— Привет, я пришла за большой пиццей пепперони. — Ее ресницы трепещут. — Имя? Номер? — спрашиваю я. — Мэдисон. И у меня не спрашивали мой номер, но я возьму твой. — Она наклоняется ко мне. Надеюсь, мой младший брат обратит на нее внимание. — Ну, ты знаешь, где меня найти и... — Я уже собираюсь представить ее Нико, но она перебивает. — В таком случае... — Она сдвигает в сторону лежащий на стойке блокнот с заказом, размашистым почерком записывает свой номер, расплачивается и уходит, слегка подпрыгивая на ходу. Я машу ей рукой, когда она уходит. Нико отталкивает меня в сторону, вырывает страницу из блокнота, комкает ее и выбрасывает в мусорное ведро. — Вполне уместный заказ на большую пепперони, раз уж ты одинок6. — Он смеется над своей шуткой. — Эй, я приберег это для тебя. — Я складываю руки на груди. — И я не одинок. Он вздергивает подбородок, прищуриваясь, как будто видит меня насквозь, как старый фотографический негатив. — Как я могу быть одинок, если ты постоянно рядом? И Томми хочет, чтобы мы впредь спрашивали номера телефонов при приеме заказов. Мы еще пару раз препираемся по-братски, прежде чем отправляю его складывать коробки. Сейчас середина дня, и мы находимся между обедом и ужином. Болтовня в столовой негромкая. В звуковой системе играет мягкая интерлюдия к рождественской песне. Из кухни я слышу, как моя сестра говорит: — Эмонд Джой, прости, что так получилось. Он флиртует со всеми подряд. Но подумай, может быть, в Хоук-Ридж-Холлоу ты найдешь кого-то особенного. Если только Нико не приобрел какие-то навыки за последние двадцать четыре часа, ведь мой младший брат не умеет флиртовать, так что она, должно быть, имела в виду меня. — Я не флиртую со всеми подряд, — бормочу я. — А как же Мэдисон? — спрашивает Нико, который тоже подслушивает. Меня охватывает тревожное чувство. Схватив тряпку и распылитель, я протираю стойку с газировкой, чтобы Томми не кричал на меня, когда вернется. Фрэнки сделала грандиозное, огульное обобщение. Конечно, у меня есть приемы, чтобы понять, заинтересована ли женщина, но я не флиртую со всеми подряд. Это просто смешно. — Я не флиртую с миссис Козак, — обращаюсь я к Нико. — А как насчет того, что ты спросил ее, есть ли мистер Козак? — Я просто поддерживал разговор. — Ты сказал то же самое той девушке, которая пришла со своим девичником. — Не уверен, был ли это девичник или... Он насмехается. — Как будто ты когда-нибудь женишься. Я оттираю стойкое липкое пятно с боковой стороны машины. — Меня это возмущает. — Просто говорю правду. — И Нико замолкает, вероятно, понимая, что ударил ниже пояса и зашел слишком далеко. Из всех нас, Коста, я не слыву глубоким мыслителем — это относится к любому из них, кроме меня. Однако обвинение в том, что я флиртую со всеми подряд, прилипает ко мне, как брызги газировки к автомату. Пытаюсь найти контраргумент, пример в свою защиту, но тут в мои мысли вплетается другой голос. — Ты никогда не говорила о пиццерии. Или о пироговой. — Это новая девушка с ее легким нью-йоркским акцентом. В памяти всплывает момент, когда я держал вилку для нее и думал о том, чтобы запихнуть ей в рот кусок свадебного торта. Да, я определенно флиртовал с ней, но это подействовало на меня иначе, чем обычная вспышка дофамина, которая приходит и уходит так же быстро, как и остальные женщины в моей жизни. — Можешь объяснить? Почему ты не рассказала мне об этом? Это же очень важно, — говорит она, обращаясь, скорее всего, к моей сестре. — Это все пролактиновый мозг. Я могу вести хозяйство, не высыпаясь, держать всех одетыми, сытыми и в безопасности. Совмещаю встречи, мероприятия, хотя очень беременна, но такие мелочи, как новый семейный бизнес, вылетают у меня из головы. Поди разберись, — объясняет Фрэнки. Они обе смеются. У Фрэнки — низкий и хриплый. Смех новой девушки похож на звяканье колокольчиков, ясный, чистый и свободный. Мое сердце устремляется к горлу. Не буду воздавать должное Нико, но был ли он прав? Одинок ли я? Я определенно скучаю по тому, что мои братья называют моей яркой жизнью, по путешествиям по всему миру в качестве профессионального фотографа. Это была нескончаемая карусель вкусной еды, вечеринок, женщин и поздних вечеров с музыкой и танцами в экзотических местах. А под всем этим — глубокая пропасть одиночества и неуверенности в себе. Я не уверен, кто я такой вне объектива, кто я без своей репутации. Кем стану, если оставлю все это позади и остепенюсь. Но никто не знает этих секретов. Двойные распашные двери открываются, и сначала появляется живот Фрэнки. Девушки