Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 14 из 15 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Спустя время кто-то потряс его за плечо. – Простите, сэр, – сказала ему в ухо служанка, – там снаружи барышня. Говорит, что она ваша приятельница. Барри сел, потирая глаза. Но никто не ждал его ответа. Она уже была рядом, и ее черные кудри подпрыгивали от радости. Ее поцелуй был силен, как пощечина, ее сережка холодно прижалась к его щеке. Алиса Джонс. – Я не могла ждать. Я пробежала весь путь от самой заставы. Босиком. Порезала палец на левой ноге. Но я должна была встретить тебя первой. Ее грязная левая нога опустилась на сиденье рядом с ним. Она и впрямь была в крови. – Ты можешь остановить кровотечение? – строго спросила она. – Ты, верно, нашла это выражение в какой-нибудь книге, – смущенно улыбнулся Барри, доставая носовой платок. – Которые ты присылал? Я их все прочитала. Священник разрешает мне теперь ходить к нему в библиотеку. Но можно брать только одну книгу за раз. Барри попросил чистой воды и вымыл ее грязную ногу. Теперь ее палец выглядел как завернутый подарок. Алиса в восхищении глазела на него. – Это просто невероятно, – хихикнула она. – Ты – само совершенство. Никто в жизни не догадается. Она наклонилась и снова поцеловала его. – Мы будем гулять, как кавалер и дама. Ты меньше меня, но я могу притвориться, что ты Наполеон. Барри слегка покраснел. Она сразу это заметила. – Я всегда про себя называю тебя Джеймс. Джеймс, мой дорогой друг. И всегда так было. Мне нет дела до твоего роста. Я всегда буду тебя любить. Ты по мне скучал? Ты рад меня видеть? – Да. Очень, – сказал Барри, оцепенелый от смущения. Она взяла его руки в свои, настаивая на возобновлении их сообщничества. – Это правда, что ты резал трупы? Как выглядят мужские палочки, когда они умирают? Просто сморщиваются? Старый мистер Эллис умер. Я хотела посмотреть, когда мама меня взяла с собой, потому что они мыли тело, а он обкакался, когда умер, прямо в этот момент, так что простыни надо было сжечь. Мама об этом позаботилась. Но я не посмела. Ой, ты мне должен все-все рассказать! – Неужели не посмела? – весело удивился Барри. – Двуколка будет здесь вот-вот. Пойдем подождем во дворе. – И она рывком поставила его на ноги. В вечереющем свете он скосил глаза и, преодолевая робость, внимательно на нее посмотрел. Высокая, как заросли дикой крапивы, обгоревшая на солнце, черноволосая, талия и бедра стройные и гибкие, золотая серьга блестит на черном фоне волос. На ней была старая выцветшая голубая юбка, мешковатая белая рубаха, очень большая, с изящными оборками и порванным рукавом. Она на четыре года старше его, значит, ей пятнадцать. Барри удивился тому, какая она сильная. Она схватила саквояж за другой конец и бросила его назад в двуколку без всякого видимого усилия. – Мы начали косить сено, – улыбнулась она. – Ты же пойдешь с нами завтра? И всю дорогу до дому, под аккомпанемент последнего крещендо птичьего пения, она говорила и говорила, крепко сжав его руки в своих ладонях. В лучах угасавшего солнца Дэвид Эрскин ждал их перед домом, неприбранный, в старом жилете и рубахе, с обнаженной седой головой. – Ну, Барри, – сказал он, не отводя от него глаз. Барри протянул ему руку: – Добрый вечер, сэр. Я надеюсь, что вы и леди Элизабет прекрасно себя чувствуете. Старик закатился смехом. Пока он стоял, покачиваясь на пятках, Алиса сбежала. – Ну и ну, Барри. – Он сжал крошечную белую руку в своей. – Иди сюда, юноша. Прекрасно, прекрасно. Так я и поверил, что вы будете заниматься чтением – эта юная судомойка слишком хороша, себе на беду. Заходи, заходи. Элизабет! Он зычно позвал жену, вступая в темные гостеприимные сени. – Наш молодой человек наконец прибыл домой. * * * Присутствие молодого воспитанника Дэвида Эрскина в доме восприняли как нечто само собой разумеющееся. Но без комментариев не обошлось. Одна из гипотез заключалась в том, что он подменыш – что-то в нем есть не от мира сего, уж никак не обычный ребенок. Кухарка пустила слух, что Барри – гермафродит. Алиса яростно протестовала. – Ну-ну, – обиженно сказала кухарка. – Раз ты так хорошо разбираешься, скажи, кто он?
