– Мгу… Теперь, значит, стоит полтораста тысяч. – Неужели так много? – обрадованно спросил Воробьянинов. – Не меньше. Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на все это. – Как плюнуть?! – Слюной, – ответил Остап, – как плевали до эпохи исторического материализма. Ничего не выйдет. – Как же так? – А вот как. Сколько было стульев? – Дюжина. Гостиный гарнитур. – Давно, наверно, сгорел ваш гостиный гарнитур в печках. Воробьянинов так испугался, что даже встал с места. – Спокойно, спокойно. За дело берусь я. Заседание продолжается. Кстати, нам с вами нужно заключить небольшой договорчик. Тяжело дышавший Ипполит Матвеевич кивком головы выразил свое согласие. Тогда Остап Бендер начал вырабатывать условия. – В случае реализации клада я, как непосредственный участник концессии и технический руководитель дела, получаю шестьдесят процентов, а соцстрах можете за меня не платить. Это мне все равно. Ипполит Матвеевич посерел. – Это грабеж среди бела дня. – А сколько же вы думали мне предложить? – Н-н-ну, пять процентов, ну, десять, наконец. Вы поймите, ведь это же 15 000 рублей! – Больше вы ничего не хотите? – Н-нет. – А может быть, вы хотите, чтобы я работал даром, да еще дать вам ключ от квартиры, где деньги лежат, и сказать вам, где нет милиционера? – В таком случае – простите! – сказал Воробьянинов в нос. – У меня есть все основания думать, что я и один справлюсь со своим делом. – Ага! В таком случае простите, – возразил великолепный Остап, – у меня есть не меньшие основания, как говорил Энди Таккер, предполагать, что и я один смогу справиться с вашим делом. – Мошенник! – закричал Ипполит Матвеевич, задрожав. Остап был холоден. – Слушайте, господин из Парижа, а знаете ли вы, что наши бриллианты почти что у меня в кармане! И вы меня интересуете постольку, поскольку я хочу обеспечить вашу старость! Тут только Ипполит Матвеевич понял, какие железные лапы схватили его за горло. – Двадцать процентов, – сказал он угрюмо. – И мои харчи? – насмешливо спросил Остап. – Двадцать пять. – И ключ от квартиры? – Да ведь это тридцать семь с половиной тысяч! – К чему такая точность? Ну так и быть – пятьдесят процентов. Половина – ваша, половина – моя. Торг продолжался. Остап еще уступил. Он, из уважения к личности Воробьянинова, соглашался работать из сорока процентов. – Шестьдесят тысяч! – кричал Воробьянинов. – Вы довольно пошлый человек, – возражал Бендер, – вы любите деньги больше, чем надо. – А вы не любите денег? – взвыл Ипполит Матвеевич голосом флейты. – Я не люблю. – Зачем же вам шестьдесят тысяч? – Из принципа! Ипполит Матвеевич только дух перевел. – Ну что, тронулся лед? – добавил Остап. Воробьянинов запыхтел и покорно сказал: – Тронулся. – Ну, по рукам, уездный предводитель команчей! Лед тронулся! Лед тронулся, господа присяжные заседатели! После того как Ипполит Матвеевич, обидевшись на прозвище «предводителя команчей», потребовал извинений и Остап, произнося извинительную речь, назвал его фельдмаршалом, – приступили к выработке диспозиции. В это время дворник Тихон пропивал в пивной «Фазис» рубль, чудесным образом попавший в его руку. Пять слепых гармонистов, тесно прижавшись друг к другу, сидели на крохотном деревянном островке, морщась от долетавших до них брызг пивного прибоя. Появлением барина и тремя бутылками пива дворник был растроган до глубины души. Все казалось ему превосходным: и барин, и пиво, и даже предостерегающий плакат: «Прозба непреличными словами не выражатся». Слово «не» давно уже было вырвано с мясом каким-то весельчаком. И эта особенность страшно смешила дворника Тихона. Дворник крутил головой и бормотал: – Выдумали же, дьяволы! Насмеявшись вдоволь, дворник Тихон взял последнюю свою бутылку и пошел к соседнему столику, за которым сидели совершенно ему незнакомые штатские молодые люди. – А что, солдатики, – спросил Тихон, подсаживаясь, – верно говорят, что помещикам землю скоро отдавать будут? Молодые люди загоготали. Один из них спросил: – Ты-то сам из помещиков будешь? – Мы из дворников, – ответил Тихон, – а, буду говорить, помещик, положим, вернулся. И ему земли не дадут? – Ну ясно, дура ты, не дадут. Тихон очень удивился, допил пиво, опьянел еще больше и заболботал что-то несуразное про вернувшегося барина. Молодые люди насилу высадили его из-за своего столика. – Барин, – бормотал Тихон, – медаль даст. Приехал мой барин. – Ну и дурак же! – подытожили молодые люди. – Это чей дворник? – Вдовьего дома. Бывшего Воробьянинского. – Вернется он сюда, как же! Ему и за границей неплохо. – А может, вернулся – в спецы метит. В полночь дворник Тихон, хватаясь руками за все попутные палисадники и надолго приникая к столбам, тащился в свою пещеру. На его несчастье было новолунье. – А! Пролетарий умственного труда! Работник метлы! – воскликнул Остап, завидя согнутого в колесо дворника. Дворник замычал низким и страстным голосом, каким иногда, среди ночной тишины, вдруг горячо и хлопотливо начинает мычать унитаз. – Это конгениально, – сообщил Остап Ипполиту Матвеевичу, – а ваш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль? – М-можно, – сказал неожиданно прозревший дворник. – Послушай, Тихон, – начал Ипполит Матвеевич, – не знаешь ли ты, дружок, что с моей мебелью? Остап осторожно поддерживал Тихона, чтобы речь могла свободно литься из его широко открытого рта. Ипполит Матвеевич в напряжении ждал. Но из дворницкого рта, в котором зубы росли не подряд, а через один, вырвался оглушающий крик: – Бывывывали дни вессселые…