Часть 4 из 8 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сообщаю Вам, что в период со второго сухиня[4] по настоящее время отмечено прибытие большого количества войск в районы города Констанца, Варна и на границу с Одесской губернией. Общее количество войск оценивается в полтора-два миллиона человек, включая тыловые подразделения и обоз. Вместе с тем отмечена низкая дисциплина прибывающих подразделений. В районах проживания местного населения участились случаи грабежей, убийств и краж, так что местное население в страхе вынуждено частью бежать, частью запираться в домах.
Командующий отдельным корпусом полевой разведки группы войск «Юг», генерал-лейтенант боярин Денис Давыдов
Парадный мундир был безнадёжно испорчен, поэтому Горыне пришлось ехать в особняк Стародубских и переодеваться в запасной, которых он по совету бывалых друзей нашил целых шесть штук. Правда, пришлось заказать у ювелира шесть копий комплекта наградных знаков, чтобы не перевешивать их с кителя на китель, а также сапог и шинелей. Но в данном случае удобство перекрывало все возможные затраты.
А в гардеробной комнате заодно был встречен Бластером и обмяукан, за то, что шлялся непонятно где. Кот еще подрос и уже был вполне приличного размера даже для рыси, и, судя по количеству перерабатываемого мяса, останавливаться не собирался.
В комнатах сестры по-прежнему царил ураган из тряпок, людей и украшений, и Горыня, лишь мельком удостоверившись, что там всё в порядке, пошёл искать князя, который обнаружился в библиотеке, что выходила в сад и нависала балконом над роскошным кустом сирени, покрытым мелкими цветом будто снегом.
Умиротворённый и спокойный, словно будда, князь Стародубский меланхолично попивал шустовский коньяк, глядя на роскошный сад за полукруглым панорамным стеклом библиотеки.
– А… Горынюшка. – Он приветливо взмахнул рукой. – Садись. А я вот сбежал, понимаешь. От турок не бегал, от германцев не бегал, даже когда в заслоне перед армией Мюрата стояли, и то слабины не дали. А вот сейчас – сбежал.
– Эта ретирада не признак страха, а свидетельство мудрости. – Горыня присел в кресло напротив, придержав рукой рукоять палицы. – Думаю, Машеньке так будет даже легче. А нужны будем – позовёт.
– Кстати, я там подивился на бриллианты, что ты привёз… – Григорий Николаевич покачал головой. – Я таковых камней и не видел никогда. Дорого взял?
– То князь Лопухин отдарился. Сказал, что за дочку его и того будет мало. – Горыня улыбнулся, вспомнив поджарого, но ещё крепкого князя, владевшего многими десятками заводов и фабрик по всей империи.
– То верно. – Князь Стародубский медленно кивнул. – Коли не ты, так все они полегли бы там. Ведьма та, как мне сказывали, дюже сильна была. Как сам-то уцелел. Не иначе как Перуновым благоволением.
– На благоволение надейся, а сам не плошай. – Княжич хмыкнул. – Ты мне, батюшка, лучше расскажи, что это к нам двоюродный дядя зачастил. То носа не показывал, а то прям каждую неделю с визитами.
– Ну, так сродственник он, хотя и дурной на всю голову. – Григорий Николаевич вздохнул. – Но причина проста. Проигрался он крупно, да и пообещал Аглаю, младшенькую дочь князя Абашидзе, за тебя выдать. А за то ему от князя Абашидзе полный выкуп векселей да долю в прииске, что на Вяче. Я уж ему сказывал, что у тебя другое на уме, но тот и слушать не хочет. Ты смотри там поосторожнее. Не вздумай с ней наедине остаться. С этих станется тебя «на пузо» взять или охаять в непотребстве с девкой да «под свирели» Родова дома загнать.
– Понял. – Горыня кивнул. – А может, стоит ему предложить за долю в имениях Стародубских денег дать? Тысяч двести дадим, а нам всё лучше. И в приданое Машеньке добавим, и вообще, хозяйство расширим.
– Двести тысяч. – Князь фыркнул и огладил длинную бороду. – Лёгкий ты насчёт денег, как я погляжу. Да там и на сотню не будет. Всё он уже взял, что можно было. А большего общинники не дадут.
– Так ему за сотню чего торговаться? – Горыня подхватил бутылку и налил себе в серебряную рюмку коньяк, плеснув на самое донышко. – В любом меняльном доме дадут. А земли его с нашими чересполосицу идут, и деревеньки людьми богатые. Вот и выходит, что подпортить он нам может сильно, а кроме нас, земли те и не нужны никому. А деньги могу и я дать. У меня уже почти полмиллиона так и лежат в Первом Имперском, да тратить некуда.
– Ты подожди… – Князь вздохнул. – Как оженишься, так каждую копейку начнёшь считать. Хотя в карты ты не игрок, обошла тебя зараза иноземная, да в гульбищах не замечен.
– У меня же всё казённое. – Горыня усмехнулся. – Вон, даже мундир, и тот за казённый кошт пошит. Можно сказать, на всём готовом. А Машеньке дать хорошее приданое, так и среди старших семей поискать партию можно. Третьего дня князь Белосельский интересовался, когда мы Марию обществу покажем. У него сын, кстати, весьма дельный офицер. Командует ротой егерей. Двадцать пять ему, а уже сотник, и у начальства на хорошем счету.
