Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 1 из 15 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * * Часть I. Лето в усадьбе Человек с усами подымает меня в воздух и с размаху опускает на балюстраду. Из его рта вырывается клуб дыма. Как у дракона. Цепочка, закрепленная булавкой, болтается в нескольких дюймах от моего носа. – Дракон. Золото. – Стой смирно, когда разговариваешь со мной, девочка. – Он всматривается в мое лицо. Я вижу, что глаза у него серые, но с золотыми искорками. – Ты пока не похожа на свою маму. Но еще не все потеряно. Интересно, он одет в форму? Золотые блестящие пуговицы, шелковый галстук. Я протягиваю руку и дотрагиваюсь пальцем до золота. Я различаю странный запах: трав, мускуса, лесов. Усталость бесконечных расстояний. – Дракон-путешественник. – Я поднимаю голову и смотрю на него, уже успев влюбиться в его приключения. – Дай мне золото. – Золото? Ах ты маленькая корыстница. Ну-ну. Как будто я не предлагал все это твоей матери. Поместья, слуг, богатство, роскошь. Без толку. Даже ее чертов папаша советовал ей подумать. Тот еще алчный ублюдок. А она ни в какую. Она, видите ли, дала слово другому. Скажите на милость! Дала слово! Кто же в шестнадцать лет держит слово! Я уже не слушаю генерала – я смотрю вниз, туда, за балюстраду. Что я вижу? Массу желтых цветов, без конца падающих в большой бассейн. Каменного дельфина с двумя крылатыми мальчиками по бокам, глядящими в разные стороны. Небольшую струю воды. Круги на воде, отражение на отражении. Мое собственное лицо далеко внизу дрожит, расплывается, рябится, исчезает. Генерал придерживает меня, отводит от края. – Ну-ка. Смотри, не упади. А то твоя мама скажет, что я тебя столкнул в припадке ревности. Дракон выдыхает маленькие, одинаковые клубы дыма. Я всматриваюсь в его усы, стараясь обнаружить огонь. Тонкая коричневая полоска кажется слишком маленькой – этот дым не может валить оттуда. Но, с другой стороны, чем ярче огонь, тем меньше дыма. Я вспоминаю пылающий огонь детской и начинаю думать о куклах на подоконнике и неотвратимости вечернего чая. Дракон отстегивает цепочку и бережно надевает мне на шею. У него огромные волосатые пальцы с тяжелыми кольцами. Но эти пальцы могут быть нежными, острожными, неуверенными. Он расправляет цепочку, высвобождая из-под нее мои рыжие кудри и кружевной воротник. – Ну вот. Ты просила золото. Все ясно. Дракон предлагает мне дружбу. Мы будем друзьями навеки. Мы отправимся на поиски приключений. – Дракон. – Я тянусь пальцами к шелку, головой к дыму, носом к золоту. Генерал целует меня в макушку. – Франциско! Я думала, ты ее похитил! Она здесь. Моя Любимая. Все ее розовые нежные запахи, колючесть и шершавость украшений, шорох юбок, изгиб губ, жемчужина в каждом ухе. Я вскакиваю на нее, обнимаю ногами ее талию. Я смотрю на крылатых мальчиков в фонтане. Они оседлали дельфина. Я целую розовый атлас ее подбородка и кричу ей в ухо: – Смотри! Золото! – Кто тебе это дал? Ее лицо почти касается моего. Любимая трогает цепь. – Мое, – говорю я решительно. Я поделюсь с ней потом. – Ну конечно твое. Франциско, ты не должен дарить ей такие дорогие вещи. – Но я знаю по ее тону, что она только притворяется сердитой. Она поднимает глаза на дракона. Он вдвое больше ее. Она слишком прекрасна, к ней страшно прикоснуться. Я трогаю ее кожу, ее жемчуга. Она моя. От нее пахнет пудрой и сиренью. Дракон весь окутан клубами дыма. – Пойдем в сад. Они не заметят, если ты исчезнешь на полчаса. Не будь такой ханжой. Возьми с собой девчонку. Как можно обвинить меня в страшных непристойностях, когда ты буквально не выпускаешь из рук ребенка? Меня увлекают в заросли. Здесь пахнет влагой и землей. Капли воды на рододендронах играют на солнце, словно алмазы. Густая зелень надвигается на меня на уровне глаз. Женщина почти ничего не говорит мужчине. Любимая хватается за меня, будто тонет. Но я смотрю выше, выше, в огромный разлив синевы. Над зеленым собором, расцвеченным розовыми и лиловыми цветами, простирается сияющая голубая вечность. – Синее! Мое! – кричу я ей в ухо. – Тшш, родная. Дракон говорит с ней. Его негромкий голос перекрывается скрипом кожи, хрустом веток. Любимая сейчас – моя верная кобыла, мы скачем туда, где наметилась брешь в рядах противника. Я глубоко зарываюсь пятками в ее снежно-белые бока, когда мы гарцуем мимо надменных французиков с их зелеными лицами и розовыми цветущими ружьями. Один из рододендронов – явно генерал. Колосс с всплеском лилового на кокарде – должно быть, сам Бонапарт. Я