– Я хочу готовить для людей. Мама любила готовить, а я любил есть, что она приготовила. Папа постоянно был недоволен, но я никогда не понимала почему. Она так вкусно готовила. Я хочу готовить вкусную еду, как моя мама. Тео не отрывает взгляда, зачарованный божьей коровкой, которая ползет по его пальцу. – Ты имеешь в виду, как шеф-повар? – Думаю, да. Точно. – Это круто, – кивает он. – А я хочу спасать людей. Я морщу лоб в замешательстве: – Спасать людей? – Да, я хочу спасти кого-нибудь однажды. Знаешь, как когда мы играем в супергероев и побеждаем всех монстров и плохих парней. Мы всегда побеждаем, – поясняет он, все еще завороженно наблюдая за божьей коровкой, ползающей по костяшкам пальцев. – Я хочу спасать. Вот чем я хочу заниматься. Мне нравится эта идея. Тео однажды станет отличным спасателем: он всегда заботится о Джун и присматривает за мной, а также следит, чтобы другие дети меня не обижали. Несмотря на то что мы переехали в другой дом, я и Тео остались в той же самой школе. Мне все еще приходится сталкиваться с кошмарными близнецами Нипперсинк: Венди и Уайеттом, вместе с их бандой задир. Однажды на школьной площадке Уайетт бросил в меня камень. Он сказал, что слышал о том, что я сделал той ночью, когда разбил окно старого дома, поэтому он и бросил в меня камень. Было небольно, но Тео это увидел. Тео подошел к нам и ударил Уайетта Нипперсинка прямо в живот, сказав: – Если ты еще раз обидишь Бранта, клянусь жизнью сестры, я сломаю тебе коленные чашечки, а потом спрячу твою инвалидную коляску, так что тебе придется ползать, как маленькому ребенку. И тогда уже мы будем над тобой смеяться. Его отстранили от занятий в школе, что означало, что он должен был остаться дома на несколько дней. Так круто. После этого Уайетт нечасто со мной разговаривал, и все остальные дети оставили меня в покое. Даже Венди перестала показывать мне язык. Вот откуда я знаю, что из него выйдет отличный спасатель. – Бозья кововка! Джун опускается на колени, блестящие локоны падают ей на лицо. Она наклоняется, чтобы посмотреть на крошечное, пятнистое существо, ползущее по тыльной стороне руки Тео, и замирает от восторга. – Верно, – говорю я, придвигаясь ближе. – Это божья коровка. Она счастливо улыбается, на щеках появляются ямочки, а в глазах вспыхивают отблески звезд. Мне всегда кажется, что у нее в глазах сверкают звезды даже при свете дня. Джун поднимает голову, смотрит прямо на меня, затем показывает пальцем на себя: – Джун… баг[11]. Сначала я немного растерялся, а потом она замахала руками, как птица… или жук? – Джун… баг, – повторяет она, делая движение, словно летит по воздуху. – Квасивый жук. – А-а, бабочка? – размышляю я. Она кивает в знак согласия. Несколько месяцев назад я сказал Джун, что мы с Тео хотели назвать ее Бабочка. Потом я нашел в ее комнате несколько книжек с картинками, в которых подробно описывались разнообразные яркие насекомые, и я остановился на бабочке с абрикосовыми крылышками. Она была в восторге. – Джун, баг, – повторяет она, довольная ассоциацией. Я улыбаюсь. А потом слова проникают в сознание, крутятся в голове, как некое открытие, готовое вырваться на поверхность. – Джунбаг[12]. – Джунбаг, – радостно повторяет она. Тео поднимает голову, спрашивая: – Что это? – Так я буду называть Джун, – отвечаю я. Уверен, это красивый жук. Уверен, он такой же красивый, как бабочка. Джун восторженно хлопает в ладоши, потом возвращается ко мне на колени. Она утыкается в меня носом, ее теплое дыхание согревает мне грудь. – Джун вюбит Банта. Я обнимаю ее, мое сердце словно укутали в пушистый плед. Мы все остаемся в нашей «крепости», пока солнце не начинает скрываться за горизонтом, забирая с собой свет. Тео лежит на животе, болтает ногами, поглощая комиксы один за другим. Мы рассказываем друг другу истории и придумываем замысловатые сюжеты, чтобы разыграть их после школы на следующий день. Мы