– Ты-то ещё и двадцатый год не прожил, а уже вона – генерал, – ворчливо заметил князь.
– Так и я за прачками не бегаю.
– Знаю я, за кем ты бегаешь. – Григорий Николаевич тяжело вздохнул и подвигал толстыми губами, словно проговаривая бранное слово. – Лекарки это, конечно, да. Можно сказать, вполне прилично, но когда же там у вас с царевной Анной сладится-то?
– Да ворон его знает. – Горыня повёл широкими плечами и взял в руки рюмку, что совершенно потерялась в здоровенных, словно ладони молотобойца, руках княжича. – То привечает, то не замечает. Словно собака на сене. Не ест сама и не даёт другим. Вот третьего дня княжну Курбскую от меня чуть не пинками отогнала. Скандал на всю Москву.
– Это политика, сынок. Тута скорости не будет. Заешь, поди, сколько там именитых женихов кругами ходит. Писали как-то, что даже из Испании цельный принц приезжал свататься, – спокойно ответил князь и легко коснулся своей рюмкой рюмки Горыни. – Давай, чтобы добру быть, а злобне сгнить.
Горыня опрокинул в рот терпкий напиток и, вдохнув послевкусие, медленно выдохнул, смакуя аромат.
– А насчёт великой княжны я тебе так скажу. Хоть я и хочу внуков поскорее, да думаю, что у Машки-то быстрее всё сладится. А ты уж не торопись. Дело такое, серьёзное. Не простую девку берёшь, и даже не княжну старого рода. Царскую дочь! Понимать должен.
– Да понимать-то я понимаю… – Горыня помедлил, но потом всё же решился. – Только вот ничего я не понимаю. Подруги её, и Катя Лопухина, и Анфиса Гагарина, и Любава Туманова, и даже Лиза Дашкова, что просто тихоня, все уже хоть по разу, а косу со мной расплели. И словно так это и надо. И приветливы, и друг дружку не ревнуют…
– Хмм. – Стародубский-старший задумался. – А ведомо ли тебе, Горынюшка, что они перед Макошью – сёстры? Однова посвящение получали у Кремлёва Источника, и повязаны куда как крепче, чем, скажем, ты с Машкой.
– Откуда? – вскинулся Горыня. – Я в эти дебри вообще не лез.
– А зря! – Князь вскинул вверх указательный палец с массивным перстнем. – То знал бы, что лучше всего им вообще одного мужа на всех, чтобы круг силы не распадался. Я про то, конечно, не самый большой знаток, но кое-что рассказать могу. То вообще старинная традиция, что с самой Малуши – жены Святослава Игоревича идёт. Малуша-то и сама была ведуньей не из последних, а когда призвала своих сестёр во Макоши, войско Святослава вообще не знало поражений. Тогда и хазаров побили да рассеяли, и цареградцам наподдали, что те до Алании катились без задержки. А печенегов, что под Киев пришли, так и вовсе вырезали до последнего человека.
– Ну, со Святославом понятно. Он князем всей земли русской был. А мне-то этот хоровод зачем? Тут с одной женой бы управится, а как с пятью?
– Ну, то при случае у государя нашего спросишь. У него ведь в жёнах тоже Макошин круг. – Григорий Николаевич усмехнулся. – Когда благоволение Родово на войско накладывали, так свет аж глаза резал. Так мы после того, веришь, сотню вёрст прошагали, после в бой вступили, да ещё гнали супостатов до самой Березины. Ну а там уж и егеря вступили. Великая сила это, Макошин круг. И никак сёстрам в полную силу не войти, пока они себе мужа не найдут.
За разговорами незаметно подошло время, когда нужно было ехать во дворец. Роскошная карета лазоревого цвета с золочёным гербом Стародубских, запряжённая четвёркой вороных коней, уже ждала у входа, как и почётный конвой из шести казачков, нетерпеливо гарцевавших рядом. Горыня стоял внизу, ожидая, пока князь выведет Марию, и чуть было не прозевал появление сестры на широкой лестнице.
Одетая в бледно-голубое платье, с золотой вышивкой по краю широкой юбки, Мария не шла, а будто плыла над землёй. Сверху на плечи была накинута пелерина из тончайшего кружева, отороченного лебяжьим пухом, а на руках, шее и на венце сверкали крупные бриллианты, обрамлённые в затейливую платиновую вязь.
– Маша, боюсь, сегодня ты затмишь даже царевен. – Горыня с улыбкой отвесил поклон сестре и подал руку, чтобы она могла взойти на подножку кареты.
– А я боюсь, как бы вам с батюшкой не было стыдно за деревенскую простушку. – Мария лукаво улыбнулась и, аккуратно расправив складки платья, села на мягкое сиденье.
Кареты съезжались к Кремлю со всей Москвы, и у Спасской башни царила уже привычная суета и толкотня. Но на этот раз въезжавшие экипажи проверяли не только волхвы, но и охотники, рядом стояла полная сотня егерей, а на стенах крепости были видны усиленные караулы и торчали стволы орудий.