взмахиваю саблей – он хочет украсть мою цепь. Кобыла подо мной взбрыкивает. – Не лягайся, милая. Вот и брешь в рядах противника – мы уже близко. Мой знаменосец впереди. Дым. Скачка. Заросли кончились. Кобыла подо мной падает. Но мы ушли от французов. Вот перед нами английские поля – светит солнце, коровы жуют жвачку и пялятся на нас. Белая ограда отбрасывает тени на траву. Над нами вечная синева, и здесь, передо мной, весь огромный мир. – Побегай немножко, дорогая. Я потеряла армию, лошадь, оружие. Но я ушла от французов. В моих фантазиях так бывает всегда. Я вижу Любимую – она уменьшается, и смеется, смеется. И вдруг я спотыкаюсь о могилу. Большая насыпь земли чуть шевелится с краю. Это – маленькая могилка, пока что не украшенная цветами и табличкой. Но она шевелится. Я сижу тихо – сейчас я увижу воскресение из мертвых. Мой зад постепенно становится влажным от земли. Земляной саркофаг треснул – в верхней части насыпи видна большая щель, как будто Судный день уже объявлен и дух ускользнул из могилы. Я с суеверным страхом заглядываю в щель, но вижу только мох, землю и обломки камней. Я сижу неподвижно, глядя на сверкающий влажный океан травы и на трепещущий холмик. Это – могила ребенка. Он был даже младше меня. Он, верно, никогда не знал своей Любимой. Может быть, это была девочка, и теперь она возвращается, пытаясь высвободиться из-под придавившей ее земли. Я наклоняюсь вперед, чтобы помочь ей. Это ошибка. Я мельком вижу ее розовый нос и когти. Скорей. Скорей. Она зарывается обратно в могилку, шурша влажной рассыпающейся землей. Я чуть не плачу от досады. Пусть мой дракон ее откопает. Пусть Любимая найдет мне младенца. Я оглядываюсь в поисках подкрепления. Мне нужна помощь. Дракон пригасил свой огонь. Они оба упали на землю, словно две раскрашенные опрокинутые колонны. Он хочет сожрать мою Любимую. Его усы закрывают нежный овал ее лица, одна гигантская лапа придерживает ее затылок, разрушая великолепное сооружение из лент и локонов, другая лапа обхватила ее талию. Нет, лапа поднимается, медленно подкрадываясь к ее груди. Мощная спина выгибается над ней, она же беспомощно раскинулась на траве. Раздавлена. Белый шелк погребен под серым и красным. Я люблю ее. Он ее убивает.
Я издаю пронзительный вопль. Дракон отпускает ее. Слегка. Но она не торопится ко мне. Она хочет, чтобы он сожрал ее. Поглотил. У нее отнялись ноги. Я увеличиваю громкость и пронзительность крика. Наконец моя Любимая приближается ко мне по зеленому лугу. Копыта Любимой сотрясают землю, грива развевается, розовые и голубые флаги летят по ветру, глаза вспыхивают при виде крошечной могилки. – Ах, родная, это просто крот. Он напугал тебя? Да, напугал. Не подходи близко к дракону. Он съест тебя, если ты его подпустишь. Я смотрю недоверчиво, глаза наполняются слезами. Но Любимая не окровавлена. На ней не видно ран и укусов. Она избежала драконьих когтей. Я вижу, как он пыхает дымом на горизонте. Если он подберется ближе, я стащу все его золото. Да, все его золото. Но пока мы бежим к нему, страх улетучивается. Рассеивается. Все так, как я хочу. Любимая держит меня за руку. Мы – воины. Она – мой боевой товарищ. Моя возлюбленная. Я отдам ей все золото дракона. И мы будем жить вечно, одни в пещере, где-то за безбрежной синевой. – Наша крошка умеет выбрать момент, – замечает генерал. Внезапно мне хочется рассказать ему все. Теперь, когда Любимая снова принадлежит мне безраздельно. – Мертвые дети, – я указываю пальцем в сторону могилки. – Я пока вроде тебя не убил. – Усы подрагивают. – Напротив, ради твоей матери я готов дать тебе все, что ты попросишь. Проси, дитя. Я смотрю на него не отрываясь. Я понимаю. Дракон – древний, кожистый, все повидавший волшебник. Он даст мне загадать три желанья – чтобы испытать мою родовитость, честь и храбрость. Любимая говорит. Она обращается не ко мне: – Я никогда не забывала тебя. Я дала ей твое имя. – В ней могло быть больше моего, чем одно только имя, женщина. Да и можешь ли ты поклясться, что она – не мой ребенок? В одном я уверена. Я не принадлежу дракону. Но он впивается своими огромными волосатыми пальцами в руку моей Любимой. Меня слишком занимают его кольца, сверкающие на солнце, чтобы снова закричать. Но когда его пальцы разжимаются, я вижу на ее коже следы – голубые, потом красные. Любимая кусает губы. Я зарываюсь лицом в ее юбки и торжествую, трогая золотую цепь на шее. Мир вокруг нас дрожит от весеннего света. Я радуюсь, потому что уверена: они ссорятся из-за меня. * * * Я