Три дня пролетели слишком быстро. Реальность ускользнула от них, как песчинки в струе песочных часов. Слишком хорошо было все, слишком сладко. Если бы Арат не сказал, что ему пора, да и ей, собственно говоря, тоже, она бы даже не поняла, что их время уже истекло. После его слов мир сразу потускнел, стал серым и таким холодным (хотя за бортом ярко сверкало солнце), что девушка даже не нашла в себе смелости спросить, что будет с ними дальше. Он, наконец, оделся, почесал заросший подбородок, закинул на плечо потертый рюкзачок и спустил с палубы лодку. Марина тщательно прятала глаза. Вчера вечером она наконец-то вспомнила про телефон и поставила его на зарядку, после чего он буквально взорвался уведомлениями. Ее потеряли все: Алекс, куратор в колледже, начальство на работе, сестра, муж сестры, отец… Никого не хотелось слышать. Тяжко. Словно предавала сейчас кого-то. Да, именно так оно и было. Арат терпеливо ждал ее в лодке, собранный, серьезный, и весь какой-то погасший. Разглядел он ее, оценил и все понял. Зачем ему такая пустышка, пусть и в профессионально отделанной обертке? Горько. Украдкой снова она любовалась его руками на веслах, выверенными движениями, будто из камня вырезанным лицом, а сама пряталась от его взгляда за экраном телефона, делая вид, что читает одинаковые и скучные сообщения от всех родственников разом. Трусиха и лгунья. Едва ступили на берег, как раздался звонок сестры. Арат был рядом: плотно швартовал лодку, разворачивал и крепил над ней чехол, проверял замки. Развернулась к нему спиной, нажала «ответить». – Ты рехнулась?! – Я тоже тебе рада, Лизун. Прости, потеряла зарядник. – И все? Вот так просто? Мне звонил этот твой.. Алекс, да. Голубой этот твой или кто он там. – Пангендер. – Фиолетово. Перепугала ты нас до хомячкового поноса. – Какого? – она услышала вдруг, что звуки у лодки затихли. Вполоборота повернулась, Арат стоял на причале спиной к ней и отчего-то пристально смотрел на море. – Ядреного. У тебя все нормально? Где ты была вообще или с кем? – Или с кем. Потом расскажу все, хорошо? – Так, стой! Голос сестры раздался вдруг на весь причал. Нервничающая Марина случайно нажала на включение громкой связи и судорожно пыталась понять, как ее отключить. Мужчина обернулся. – Давай все потом, Лизун. Меня, кажется, ждут. Он отрицательно покачал головой. Что это могло означать? – Кто ждет? Что у тебя произошло? Отвечай! – Я… – перевела взгляд на окаменевшего Арата. – Я не знаю. И отключила звонок. Вот так. Несколько секунд стояли молча, напряженно смотря друг на друга. Марине отчетливо вдруг увиделось, что между ними растет прочная ледяная стена. Почти Китайская. Еще немного – и больше она его никогда не увидит. Это будет в высшей степени правильно и целесообразно, не так ли? Шагнула навстречу, он отступил, снова покачав головой. – Тебя подвезти? У меня тут недалеко машина. – Нет, спасибо. Предпочитаю ногами. Большой мальчик уже, справлюсь. – Ты уверен? Вместо ответа порывисто отвернулся. Сделал шаг от нее. Вздрогнул, снова вернулся, подлетел, как сокол – стремительно, хищно. Поймал ее за плечи, словно мышь. Такое мужское движение, Марина вмиг ощутила себя трепещущей добычей. На секунду сцепился с ней взглядом и поймал рот губами. Властно, словно метку ставил. Выдохнул в распахнутые ему навстречу губы, не дав ответить, не дав снова сойти с ума: – Прощай! Снова развернулся порывом – как ветер. И улетел. Просто «прощай». Как все просто… Как она и хотела, ведь так же? Проклятье, как больно. 