– Внимание! – крикнул бородатый армяковладелец, – Коля! Ставь «юпитера»!.. Треухов заалелся и двинулся к ночным посетителям. – Это вы кино? – спросил он. – Что ж вы днем не приехали? – А… На когда назначено открытие трамвая? – Он уже открыт. – Да, да, мы несколько задержались. Хорошая натура подвернулась. Масса работы. Закат солнца… Впрочем, мы и так справимся. Коля! Давай свет! Вертящееся колесо! Крупно! Двигающиеся ноги толпы – крупно. Люда! Милочка! Пройдитесь! Коля, начали! Начали! Пошли! Идете, идете, идете… Довольно. Спасибо. Теперь будем снимать строителя. Товарищ Треухов? Будьте добры, товарищ Треухов. Нет, не так. В три четверти… Вот так, пооригинальней, на фоне трамвая… Коля! Начали! Говорите что-нибудь!.. – Ну, мне право, так неудобно!.. – Великолепно!.. Хорошо!.. Еще говорите!.. Теперь вы говорите с первой пассажиркой трамвая… Люда! Войдите в рамку. Так… Дышите глубже – вы взволнованы. Коля! Ноги крупно!.. Начали!.. Так, так… Большое спасибо… Стоп! С давно дрожавшего «фиата» тяжело слез Гаврилин и пришел звать отставшего друга. Режиссер с волосатым адамовым яблоком оживился. – Коля! Сюда! Прекрасный типаж. Рабочий. Пассажир трамвая. Дышите глубже. Вы взволнованы. Вы никогда прежде не ездили в трамвае. Начали! Дышите! Гаврилин с ненавистью засопел. – Прекрасно!.. Милочка! Иди сюда! Привет от комсомола!.. Дышите глубже. Вы взволнованы… Так… Прекрасно. Коля, кончили. – А трамвай снимать не будете? – спросил Треухов застенчиво. – Видите ли, – промычал кожаный режиссер, – условия освещения не позволяют. Придется доснять в Москве. Пока. Шайка молниеносно исчезла. – Ну, поедем, дружок, отдыхать, – сказал Гаврилин, – ты что, закурил? – Закурил, – сознался Треухов, – не выдержал. На семейном вечере голодный, накурившийся Треухов выпил три рюмки водки и совершенно опьянел. Он целовался со всеми, и все его целовали. Он хотел сказать что-то доброе своей жене, но только рассмеялся. Потом долго тряс руку Гаврилина и говорил: – Ты чудак! Тебе надо научиться проектировать железнодорожные мосты! Это замечательная наука. И главное – абсолютно простая. Мост через Гудзон… Через полчаса его развезло окончательно, и он произнес филиппику, направленную против буржуазной прессы. – Эти акробаты фарса, гиены пера! Эти виртуозы ротационных машин, – кричал он. Домой его отвезла жена на извозчике. – Хочу ехать на трамвае, – говорил он жене, – ну, как ты этого не понимаешь? Раз есть трамвай, значит, на нем нужно ездить!.. Почему?.. Во-первых, это выгодно… Полесов шел следом за концессионерами, долго крепился и, выждав, когда вокруг никого не было, подошел к Воробьянинову. – Добрый вечер, господин Ипполит Матвеевич! – сказал он почтительно. Воробьянинову сделалось не по себе. – Не имею чести, – пробормотал он. Остап выдвинул правое плечо и подошел к слесарю-интеллигенту. – Ну-ну, – сказал он, – что вы хотите сказать моему другу? – Вам не надо беспокоиться, – зашептал Полесов, оглядываясь по сторонам. – Я от Елены Станиславовны… – Как? Она еще здесь? – Здесь. И очень хочет вас видеть. – Зачем? – спросил Остап. – А вы кто такой? – Я… Вы, Ипполит Матвеевич, не думайте ничего такого. Вы меня не знаете, но я вас очень хорошо помню. – Я бы хотел зайти к Елене Станиславовне, – нерешительно сказал Воробьянинов. – Она чрезвычайно просила вас прийти. – Да, но откуда она узнала?.. – Я вас встретил в коридоре Комхоза и долго думал, знакомое лицо. Потом вспомнил. Вы, Ипполит Матвеевич, ни о чем не волнуйтесь! Все будет совершенно тайно. – Знакомая женщина? – спросил Остап деловито. – М-да, старая знакомая… – Тогда, может быть, зайдем, поужинаем у старой знакомой? Я, например, безумно хочу жрать, а все закрыто. – Пожалуй. – Тогда идем. Ведите нас, таинственный незнакомец. И Виктор Михайлович проходными дворами, поминутно оглядываясь, повел компаньонов к дому гадалки, в Перелешинский переулок. Глава XVI Союз меча и орала Когда женщина стареет, с ней могут произойти многие неприятности – могут выпасть зубы, поседеть и поредеть волосы, развиться одышка, может нагрянуть тучность, может одолеть крайняя худоба, – но голос у нее не изменится. Он останется таким же, каким был у нее гимназисткой, невестой или любовницей молодого повесы. Поэтому, когда Полесов постучал в дверь и Елена Станиславовна спросила «Кто там?», Воробьянинов дрогнул. Голос его любовницы был тот же, что и в девяносто девятом году, перед открытием парижской выставки. Но, войдя в комнаты и сжимая веки от света, Ипполит Матвеевич увидел, что от прокурорши не осталось и следа. – Как вы изменились! – сказал он невольно. Старуха бросилась ему на шею. – Спасибо, – сказала она, – я знаю, чем вы рисковали, придя ко мне. Вы тот же великодушный рыцарь. Я не спрашиваю вас, зачем вы приехали из Парижа. Видите, я не любопытна. – Но я вовсе не приехал из Парижа, – растерянно сказал Воробьянинов. – Мы с коллегой прибыли из Берлина, – поправил Остап, нажимая на локоть Ипполита Матвеевича, – но об этом не рекомендуется говорить. – Ах, я так рада вас видеть! – возопила гадалка. – Войдите сюда, в эту комнату… А вы, Виктор Михайлович, простите, но не зайдете ли вы через полчаса? – О! – заметил Остап. – Первое свидание! Трудные минуты!.. Разрешите и мне удалиться. Вы позволите с вами, любезнейший Виктор Михайлович? Слесарь задрожал от радости. Оба ушли в квартиру Полесова, где Остап, сидя на обломке ворот дома № 5 по Перелешинскому переулку, стал развивать перед оторопевшим кустарем-одиночкой с мотором фантасмагорические идеи, клонящиеся к спасению родины. Через час они вернулись и застали стариков совершенно разомлевшими. – А вы помните, Ипполит Матвеевич? – говорила Елена Станиславовна. – А вы помните, Елена Станиславовна? – говорил Ипполит Матвеевич. «Кажется, наступил психологический момент для ужина», – подумал Остап. И, прервав Ипполита Матвеевича, вспоминавшего выборы в городскую управу, сказал: – В Берлине есть очень странный обычай – там едят так поздно, что нельзя понять, что это: ранний ужин или поздний обед! Елена Станиславовна встрепенулась, отвела кроличий взгляд от Воробьянинова и потащилась в кухню. – А теперь действовать, действовать и действовать! – сказал Остап, понизив голос до степени полной нелегальности. Он взял Полесова за руку.