смотрю, как огонь отбрасывает блики на плитки пола. Плитки из белого и черного мрамора, каждая в форме огромного многогранника – словно алмазы. Я пытаюсь уместить обе ладони в один алмаз – они легко умещаются. Я скачу, как кролик, с одной плитки на другую, стараясь не попадать руками на черные. Если я дотронусь до черного алмаза, даже совсем слегка, со мной случится что-то ужасное. Большой палец случайно скользнул по запретной черте. Игра моя немедленно заканчивается. Я приземлилась на мягкий, теплый покров – красный, оранжевый, золотой. Передо мной – преграда. Четыре изогнутые, украшенные ножки, черные с золотом. Я прячусь за диваном и смотрю сквозь два почти соприкасающихся потока шелка, геометрические, как плитки пола, и такие же двухцветные: черный и белый. Колени двух леди соприкасаются. Одна из них уронила перчатку. Я затаилась между ними невидимкой: соглядатай, шпион. – …Ужасный скандал. Ну, насколько это возможно в наши дни. Я слышала, она и года не проносила траур. Впрочем, мне безразлично, что она творит. Муж в любом случае не оставил ей ни пенни. По майорату все досталось кузенам. А ей ведь подавай самый лучший шелк. Или уж вовсе не носить черное. Но по всей видимости… – …И ведь он ее давний поклонник. Они познакомились много лет назад. Он навещал семейство. У Барри всегда были связи. Она разрывалась между ними двумя, когда ей было шестнадцать, – и ведь могла сделать прекрасную партию. Я помню эти потоки слез, когда генерал отправился воевать с англичанами на стороне французов. Все эти нелепые выходки. Он, конечно, старше ее вдвое, но очень интересный мужчина. Не смотри на меня так, дорогая. Я достаточно стара, чтобы говорить то, что думаю. И леди Мельбурн думает так же. Он богат, талантлив… Конечно, его политические взгляды чудовищны. И всегда были чудовищны. Но теперь и радикализм в моде, если можешь себе это позволить. – Он, кажется, откуда-то из Америк? – Венецуэла. Или что-то в этом роде – дикое и экзотическое. Но богат, моя милая, – поместья, слуги, лошади, золото. И конечно, много путешествовал. Я сама слышала, как он сокрушался, что французы потерпели поражение в 1797 году. Он в восторге от Бонапарта. И конечно, в этой стране он заклеймлен, поскольку дрался на стороне французов. Но у него слишком много денег, чтоб его посмели тронуть. Конечно же, с него не спускают глаз. Денно и нощно. Я знаю это из первых рук. Да, и он папист, разумеется. Говорят, он крестил этого ребенка в костеле. Все Барри были католики. Но с этими его революционными идеями и французскими принципами он, пожалуй, и у папистов не в фаворе. Так что сама видишь, как же тут не влюбиться. – …Джеремия Балкли был дичью покрупнее, когда ей было шестнадцать. Или, по крайней мере, так ей казалось. В ней не было тогда такой тяги к приключениям. Зато романтические иллюзии водились с избытком. Как у всякой деревенской девчонки. Генерал сбежал на свои войны, а Барри были небогаты. Но, как я говорила, со связями. Нет, вряд ли она могла рассчитывать на лучшую партию, чем Балкли… – …Но теперь она может выйти за генерала, если захочет. И ее станут принимать везде – ну, почти везде. – Дорогая, я не уверена, что он из тех, кто женится. И у нее весьма странные представления… – И этот ее рыжий ребенок… – Если это вообще ребенок от Балкли… – …если не моего брата… – …Дорогая Луиза, неужели ты полагаешь… – …Это не просто предположение. – …Генерал Франциско де Миранда и миссис Балкли. Нет, нет, мы пришли возмутительно рано. Пожалуйста, не извиняйтесь… Могу я представить… Я вижу, как мелькают бальные туфельки Любимой на мраморных плитах. Я распластываюсь на теплой, мягкой поверхности. Ее туфельки словно тропические бабочки, о которых говорил Франциско: с блестящими золотыми крыльями и черными крапинками, благодаря волшебству покровительственной окраски не заметными на цветке тигровой лилии. Она ступает на ковер, и ее туфельки исчезают. Мне тоже не остается ничего иного – только исчезнуть, не то меня отошлют спать. Над моей головой раздаются приглушенные шипящие любезности. Я заткнула уши. Если я не слышу, меня нельзя увидеть. Я озираю поле брани: справа – кожаные сапоги, бальные туфельки; впереди – сборки и воланы; прямо передо мной – две ножки шезлонга, не слишком устойчивые на вид; слева – каминная решетка, поленья, языки пламени. Дверь слишком далеко. Спасенья нет. Я – шпион. Меня пристрелят. Франциско говорит, шпионов стреляют сразу. Без суда. Я дорого продам свою жизнь.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!