Она лихо и буднично управлялась с рабочими, которые сплошь были мужчинами разного возраста. Кладовщица только на этом месте проработала что-то около пяти лет, и, как про себя отметила Катерина, успела отъесть себе приличные рыбные бока. Довольно грубая и примитивная работа требовала такого же подхода и таких же исполнителей. Огромный объем помещения, скользкие полы, сквозняки, да и летящие как ракеты друг в друга грубые словечки – вот общий антураж и внутренняя атмосфера склада. Всё это сильно диссонировало с тем, что Катерина воображале себе. К тому же о том, что такое художественная литература и книги вообще у работников склада не было понятия. К чему они? Разве только стукнуть какого-нибудь балбеса по голове. Она замечала на себе бойкие взгляды молодых мужчин, одетых в замасленную робу. Они никак не приставали к ней, но то тут, то там присвистывали, завидев её или делали намеки, чтобы уединиться с кем-то из них в отдельное складское помещение. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, как плохо Катерина чувствовала себя на этой работе. Проснувшись как-то утром, чтобы собираться на работу, у нее возникло ощущение, что идти нужно не на работу, а в тюрьму, куда она сама себя заключила. Зачем? Но она пришла, и сразу же написала заявление об уходе. Ей разрешили ничего не отрабатывать и не приходить уже на следующий день, потому что она находилась на испытательном сроке.