– Он – истинный джентльмен, – высокомерно сказала Алиса. Кухарка плеснула в нее водой из кувшина, и Алиса оставила судомойню на милость врага. Но Алиса была права. Барри занял подобающее место среди джентльменов. Пил он умеренно, но умел не пьянеть. Курил трубку. Ходил на охоту, и его успехи в стрельбе поразили и Дэвида Эрскина, и лесничего. Он всегда сопровождал к столу какую-нибудь даму и сидел подле нее в угрюмом, унизительном молчании. Независимо от ее обаяния, реплики Барри были неизменно мрачны и односложны. Каким бы совершенным джентльменом он ни был, он не мог научиться забавно болтать о всякой ерунде. – Занятия медициной, – однажды заявила Элизабет, когда Барри, зарывшись в библиотеке, находился вне пределов слышимости, – превратили его в немца. Спроси его про подагру или про водянку, и он ответит как по учебнику. – Он просто старомодный и серьезный. – Миссис Эммер-сли защищала мальчика, который несколько часов просидел рядом с ней, уставившись в одну точку. – По-моему, он просто прелесть. Всегда застегнут на все пуговицы. У него такие чопорные и вежливые манеры. Это мнение исходило от жены викария, которая была втайне убеждена, что если только Барри не сделан из воска, то он – незаконный сын Дэвида Эрскина. Это мнение она охотно сообщала всякому любопытствующему. Барри запирался в библиотеке и истово трудился над диссертацией. Он соблюдал распорядок дня с неумолимой целеустремленностью. С окружающими обходился неизменно вежливо и холодно. Его единственным другом была Алиса Джонс. Их дружба зрела, как тыквы в огороде. Алиса болтала, придумывала, мечтала. А Барри прижимал к груди ее мир, как потерпевший крушение мореплаватель спасательный круг. Он чувствовал, что заперт в сундуке. Она же заставляла его понять, что в некотором смысле его выпустили на свободу. «Во-первых, ты можешь путешествовать. Генерал Миранда сейчас в Венецуэле, да? Я отыскала ее на миссионерской карте у священника. В их вертограде Божьем не хватает работников – всех прибрали к рукам католики. Как же ты не понимаешь, ты сможешь поехать навестить его! Это так просто. На корабле, корабельным врачом, может быть? И никто ни о чем не спросит… Мне-то сильно повезет, если я когда-нибудь попаду в Лондон…» «У твоего генерала богатые друзья. Поэтому и тебе будет легко…» «Ну, кем родиться – с этим мы мало что можем поделать. А уж потом надо постараться…» Алиса защищала идею равных возможностей. Она радостно поддерживала желание Барри записаться в армию. Она ревновала к Джобсону и требовала в подробностях рассказывать все про жизнь в Эдинбурге. У нее было собственное мнение о докторе Файфе. Она высмеивала их дурацкие эдинбургские обои. Изучала его анатомические рисунки с пугающим рвением. Барри был ее проводником в неизвестных землях. Он добывал информацию, а она, словно заправский резидент, ожидала возвращения своего разведчика. В дневные часы он работал рядом с ней – полол сорняки на грядках с латуком, уничтожал слизней, собирал яйца в сенном сарае, ощипывал уток под покосившимся навесом у колодца. А потом, со взрослыми, молчаливый и напряженный, он представлял, что сидит на прогретой траве в густых зарослях мокрицы, лютиков и болотной календулы, растущих вдоль ручья, и слушает Алису Джонс. * * * Лето опять выдалось необычайным. Двери дома оставались постоянно открытыми, и на холодных, отсыревших стенах маслодельни выступала влага. Дом словно выдохнул зимнюю сырость: обои в столовой пошли большими желтыми пятнами и топорщились над плинтусами. За ужином обсуждали детали радикального обновления обстановки; подбирали цвета для интерьеров и посылали за образцами узоров. Взрослые в изнеможении лежали на террасе и слабо улыбались. Первую партию сена быстро сложили в стога. На «большом поле» высокую сочную траву скашивали и оставляли на несколько дней подсохнуть, так что от нее исходил тяжелый, сладковатый гнилостный запах. Поначалу хотели было косить по одному полю, не полагаясь на милость погоды, но, когда день за днем обильная утренняя роса, испаряясь на жаре, наполняла влагой душный воздух, когда коровы заходили в реку, а на лестницах роились тучи мошкары, приказчик и управляющий фермой прислушались к советам старожилов и к погодным приметам и решили скосить все сено сразу. Дэвид Эрскин на целую неделю запретил Барри проводить утро в библиотеке и приказал работать в поле. Хозяин и все его дееспособные