смеемся, дразнимся и шутим, наше воображение такое же живое, как поцелованное солнцем небо. И к тому времени, когда мистер Бейли приходит с работы и загоняет нас в дом, Джун засыпает у меня на коленях, слюнявя мне футболку. Ее тонкие прядки волос щекочут мне подбородок. Я целую ее в висок и направляюсь к дому. – И я тебя люблю, Джунбаг. На следующий день у меня еженедельный прием у доктора Шелби. Она добрая женщина, а голос у нее мягкий, как пушистое облачко. Доктор Шелби не похожа на обычного доктора: она не тыкает в меня металлическими палочками, не светит мне прямо в глаза, не давит холодными пальцами в живот. Она просто разговаривает со мной, играет, а иногда мы вместе даже рисуем. Я смотрю на нее, расположившись на ярко-оранжевом коврике, и бесцельно вожусь с ярким лабиринтом из бисера. Доктор Шелби наблюдает за мной, сидя нога на ногу, с блокнотом на коленях. Она постукивает карандашом по записной книжке, дружелюбно улыбаясь. – Тебе нравится лабиринт из бусин, – замечает она, кивая на игрушку передо мной. – Ты всегда сначала играешь с ним. Я киваю, перекатывая разноцветные бусинки по тонкому металлическому стержню. – Это любимая игрушка Джун. Она напоминает мне о ней. Мы часто говорим о Джун. Моя первая встреча с доктором Шелби произошла почти сразу после инцидента в моем старом доме: в ночь, когда я забрал Джун и так сильно порезал руку, что мне пришлось накладывать швы. У меня на ладони до сих пор остался шрам. Доктор Шелби задавала мне вопросы о той ночи, спрашивала, почему я сделал то, что сделал. Она хотела знать мои мысли. Но в основном она спрашивала меня, почему я забрал Джун. Она задавала мне этот вопрос очень много раз, и мне интересно, рассчитывала ли она услышать от меня другой ответ. Другого ответа она от меня так и не услышала. – Потому что я пообещал ей, что всегда буду ее защищать, – ответил я. Сейчас я понимаю, что в ту ночь в действительности подверг Джун еще большей опасности, и я жалею об этом. Но тогда я был всего лишь несчастным, испуганным мальчишкой, давшим обещание маленькой девочке, которое не хотел нарушать. Доктор Шелби располагается на диване напротив меня, делая какие-то заметки. – Как дела у Джун? Научилась ли она чему-нибудь новому на этой неделе? – Да! – Я сразу же оживляюсь: я люблю говорить о Джун и обо всех забавных вещах, которым она научилась. – Она научилась крутить педали на своем трехколесном велосипеде. У нее ушло немало времени, чтобы научиться двигать ногами в правильном направлении, но она была так счастлива, когда поняла, как это делать. Она самая умная девочка из всех, кого я знаю. – Ей очень повезло, что у нее есть два старших брата, на которых она может равняться, когда подрастет. Я перестаю возиться с бусинками и поднимаю на нее взгляд. – Я не ее брат. Я единственный ребенок, – объясняю я. – Мама не приносила домой больше детей. Доктор Шелби на мгновение замолкает, потом что-то пишет в блокноте. – Бейли усыновили тебя, что делает тебя приемным братом Тео и Джун. – Нет, у меня нет ни брата, ни сестры. Я единственный ребенок. Снова тишина. Еще больше заметок. – Хорошо, Брант, давай поговорим о вещах, которые делают тебя счастливым. Как тебе такая идея? – Нормально, – говорю я, пожимая плечами, и опираюсь на ладони. – Такие вещи, как Джун, да? – Конечно. А что еще? Я прикусываю губу: – Видеоигры с Тео. Сладости, например, маффины и торты. Бабблз, хотя его уже нет. Но в основном Джун. – Это здорово, – говорит она, улыбаясь. – Может быть, ты сможешь вспомнить еще что-нибудь и расскажешь мне об этом на следующей встрече. Когда я уходил домой в тот день, я все еще думал об этих вещах. Я думал о том, что делает меня счастливым, весь ужин, а также продолжал это делать, когда принимал ванну, и когда мистер Бейли помогал мне с домашним заданием по математике, и когда я укладывал Джун в ее новую детскую кроватку, и когда сам наконец опустил голову на подушку.