– Я в Бирме познакомился со многими неплохими ребятами из Китая. Мы костьми друг за друга ложились. Некоторые из этих же самых ребят сейчас – правоверные коммунисты. И я жду не дождусь, чтобы увидеть, как их пристрелят. – Андерс, ты трезв? – Слегка. – Боже мой, – сказал Шкип, – как же жаль, что он умер! Как это случилось? Куда нам теперь идти? И когда же настанет тот день, когда нам не придётся больше повторять это снова и снова? – Не знаю, в курсе ли ты, Шкип, но тут на нашей высоте есть один боец, который считает, что это сделали мы. Наши. Наша контора. В частности, под наше внимание попали добрые друзья Кубы, те парни, что курировали операцию в заливе Свиней. Потом расследование, комиссия, Эрл Уоррен[18], Рассел[19] и все остальные – Даллес[20] и тот позаботился, чтобы отвести любое подозрение. Очень над этим потрудился. Заставил нас выглядеть кругом виноватыми. Эдди резко распрямился. Его лицо находилось в тени, но вид у него был нездоровый. – Не в силах выдумать ни одного хоть бы самого завалящегося палиндрома, – объявил он. – Так что, пожалуй, откланяюсь. – С тобой всё в порядке? – Чтобы вести автомобиль по дорогам, нужно хоть немного воздуха в лёгких. – Дайте ему воздуха, – велел полковник. – Я доведу тебя до машины, – сказал Шкип, но почувствовал ладонь полковника на своей руке. – Не беспокойся, – ответил Эдди, и вскоре они услышали, как с другой стороны здания заводится его «мерседес». Тишь. Ночь. Нет, не тишь – из джунглей доносился мерный звон, с которым мириады насекомых насмерть боролись за существование. – Что ж, – сказал полковник, – я и не думал, будто из старины Эдди удастся что-нибудь вытащить. Без понятия, какие там у них планы. И почему он говорит, что плотно работал с Эдом Лансдейлом? Во времена Лансдейла-то он ещё под стол пешком ходил. В пятьдесят втором он, должно быть, был ещё совсем мелким пацанёнком. – Да ладно, – ответил Шкип, думая о том, что майор Эдди, когда его сердце волновала страсть, имел обыкновение выражаться даже в некоторой степени поэтично, – назвать его слова ложью как-то язык не поворачивается. – Чем ты здесь занимался? – Катался по ночам с Агинальдо. Ну и знакомился с картотекой, согласно инструкции. Инструкцию, кстати, дали в ужасной манере. Резал и клеил. – Замечательно. Очень хорошо, сэр. Какие-нибудь вопросы? – Да: почему в документах никак не упоминается этот регион? – Потому что собирали их не здесь. Очевидно же, что они составлялись в Сайгоне. И его окрестностях. И ещё кучка с Минданао – эти достались мне по наследству. Да, я служащий отдела Минданао, у которого нет своего отдела. Тебе что-нибудь нужно? – Я раскладываю дубликаты обратно по коробкам, после того как обрежу их до нужного размера. Мне понадобятся ещё такие боксы. Полковник обхватил сиденье стула коленями и подъехал поближе к Шкипу. – Да просто распихай их по картонным коробкам, ладно? Скоро ведь переправлять их на новое место. – Кажется, полковника опять унесло от алкоголя; взгляд его помутился, и, вероятно, если бы можно было это разглядеть, нос у дяди покраснел – такая реакция на крепкие напитки была характерна для всех мужчин по отцовской линии их рода; однако речь его звучала бодро и уверенно. – Ещё вопросы? – Кто такой этот немец? Если только он немец. – Немец-то? Это человек Эдди. – Человек Эдди? Мы с ним сегодня обедали, и Эдди как будто его совсем не знал. – Ну, если он не человек Эдди, уж я тогда не знаю, чьим он может быть человеком. Не моим уж точно. – Эдди говорил, ты с ним встречался. – «Эдди Агинальдо», – сказал полковник, – в