работники и домочадцы с косами в руках продвигались по огромному полю сплоченной шеренгой, словно сыны Израилевы, возвращающиеся в Иерусалим. Алиса направляла каждый шаг мальчика. Когда они делали короткие остановки, чтобы напиться, она обрабатывала ему волдыри на руках, одолжила свою старую шляпу и клялась, что боль у него в спине непременно утихнет. Коса и грабли были явно ему не по росту, и он чувствовал, будто его мышцы тянутся во все стороны. Цепляясь грязными пальцами ног за длинные стебли, Алиса шла размашистым шагом по направлению к деревьям, оставляя за собой прямую полосу. Ей не составляло никакого труда по виду стерни определить, чья коса коснулась травы в этом месте. Алиса была знатоком. Она родилась в этом поместье. Она выросла на этой земле. Все, что ее окружало, – поле за полем – она считала своим миром. Внизу у ручья они плескались босыми ногами в прохладной, прозрачной воде и пускали цветы по течению, Алиса собирала дикую петрушку и козлятник и сплетала сине-белые венки, которые всегда рассыпались, стоило нацепить такой Барри на голову, словно корону Цезарю-триумфатору. Иногда они засыпали в траве, а просыпались продрогшие во влажной одежде. Именно здесь Барри впервые усомнился в своей новой жизни. Он больше не доверялся матери и не спрашивал ее совета. Его редкие письма мог бы написать чужак. Теперь он доверял одной лишь Алисе Джонс. – Странное чувство. Я иногда слышу собственный голос. Он что-то произносит где-то очень далеко. Как будто во мне два человека: один снаружи, он спорит, может быть, даже спорит с кем-то другим. Например, с Джобсоном. Мы с ним часто спорим. А второй хоронится где-то внутри, весь сжался, приготовился выскочить наружу. Алиса не слушала его. – В общем, очень странно. Как будто я актер. Эгоизм Алисы мгновенно восторжествовал. – Вот чем я всегда хотела заниматься! Играть в настоящем театре. Не просто в шарадах. Одеваться как настоящая леди. Быть настоящей леди. Или солдатом. Или сумасшедшей. Расскажи мне еще раз про пьесу в Эдинбурге. Миссис Чизик такая же красивая, как я? Ее предсмертный вздох что, действительно был такой пронзительный? – Ну, она выглядела совсем по-другому, у нее были порванные белые одежды и распущенные волосы. И волосы не кудрявые, как у тебя. Рыжие. Темно-рыжие, длинные. – Глупости, Джеймс. На сцене волосы могут быть любого цвета. Это был парик. Алиса пожевала длинный свежесорванный стебелек. Барри заметил прилипшую к ее переднему зубу тонкую травинку. – Но надо родиться в актерской семье. Сцена, как и живопись, – должны быть у человека в крови. Как мне получить нужную кровь, Джеймс? Она склонилась над ним, заглядывая в его серые глаза: – Скажи мне, как? – Алиса, я бы сам хотел это знать. Я сомневаюсь, что можно стать кем-то другим. И сейчас я чувствую, как будто во мне живут два разных человека. Один из них настоящий, а другой придуманный. Но чаще всего мне кажется, что ни одного из них нет на свете. Барри помахал рукой в воздухе, оставил свои попытки что-либо объяснить и принялся грызть ногти. Алиса не верила в правду тела. С ее точки зрения, правда – это то, на чем тебя не схватят за руку. Она выпрямилась; открывшаяся ей истина придала ей красноречия. – Нет-нет. Как же ты не понимаешь? Все изменилось. Как тебе объяснить? Смотри, когда мы впервые встретились, я спрашивала, кто ты, потому что не знала точно. Но теперь-то я знаю. Теперь ты настоящий мужчина. Скоро станешь настоящим доктором. Ты можешь стать джентльменом. В прошлом году мы просто дурачились. Не то что теперь. Теперь все по-настоящему. Игры закончились. Барри смотрел на нее непонимающим взглядом. – Ты должен начать думать иначе. Вот и все. Что бы тебя ожидало, если бы генерал и миссис Балкли воспитывали тебя девочкой? Никаких настоящих занятий. Немножко французского и игры на пианино. Может быть, еще ботаника и всякие цветочки. Ты бы никогда не смог кромсать трупы, вытаскивать на свет младенцев или лечить страшные болезни. Ты бы ездил в каретах, чтобы не запачкать ножки, ждал бы, пока джентльмены тебя заметят и в конце концов вышел бы замуж за скучного богатого старика… – Мэри-Энн заставила меня пообещать, что я никогда ни с кем не свяжу себя браком, – возразил Барри.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!