продолжают свой разговор, как будто меня здесь нет. В моих работах, как правило, центральное место занимал объект фотосъемки, но я все равно присутствовал, даже если был за кадром — меня хвалили, обожали, уделяли внимание, а не дразнили. Неужели я становлюсь неважным? Я люблю свою сестру и ее яркую индивидуальность, но привык к другому типу женщин, где внешность доминирует, а слова второстепенны. Женщины, которых я фотографировал, а иногда и встречался, представительницы этого мира другого типа, прихорашивающиеся и выставляющие себя напоказ, часто заискивающие передо мной и льстящие мне. Не поймите меня неправильно, я не возражаю против внимания, но также не думаю, что ценность женщины определяется только внешностью. Если бы так считал, Фрэнки избила бы меня и заперла в своем подвале, пока я не пришел бы в себя. Однако я не могу лгать и утверждать, что в последнее десятилетие построения своей карьеры, я не получал острых ощущений от славы, внимания и почти постоянного поглаживания моего эго. — Ты можешь здесь работать, — говорит Фрэнки новенькой, отвлекая меня от размышлений. — Жестокая ирония заключается в том, что я не могу есть пиццу, — отвечает она. — Корочка. Ты не можешь есть корку пиццы. Это жестоко. — Фрэнки вздыхает. — Но, может быть, это будет похоже на экспозиционную терапию. Чем больше находишься рядом с этим, тем лучше переносишь. — Не уверена, что так работает чувствительность к глютену или даже аллергия. — Я знаю, что ты слишком квалифицирована для этой должности, но можешь работать здесь, пока ищешь работу. Будешь помогать моим братьям, и это займет тебя, чтобы не сидеть дома с мамой. — Кстати, о моей маме: ее ударило молнией или что? Ее мозг подменили на мозг Сьюзи-Счастливой-Домохозяйки? Проводит ли Джун Кливер курс под названием «Жизнь в деревенском стиле 101»? Фрэнки поджимает губы, словно пытаясь не рассмеяться. — Это настоящая трансформация. Но видишь? Все возможно. Может быть, тебе даже понравится здесь работать. — Дело не в этом. Я не против работы в пиццерии, Фрэнки. Буду рада помочь и ценю твою щедрость. Просто... — Она сглатывает. Я чувствую, как ее взгляд скользит по комнате, пока не останавливается на мне, а затем быстро уходит в сторону. Меня пробирает дрожь, но как я могу мерзнуть, когда работает печь для пиццы? Новая девушка говорит: — На толстовке моей мамы написано: «Сказочное Рождество». Я бы ожидала этого от себя, но не от моей Донны-Угрюмой-Карьеристки. На этот раз моя сестра действительно смеется, и новенькая присоединяется к ней. Этот звук пробуждает что-то внутри меня и расширяется вместе с улыбкой. Чтобы сохранить свою репутацию, я стираю ее вместе с остатками газировки с автомата. — Пожалуйста? Мне рожать в любой момент, и лишние руки будут очень кстати во время праздников. — Фрэнки держит запястья новенькой так, будто собирается взять ее в заложницы. У меня возникает странное желание защитить ее от крабоподобных клешней моей сестры, но, похоже, они знают друг друга. Фрэнки недолго проучилась в колледже, после чего перешла в кулинарную школу, так что, возможно, именно там они и познакомились. Когда вас шесть братьев и сестра, трудно уследить за всеми их друзьями. Черт возьми, я даже не могу вспомнить имя последней женщины, с которой встречался. Девушка вздыхает, улыбаясь. — Хорошо, Фрэнки. Я сделаю это. Но действуют условия. Я подала заявки на работу в архитектурные бюро по всей стране. И останусь здесь только до Рождества, а потом уеду, так что тебе придется искать кого-то другого. Моя сестра визжит и подпрыгивает, хватаясь за живот, а затем сообщает: — Ребенок тоже очень рад. Спасибо, спасибо. И подумай, может быть, ты найдешь здесь кого-то особенного и останешься. Она натянуто улыбается. — Новый год. Новая квартира. Новая я. Новая девушка. Может быть, я и приятный, кокетливый, яркий брат, но никогда не упускаю возможности восхититься жизнью, растущей в животе моей сестры — моей новой племянницей. Фрэнки прижимает руку новенькой к своему животу, чтобы та почувствовала движение. Ее зеленые глаза становятся все шире, а выражение лица смягчается и светлеет, словно она понимает всю серьезность происходящего чуда. Движимый инстинктом и обожанием, я не могу удержаться и делаю шаг ближе к моей новой племяннице и новой девушке. Я осматриваю ее с ног до головы, мой разум мгновенно цепенеет, а затем разогревается вспышкой допамина или какого-то другого нейрохимического вещества, которое загорается во мне, как рождественская елка, заставляя меня чувствовать себя раскрасневшимся и кокетливым.