Да! Совсем было позабыл рассказать тебе про страшный случай, происшедший со мной сегодня. Любуясь тихим Доном, стоял я у моста и возмечтал о нашем будущем достатке. Тут поднялся ветер и унес в реку картузик брата твоего, булочника. Только я его и видел. Пришлось пойти на новый расход – купить английский кепи за 2 руб. 30 коп. Брату твоему, булочнику, ничего о случившемся не рассказывай. Убеди его, что я в Воронеже. Плохо вот с бельем приходится. Вечером стираю, а если не высыхает, утром надеваю влажное. При теперешней жаре это даже приятно. Целую тебя и обнимаю. Твой вечно муж Федя. Глава XXX Курочка и тихоокеанский петушок Репортер Персицкий деятельно готовился к двухсотлетнему юбилею великого математика Исаака Ньютона. – Ньютона я беру на себя. Дайте только место, – заявил он. – Так вы, Персицкий, смотрите, – предостерегал секретарь, – обслужите Ньютона по-человечески. – Не беспокойтесь. Все будет в порядке. – Чтоб не случилось, как с Ломоносовым. В «Красном лекаре» была помещена ломоносовская праправнучка-пионерка, а у нас… – Я тут ни при чем. Надо было вам поручать такое ответственное дело рыжему Иванову! Пеняйте сами на себя. – Что же вы принесете? – Как что? Статья из Главнауки, у меня там связи не такие, как у Иванова. Биографию возьмем из Брокгауза. Но портрет будет замечательный. Все кинутся за портретом в тот же Брокгауз, а у меня будет нечто пооригинальнее. В «Международной книге» я высмотрел такую гравюрку!.. Только нужен аванс!.. Ну, иду за Ньютоном! – А снимать Ньютона не будем? – спросил фотограф, появившийся к концу разговора. Персицкий сделал знак предостережения, означавший: спокойствие, смотрите все, что я сейчас сделаю. Весь секретариат насторожился. – Как? Вы до сих пор еще не сняли Ньютона?! – накинулся Персицкий на фотографа. Фотограф на всякий случай стал отбрехиваться. – Попробуйте вы его поймать, – гордо сказал он. – Хороший фотограф поймал бы! – закричал Персицкий. – Так что же, надо снимать или не надо? – Конечно, надо! Поспешите! Там, наверное, сидят уже из всех редакций! Фотограф взвалил на плечи аппарат и гремящий штатив. – Он сейчас в «Госшвеймашине». Не забудьте – Ньютон, Исаак, отчества не помню. Снимите к юбилею. И пожалуйста – не за работой. Все у вас сидят за столом и читают бумажки. На ходу снимайте. Или в кругу семьи. – Когда мне дадут заграничные пластинки, тогда и на ходу буду снимать. Ну, я пошел. – Спешите! Уже шестой час! Фотограф ушел снимать великого математика к его двухсотлетнему юбилею, а сотрудники стали заливаться на разные голоса. В разгар веселья вошел Степа из «Науки и жизни». За ним плелась тучная гражданка. – Слушайте, Персицкий! – сказал Степа. – К вам вот гражданка по делу пришла. Идите сюда, гражданка, этот товарищ вам все объяснит. Степа, посмеиваясь, убежал. – Ну? – спросил Персицкий. – Что скажете? Мадам Грицацуева возвела на репортера томные глаза и молча сунула ему бумажку. – Так, – сказал Персицкий, – …попал под лошадь… отделался легким испугом… В чем же дело? – Адрес, – просительно молвила вдова, – нельзя ли адрес узнать? – Чей адрес? – О. Бендера. – Откуда же я знаю? – А вот товарищ говорил, что вы знаете. – Ничего я не знаю. Обратитесь в адресный стол. – А может, вы вспомните, товарищ? В желтых ботинках. – Я сам в желтых ботинках. В Москве еще двести тысяч человек в желтых ботинках ходят. Может быть, вам нужно узнать их адреса? Тогда пожалуйста. Я брошу всякую работу и займусь этим делом. Через полгода вы будете знать все адреса. Я занят, гражданка. Но вдова, которая почувствовала к Персицкому большое уважение, шла за ним по коридору и, стуча накрахмаленной нижней юбкой, повторяла свои просьбы. «Сволочь Степа, – подумал Персицкий, – ну ничего, я на него напущу изобретателя вечного движения, он у меня попрыгает». – Ну, что