Всё это Горыня разглядел, выйдя из застрявшей в пробке кареты, и, покачав головой, вернулся внутрь.
– Что там, сынок?
– Усиленные патрули, сотня егерей из Алого Полка, да волхвов два десятка. Проверяют всех. Плюс на стенах не менее полка.
– Эх, а не случилось ли чего? – Многоопытный князь нахмурился. – Неспроста это, ежели даже Алых егерей подняли.
– Что случилось, то уже прошло. – Горыня небрежно взмахнул рукой. – Это так. Больше от испуга и показного рвения в службе.
– Да что случилось-то? – подала голос Мария.
– Ведьмы опять затеяли волшбу в Москве, – нехотя пояснил Горыня. – Да не вышло у них. Все там и остались.
– А ты?..
– Да просто мимо проходил. – Горыня успокаивающе улыбнулся сестре. – Знаешь же, по таким делам главный – князь Васильчиков со своими головорезами.
Карету качнуло, и, проехав буквально десяток метров, она снова встала.
– Я вот чего понять не могу. – Маша ласково улыбнулась, но голос у неё просто сочился ядом. – Как можно быть таким отважным воином, отлично разбираться в поэзии и музыке и быть таким отчаянным вруном?
– А ты хочешь, чтобы я направо и налево рассказывал о том, что составляет государственную тайну? – Горыня усмехнулся. – Ты вон батюшку расспроси, как он в Польском королевстве заработал знак Ярого в серебре с пушками.
– Горыня! – Григорий Николаевич даже руками развёл от такой подставы. – Негоже молодым девицам знать такое. А вот ты лучше расскажи нам, как в гостях у Гагариных блистал. Вот уж то история так история. – Он довольно рассмеялся. – Представь себе, Машенька, что Горыня устроил у Гагариных настоящий концерт, совершенно покорив всех присутствующих, а княгиня, Всемила свет Игоревна, так расчувствовалась, что прилюдно расцеловала его и тут же объявила, что двери дома Гагариных всякий час открыты для Стародубских и в любой день.
– Да, для Всемилы такое совсем не свойственно. – Маша, уже давно была в курсе всех светских сплетен, что было одной из частей подготовки к выходу в общество, и о грозной ведунье была много наслышана. – Что же ты такое ей спел?
– Гагарины – семья военная. – Горыня посмотрел невидящим взглядом за оконце кареты, вспоминая тот вечер. – Даже Всемила Игоревна десять лет в войсковых волхвах отходила, за что и звание подполковника имеет вполне заслуженно, да и знаков воинской доблести немало. А уж старый князь, так тот с самим Кутузовым Берлин брал. Ну, я и спел… – Он вздохнул. – Я как стихи прочитаю, ладно?
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей
Они до сей поры с времён тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса[5].
– Она потеряла двоих братьев в битве за Москву, – глухо произнёс Григорий Николаевич. – Слав умер у неё на руках, и даже её огромная сила не смогла спасти раненого. А Драгомир Вячеславович схоронил там отца. Так и познакомились, когда тела похоронным обозом в Москву отправляли.
Карета вновь качнулась, набирая ход, и вновь остановилась, проехав буквально сто метров.
Князь, прикрыв глаза, откинулся в удобном кресле и привычным усилием взял под контроль дыхание и погрузился в поверхностную медитацию, которая помогала ему обдумывать сложные вещи.
Горыня, воспитанный в деревне, взятый им практически с «улицы», оказался совсем непрост, что и доказали последующие события. Высочайшее воинское мастерство Горыни, редкостное даже для опытных воинов, невероятное оружие, которое уже изменило ход войны, и абсолютное бесстрашие перед тварями Кромки, никак не могло объяснить резкий взлёт до ближайшего государева советника, тесное (куда уж теснее!) знакомство с царевной и отношение царёвых ближников – Васильчикова, Бенкендорфа, Кропоткина, Гагарина… всех не перечесть, и даже это насквозь непонятное возвышение безмерно льстило князю.
Его стали наперебой приглашать в лучшие московские дома, даже сватали дочерей, словно забыв о том, что потомства можно не ждать. И всё это благодаря Горыне, ворвавшемуся в российское высшее общество, словно ядро из осадной пушки. Нет, конечно, Стародубские – славный род и по праву записаны в Бархатные книги пяти губерний. Да и сам князь, дослужившийся до генерала, – вполне благопристойная фигура. Только вот княжеских родов на Руси больше трёх сотен, а есть ещё и боярские роды, и служилое дворянство, многие из которых в немалых чинах и с серьёзным влиянием в обществе. Так что соперничество и грызня между родами за влияние и близость к государю идёт отчаянная.
Горыня, конечно, ото всего этого весьма далёк, и не потому, что глуп, а потому, что ко всем этим игрищам испытывает глубокое отвращение. На мелкие сговоры не идёт, а любую попытку подмять его расценивает как акт агрессии. На этом уже прогорели Бельские, вздумавшие подкупить молодого генерала, подарив ему пару юных рабынь-гречанок, сведущих в искусстве наслаждений.