5. Послевкусие Арат чувствовал такую пустоту внутри, словно его сердце осталось там, с ней на причале. Он не хотел уходить, не хотел ее оставлять и, испугавшись этих ощущений, силой оторвал себя от Марины. Девочка поиграла с ним, хватит. Приложила к телу, словно пластырь на больное место, вылечилась и будет. При воспоминании о ее теле стало дурно. Он не был подростком, чтобы возбуждаться от одного вида длинных ног или красивой груди. Давно уже не был. У Арата хватало выдержки и на большие подвиги. Он давно считал себя разумным и хладнокровным. Ему даже нравилось отказывать особенно назойливым женщинам. Нравы Нью-Йорка продиктованы властью денег: плати и бери. Просто и без обязательств. Он мог себе позволить взять половину женщин этого города. Не хотел. "Ты – последний романтик Запада, Арат!" – говорили ему друзья. Пусть так. Он не обольщался. Марина не из тех, кому нужны какие-то чувства и привязанности. К тому же у нее уже есть мужчина, и явно не какой-то убогий азиат ростом ниже ее на полголовы. Он, конечно же, обследовал и вторую каюту, в которой обнаружил пару рубашек и дорогой костюм. Монгол никогда не понимал этого пафоса: просто так носить дорогую одежду. Зачем? Можно подумать, костюм за пять тысяч долларов умеет сам одеваться, сам чистится и подсказывает хорошие шутки. Дичь. Нет ничего удобнее качественных джинсов и хорошо пошитой обуви. Конечно, на работе он был вынужден носить все эти маски статуса: и дорогие часы, и костюмы. Но дома, в кругу друзей, с любимой? Дикость. А электробритва с сапфировыми лезвиями и гарантией в пятьдесят лет? Этот сноб собирался передать бритву в наследство? Размер мужской одежды и домашней обуви, аккуратно расставленной во встроенном шкафу, одном на две спальни, совершенно недвусмысленно намекал ему: Арат, тебе здесь не место. Ее мужчина был крепок, строен, высок, богат и аккуратен. Как же Арат его ненавидел! Не допуская даже мысли о возможности конкурировать, он готов был задушить неведомого противника голыми руками. Забрать свою женщину и увезти домой. В предгорья и степь. Никому и никогда не отдавая. Нужно было срочно выкинуть все это из головы, отравляющее его, растворяющее. Еще немного, и не останется на этом свете Арата, будут лишь жалкие головешки на пепелище его внезапной и неразделенной любви. Кинул сообщение друзьям. Кратко и лаконично: «Мне надо нажраться». У него были отличные друзья. Самое главное его богатство. Лишь два встречных вопроса: «Где?» и «Когда»? И планы на вечер сложились в один плоский паззл. Ему не задавали вопросов. Виски без льда, на закуску – дольки лимона с солью и красным перцем. Его личное изобретение. Пили молча в маленьком уютном баре с русским владельцем. Давно знакомый бармен лишь взглянул на Арата из-за стойки и молча выставил большую бутылку текилы: «утешительный подарок от заведения». Видимо, нечто такое читалось на обычно невозмутимом восточном лице, что пора утешать. – Ты как, Рат? – сокурсник и почти брат Кирюха тоже попал сюда «по работе» сразу после учебы. – Тебе честно или цензурно? – Второе, – Кир усмехнулся, наливая себе и всем, сидевшим рядом. – Тогда молча и не чокаясь. – Ага. Баба, значит. Арат пожал плечами. Слишком они хорошо его знают. – Судя по скорби на лице монгольского народа – красивая баба. Наморщил нос. Ему не нравилось сочетание прекрасной и лучезарной Марины и плебейского слова «баба». – Даже так? Ну так женись тогда. Фигня вопрос. Подумаешь, проблема. – Так она меня и ждет. Не Пенелопа. Да и я – не Одиссей, как видишь. Он вдруг стал словно еще меньше. Сидел за барной стойкой стремительно опьяневший, взъерошенный, словно воробей. – Ага. Так укради ее тогда. Как там у вас в степи делают? За хвост и об забор… Не, на плечо и в кумыс или как там? Ну, разберешься. Слушай, я тебя не узнаю. Друг снова по-хозяйски разлил по стаканам напиток. Бармен даже не пытался вмешаться в этот священный ритуал, лишь кивая головой, словно в согласие ко всему сказанному. – Ты же совершенно недавно, отшив эту… как ее.. не помню, ну, не важно… нам тут вещал про любовь и про свои высокие идеалы. Получил? Так распишись и радуйся, Рат. – Я рад. – Оно и видно. Выпили. Ему было достаточно. Обычно мало хмелеющий, устойчивый к алкоголю Арат стремительно терял контроль над сознанием. Как и хотел.