я могу сделать? – раздраженно спросил Персицкий, останавливаясь перед вдовой. – Откуда я могу знать адрес гражданина О. Бендера? Что я, лошадь, которая на него наехала? Или извозчик, которого он на моих глазах ударил по спине?.. Вдова отвечала смутным рокотом, в котором можно было разобрать только «товарищ» и «очень вас». Занятия в Доме Народов уже кончились. Канцелярии и коридоры опустели. Где-то только дошлепывала страницу пишущая машинка. – Пардон, мадам, вы видите, что я занят! С этими словами Персицкий скрылся в уборной. Погуляв там десять минут, он весело вышел. Грицацуева терпеливо трясла юбками на углу двух коридоров. При приближении Персицкого она снова заговорила. Репортер осатанел. – Вот что, тетка, – сказал он, – так и быть, я вам скажу, где ваш О. Бендер. Идите прямо по коридору, потом поверните направо и идите опять прямо. Там будет дверь. Спросите Черепенникова. Он должен знать. И Персицкий так быстро исчез, что дополнительных сведений крахмальная вдовушка получить не успела. Расправив юбки, мадам Грицацуева пошла по коридору. Коридоры Дома Народов были так длинны и узки, что идущие по ним невольно ускоряли ход. По любому прохожему можно было узнать, сколько он прошел. Если он шел чуть убыстренным шагом, – это значило, что поход его только начат. Прошедшие два или три коридора развивали среднюю рысь. А иногда можно было увидеть человека, бегущего во весь дух, – он находился в стадии пятого коридора. Гражданин же, отмахавший восемь коридоров, легко мог соперничать в быстроте с птицей, беговой лошадью и чемпионом мира, бегуном Нурми. Повернув направо, мадам Грицацуева побежала. Трещал паркет. Навстречу ей быстро шел брюнет в голубом жилете и малиновых башмачках. По лицу Остапа было видно, что посещение Дома Народов в столь поздний час вызвано чрезвычайными делами концессии. Очевидно, в планы технического руководителя не входила встреча с любимой. При виде вдовушки Бендер повернулся и, не оглядываясь, пошел вдоль стены назад. – Товарищ Бендер! – закричала вдова в восторге. – Куда же вы?! Великий комбинатор усилил ход. Наддала и вдова. – Подождите, что я скажу, – просила она. Но слова ее не долетали до слуха Остапа. В его ушах уже пел и свистел ветер. Он мчался четвертым коридором, проскакивал пролеты внутренних железных лестниц. Своей любимой он оставил только эхо, которое долго повторяло ей лестничные шумы. «Ну, спасибо, – бурчал Остап, сидя на пятом этаже, – нашла время для рандеву. Кто прислал сюда эту знойную дамочку? Пора уже ликвидировать московское отделение концессии, а то еще чего доброго ко мне приедет гусар-одиночка с мотором». В это время мадам Грицацуева, отделенная от Остапа тремя этажами, тысячью дверей и дюжиной коридоров, вытерла подолом нижней юбки разгоряченное лицо и начала поиски. Сперва она хотела поскорее найти мужа и объясниться с ним. В коридорах зажглись несветлые лампы. Все лампы, все коридоры и все двери были одинаковы. Вдове стало страшно. Ей захотелось уйти. Подчиняясь коридорной прогрессии, она неслась со все усиливающейся быстротой. Через полчаса ей невозможно было остановиться. Двери президиумов, секретариатов, месткомов, орготделов и редакций пролетали по обе стороны ее громоздкого тела. На ходу железными своими юбками она опрокидывала урны для окурков. С кастрюльным шумом урны катились по ее следам. В углах коридоров образовывались вихри и водовороты. Хлопали растворившиеся форточки. Указующие персты, намалеванные трафаретом на стенах, втыкались в бедную путницу. Наконец, Грицацуева попала на площадку внутренней лестницы. Там было темно, но вдова преодолела страх, сбежала вниз и дернула стеклянную дверь. Дверь была заперта. Вдова бросилась назад. Но дверь, через которую она только что прошла, была тоже закрыта чьей-то заботливой рукой.