– Ничем. Вот собираемся рассказывать истории о привидениях. – Брант светит фонариком под свой подбородок, и Венди хихикает. Следом появляется Моника и тут же пристраивается рядом с Тео. Ее плавник русалки мерцает бирюзой в свете фонаря. – Посмотри на себя, – говорит мне Венди, подходя к нам. – Ты выглядишь прелестно, Джун. Я провожу пальцами по короне принцессы, все еще прикрепленной шпильками к моим волосам, а затем бросаю сердитый взгляд и плотнее прижимаюсь спиной к груди Бранта. – Я принцесса Пич. Брант и Тео защищают меня от плохих вещей. – Таких, как жуткие привидения и монстры? – Она выставила скрюченные пальцы в мою сторону, издавая устрашающий звук. – Нет, это глупо. Монстров не существует. Моника вступает в разговор: – Ты имеешь в виду действительно плохие вещи? Например, то, что случилось с Брантом? Все молчат. Я чувствую, как Брант напрягся всем телом, поэтому поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. У него лицо такое же бледное, как у призраков, о которых мы только что говорили. – Что это значит, Брант? Я не совсем понимаю, о чем говорит Моника, но атмосфера резко меняется. Что-то меняется в Бранте. Он не улыбается и не смеется – он просто молчит, обхватив меня рукой вокруг талии, как будто пытается защитить меня от всего плохого, о чем говорит Моника. Тео бросает в Монику попкорн: – Мы не говорим об этом. – Почему нет? – смеется она, похлопывая его по плечу. – Ты сказал, что вы делитесь страшными историями. Может, Брант расскажет нам о том, что случилось с его родителями? – Ты расскажешь нам, Брант? – вторит Венди. Она придвигается ближе к нам, в ее глазах разгорается дьявольское любопытство. Брант сжимает меня слишком сильно. Я не думаю, что он это делает специально, поэтому дергаю его за руку, переплетаю свои маленькие пальцы с его, пока он не расслабляется и тяжело не выдыхает мне в волосы. – Не при Джун, – наконец отвечает Брант, его голос не такой, как обычно, в нем проступает дрожь. – Может быть, когда-нибудь расскажу. – Она всего лишь маленький ребенок, – настаивает Моника. – Она даже не… – Не при Джун. Меня охватывает смятение и тревога. Я не понимаю, о чем они говорят, но Брант звучит сердито, а я почти никогда не слышала, чтобы он говорил сердито. Когда я снова поворачиваюсь к нему, он весь бледнеет. Он выглядит испуганным. И от этого мне становится страшно. Я спрыгиваю с его скрещенных ног и сажусь на колени перед ним, пока мы не оказываемся лицом друг к другу. Его землистые глаза кажутся темнее, чем обычно, но, возможно, это потому, что сейчас ночь. Моника хватает лежащий фонарик и начинает говорить в него, как в микрофон, игнорируя слова Бранта. – Мой старший брат рассказал мне историю о доме с привидениями семьи Эллиотт, – начинает она, низким и пугающим голосом. – Однажды, давным-давно, темной мрачной ночью маленький Брант был разбужен ужасным… Выстрелы. Смерть. Кровь. Так много крови… Я вздрагиваю. Мои глаза вспыхивают, внутри все сжимается от ужаса. – Моника! Ты ведешь себя как стерва, – вскрикивает Венди. Тео также раздраженно ей бросает: – Хватит, Моника. Не круто. Но их слова растворяются в гуле, потому что все, на чем я могу сосредоточиться, – это Брант, и все, что я слышу, – это стук моего сердца. В его глазах застыл ужас, мне кажется, что его сейчас стошнит. Даже его руки начинают дрожать, наши взгляды прикованы друг к другу, у меня внутри все сворачивается, как сухие листья на улице. – Что это… – начинаю говорить я, но меня прерывают. – Джунбаг, – шепчет Брант, и это единственное, что я слышу. Моника трещит, изрыгая какую-то бессмыслицу позади меня, но его слова пробиваются сквозь завесу тумана. – Закрой уши. Он почти задыхается от этих слов. Голос срывается. А я слишком маленькая, чтобы понять, что это значит, но я думаю… Думаю, это больно. Думаю, Бранту больно. Застываю на клетчатых одеялах, не зная, что делать, как вдруг Брант бросается ко мне и закрывает мне уши обеими руками. Между бровями появляется глубокая морщина. Кожа блестит от пота. Его грудь резко вздымается и опускается от учащенного дыхания. Я поднимаю ладони, накрывая его руки, и закрываю глаза. Я ничего не слышу. Чувствую себя в безопасности. Чувствую себя защищенной и любимой, когда Брант закрывает мне уши, ограждая меня от ужасной истории. Я не знаю, о чем говорила Моника Портер, но это было настолько страшно, что испугало Бранта, так что это должно быть действительно жутко: Брант – один из самых храбрых людей, которых я знаю. Я в безопасности. Я в безопасности. И точно так же резко возвращается шум. Брант убирает руки и поднимается, уносясь прочь. Моника хихикает ему вслед из домика, а я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, как он пропадает из виду, спускаясь по лестнице. – Брант, да ладно, – зовет его Моника. – Мы просто немного повеселились. Не нужно так странно на это реагировать. Венди подползает к выходу и бросает взгляд на свою подругу. – Ты, стерва… это было просто мерзко. Что с тобой такое? – Неважно. Обе девочки вылезают из домика, а Тео бросается за ними следом: – Эй, подождите меня… Они все уходят. Они все оставляют меня здесь одну. Теперь капли дождя – мои единственные друзья. Я бросаю взгляд на тени и свет фонарей. Ветер завывает, ветви деревьев царапают крышу. В моей голове проносятся страшные вещи, такие как бугимен[14] и черные летучие мыши. Мурашки бегают по спине, а глаза наполняются слезами. Мне страшно. Я совсем одна. Я хочу к Тео. Я хочу к Бранту. Опускаясь на коленки, я проползаю к двери и выглядываю вниз. Так высоко – я никогда не спускалась вниз сама, без помощи. Может, мне стоит позвать кого-нибудь? Может быть, мне стоит подождать, пока кто-нибудь меня спустит? Папа говорит, что я никогда не должна пользоваться лестницей без взрослых. Я впиваюсь в одеяло, сердце бешено колотится в груди. Думаю, я подожду здесь. Они вернутся. Они должны вернуться. Но тут снова завывает ветер, шипит, как змея, и я впадаю в панику. Меня охватывает животный страх; все, что я хочу сделать, – это забежать в дом, зарыться в свое покрывало с Винни Пухом и прижать к себе Агги. Развернувшись, я скольжу на животе вниз, пока мои ноги не упираются в перекладину. Я пытаюсь спуститься по лестнице. Но происходит ужасная вещь. Я оступаюсь. Пропускаю первую ступеньку. И потом я падаю, мой крик – единственное, что разносится громче ветра. Глава седьмая