— Я на минутку. Он отошел за пульт, где был ведущий, и что-то шепнул ему. Через мгновение заиграла песня Даррена Хейза Insatiable (Неутолимая). «О. Мой. Бог. Это самая слащавая песня о любви, которую когда-либо пели в истории… и поет ее такой сладкоголосый мальчик…» Когда Джеймс пошел мне навстречу, под стенания исполнителя, я расплылась в широкой улыбке и закрыла лицо ладонями, мотая головой. «Сочетание несочетаемого…» И вот он уже увлек меня на танцпол, заглядывая мне в глаза, произнося одними губами вслед за певцом. — Моя любовь к тебе неутолима… Я смотрела на его сияющее красивое лицо, и в тот момент был лишь он, и ничего и никого вокруг. Он прижал меня крепче и опустился на мои губы, мягко касаясь, медленно раскрывая и невесомо целуя. Я обвила его шею, привставая на шпильках, притягивая его за затылок самозабвенно отдаваясь нежному проникновенному поцелую. Я почувствовала, как его язык слегка коснулся моего, и вздрогнула… «Это волшебно… это лучший поцелуй в моей жизни…» Мой кавалер обнял меня за талию обеими руками и приподнял, останавливаясь, углубляясь в мои уста рывками, покусывая и оттягивая горящие губы. На последних нотах он прильнул к ним, как можно дольше, а затем отстранился, сияя ярче звезд на небе, ослепляя меня своими кошачьими глазами. Я оглянулась и прошептала. — Все смотрят на нас… — И пусть… Начался второй медленный танец, и кольцо из людей вокруг нас постепенно включилось в движение. Джеймс опустил меня на землю, и мы продолжили медленно скользить по каменному полу. — Значит решила, что ты моя девушка? — хитро произнес джентльмен, и я подхватила его настрой, заигрывающе мурлыкая в ответ. — Ты против? — Но я же не опроверг. — Ну ты и не согласился. Он молчал, лишь хитро улыбаясь своей безупречной улыбкой. — Значит ты все-таки влюблен в меня? — снова я попыталась вывести на чистую воду эту непробиваемую скалу. — Я этого не говорил. — Только что… — Не понимаю, о чем ты. Я песню пел. Мы рассмеялись одновременно. И Джеймс легко поцеловал мою улыбку, задавая такой нужный вопрос, который для меня расставил на свои места, и я поняла, что предназначена для этого мужчины, а он для меня. — Обязательно надо все говорить? Это ведь всего лишь слова. — Мне не нужны слова… — тихо ответила я, заглядывая в его такую чистую и открытую сейчас для меня душу, — мне нужен ты… и мне плевать, что было до нас… — Плевать на то, что будет потом… Он резко остановился. — Поехали домой. * * * Джеймс. Я осыпал поцелуями лицо раскрасневшейся девушки, укладывая ее в свою постель на мягкие холодные подушки. Ее ледяные от волнения пальчики пробегались от моего пресса к груди, под расстегнутую рубашку… — Я думал, что ты как дикая кошка налетишь на меня, раздирая мою спину в кровь. Значит ты на словах только развратница? Стоит оказаться без одежды, и ты уже невинная овечка? — ощущая, как эта девушка мне покоряется безоговорочно и бесповоротно с каждым моим движением и шагом, я подумал: «Волк влюбился в овечку.» — и эта мысль была грубо прервана здравым умом. «Какой же ты эгоист, Джей. Ты погубишь себя и эту девочку.» Она молчала… все больше краснея и убегая от меня, вдавливаясь в перину. Обнаженная малышка выгибалась и постанывала на каждый мой жест, снова подводя меня к пропасти. Когда я едва коснулся ее груди, она жалобно заскулила, закусывая губу и вздрагивая всем телом. Я любовался и не мог оторваться от того, как она закатывала глаза и, практически, их уже не открывала. — Мили, тебе больно? — простывшим голосом негромко спросил я. — Нет… — Тебе страшно? — Да… Я отстранился, а она поднялась ко мне с горящими глазами. Стаскивая с меня рубашку, крошка залезла на мои колени, и, захватывая мой пояс бедрами, запуская пальцы в мои волосы, произнесла. — Мне страшно от того, как ты сжигаешь меня заживо… но я боюсь, что если ты остановишься, то я сгорю дотла. — Мили… — Я хочу быть твоей, Джеймс… полностью без остатка… и я просто не могу избавиться от этого желания… и не хочу. И я овладел ей, не просто физически… я чувствовал, как связываю себя с ней невидимой нитью, при каждом толчке и проникновении. В моей памяти навсегда останутся ее алые щечки и закрытые дрожащие веки, и как она открывала свои пухлые губки в немом крике, как выгибалась до самой макушки, сжимая мои простыни в кулачках. Она подставляла мне свою тонкую гусиную шею, и я осыпал ее горячими поцелуями, наслаждаясь медовым бархатным вкусом и оставляя вереницу мурашек на ее шелковистой коже. — Джеймс, прошу не останавливайся… ммм… Она сладко стонала, падая на подушки, рассыпая свои сияющие локоны по белоснежным наволочкам. Я раскачивался над дрожащей девушкой, захватывая ее кисти, сплетая наши пальцы, заводя руки над ее головой. «Такая чувственная, чувствительная… она вздрагивает и сжимается от малейшего прикосновения и более напористого движения… а как она ослепительна во время оргазма… я не смогу отказаться от нее…» От ее рваных криков моя голова шла кругом, но я бы хотел слушать эту мелодию вечно. Ее лоно сжимало меня в тиски так, что я иногда замирал не в силах пробить эту стену. — Мили, я больше не могу… — Ммм… Джеймс… Ее шепот оглушил меня, и я слышал лишь свое сердцебиение. Я отпустил ее руки, выпрямляясь над ней, обхватывая влажные бедра, и отдал ей все свои оставшиеся силы, заставляя ее пронзительно вопить, размышляя про себя. «Хорошо, что у меня нет соседей.» Комната кружилась, и я рухнул на спину, притягивая к себе едва дышащую крошку. Сквозь полуоткрытые веки я наблюдал, как она внимательно рассматривала меня и гладила мою татуировку, которая охватывала все левую сторону моей груди, расстилаясь по плечу. — Ты — просто Конан-Варвар. Ты пьешь анаболики? Я слабо улыбнулся… — Нет, глупенькая, я же говорил, веду здоровый и правильный образ жизни. Каждый день занимаюсь и все прочее… — А я значит сорвала все твое расписание, — съязвила бестия. — Именно… — А почему грифон? — задела она за живое. Она обводила пальчиком контуры рисунка мифического зверя на моем теле и жалась ко мне, пытаясь согреться. Я накрыл нас одеялом и обнял ее второй рукой, слегка наваливаясь на хрупкую куколку. — Я люблю мифологию. Грифоны по призванию защитники, покровители, но при этом они свирепые, ничем не сдерживаемые звери. И это мой позывной. Гриф. Это мое призвание — защищать, но меня лучше не злить… я надеюсь, ты никогда не увидишь эту мою сторону. — Поэтому ты меня спас? — От части… — Тогда почему еще? Мой голос становился все тише, слова длиннее, глаза были плотно закрыты, мое дыхание выравнивалось. — Завтра расскажу… спокойной ночи, лисичка.