переводе с филиппинского значит «лживая скотина». Ещё какие-нибудь вопросы? – Да: Андерс, что это за мелкие пятнышки грязи на стенах? – Прошу прощения? – Ну вот эти вот крохотные грязевые крапинки? Имеют они какое-то отношение к насекомым? Вы же вроде как энтомолог? Питчфорк, пробуждаясь от дрёмы, задумчиво пригубил бренди. – Я как-то больше по части комаров. – О, это смертоносные вредители, – поддержал полковник. – И скорее по части осушения болот, – продолжал Питчфорк. – Андерс о тебе очень лестно отзывался. Практически хвастался, – сказал полковник. – Так ведь парень-то хороший. У него любопытство правильного свойства, – подтвердил Питчфорк. – С тобой связывался кто-нибудь из нашей группы в Маниле? – Нет. Если только вы не считаете формой контакта то, что Питчфорк тут, в сущности, живёт. – Питчфорк не состоит в нашей группе. – Тогда кто же он? – Я отравитель, – проговорил Питчфорк. – Андерс действительно почётный сотрудник корпорации «Дель-Монте». Они очень много вкладывают в искоренение малярии. – Я специализируюсь на ДДТ и мелиорации заболоченных местностей. Но понятия не имею, что за организмы оставляют эти мелкие грязевые пятнышки. Полковник Фрэнсис Сэндс запрокинул голову назад и влил полбокала себе в глотку, моргнул, привыкая к темноте, кашлянул и сказал: – Твой родной папаша – мой родной брат – погиб во время гнусного налёта япошек на Перл-Харбор. И кто же был в ту войну нашим союзником? – Советы. – А кто нынче наш враг? Шкип знал сценарий: – Советы. А союзники кто? Гнусные япошки. – А с кем, – вставил Питчфорк, – сражался я в малайских джунглях в пятьдесят первом и пятьдесят втором? Да с теми же самыми китайскими партизанами, которые помогли нам в Бирме в сороковом и сорок первом! Полковник сказал: – Мы должны крепко держаться за наши идеалы, пока проносим их через этот лабиринт. Точнее, через эту полосу препятствий. Полосу дьявольски трудных препятствий, которые чинит нам действительность. – Вот-вот! – вставил Шкип. Он не любил, когда дядя драматизировал очевидные вещи. – Выживание – основа триумфа, – изрёк Питчфорк. – Кто придёт первым? – спросил полковник. – Но в конце, – сказал Питчфорк, – нас ждёт или свобода, или смерть. Полковник поднял пустой бокал, указывая на Питчфорка: – На Сороковом километре Андерс семь месяцев кряду обслуживал детекторную радиостанцию. По сей день так мне и не рассказал, где её прятал. Там, в этом лагере, было ведь по меньшей мере с дюжину сучьих япошек, которые день и ночь только над тем и ломали голову, как бы накрыть местонахождение этой шайтан-машины. – «Сороковым километром» называлась железнодорожная станция в Бирме, на которой японцы в 1941 году интернировали их рабочую бригаду. – А вместо плошек для риса были у нас кокосовые скорлупки, – рассказывал полковник. – У каждого – своя кокосовая скорлупка. – Он протянул руку и сжал племяннику запястье. – Ой-ой-ой, – спохватился Шкип, – неужели мы вас теряем? Полковник уставился на него: – А? Шкип вскочил, чтобы вернуть дядю в реальность: – Господин полковник, я же правильно понял, что картотека в определённый момент отправляется обратно в Сайгон? Полковник таращился на него из темноты и чуть подёргивался, мельчайшими движениями выправляя осанку, как бы стараясь удержать голову в равновесии на шее. Видимо, в качестве упражнения на координацию изучил с разных расстояний окурок своей сигары, после чего, кажется, овладел собой и сел прямее. Сэндс сказал: – Я всё это время повышал свой уровень французского. Командируйте меня во Вьетнам. – А как у тебя с вьетнамским?