Мама рассказывала, что у нее всю ночь кололо в груди с того самого момента, как мы вышли из дома. Она не могла съесть ужин. Она не могла сосредоточиться на вязании. Она просидела на диване с телефоном на коленях весь вечер, пока не раздался звонок от Бранта. Тогда она узнала, что я попала в больницу после того, как упала от приступа астмы прямо на выпускном. Но она никак не думала на Тео. Она просто знала, что что-то не так. Как сейчас. Что-то. Она поджимает губы и сосредотачивается так, будто пытается вытянуть из меня все мозговые импульсы и разобрать их на части своим колдовством. Удачи, мам. Я сама даже не знаю, о чем я думаю. Не в силах понять меня, она тяжело вздыхает: – Ты выглядишь нервной. Что ты мне не договариваешь? Надеюсь, что она не светит мне в голову своими глазами-лазерами, потому что сейчас я снова и снова прокручиваю в памяти тот поцелуй, деталь за деталью. Мои щеки предательски краснеют. – Ничего, мам. Я как раз шла вниз поговорить с тобой, и я нервничала. Я думала, ты не одобришь. – Почему бы я не одобрила? Он твой брат. Я мнусь на месте. У меня нет для нее подходящего ответа, поэтому я фокусируюсь на самой ситуации, а не на Бранте. – Я не хотела, чтобы ты чувствовала себя брошенной. Если я уеду, останетесь только вы с папой, и у меня сердце разрывается от мысли, что вы останетесь совсем одни в этом тихом доме. Слезы застилают мне глаза, когда до меня доходит смысл собственных слов. Мама отходит от двери с сочувственной улыбкой, а затем делает шаг ко мне и заправляет мне волосы за ухо. Ее собственные волосы поблескивают нитями серебра под искусственным светом. – Все птицы рано или поздно покидают гнездо, Джун. Нет подходящего времени для этого. Они просто улетают, когда становятся крепче. Я перевожу взгляд на картину с синей птицей над комодом, после чего всхлипываю, кивая. – Поживи несколько дней, чтобы оценить обстановку, и, если все будет хорошо, я поговорю с папой, и мы поможем тебе перевезти вещи. – Ты уверена? – Уверена. – Мама опускает руку, все еще улыбаясь. – Если ты и собиралась съехаться с кем-то, я рада, что это Брант. Он всегда думает, как лучше для тебя. Я засовываю руку в карман, где лежит один из запасных ключей от квартиры Бранта. Второй у мамы и папы. Я натянуто улыбаюсь, крепко сжимая ключ в кулаке. – Хорошо… спасибо, – говорю я ей, после чего отхожу назад и склоняюсь над двумя сумками, набитыми одеждой и туалетными принадлежностями. – Когда папа вернется домой после викторины, ты расскажешь ему обо всем этом? А я заскочу и поговорю с ним уже завтра. – Конечно, милая. – Я люблю тебя. Она отвечает мне взаимностью и оставляет меня заканчивать мои сборы. Перед тем как выйти из комнаты, я немного медлю; мой взгляд скользит по картине с синей птицей. Я прикусываю губу, а затем снимаю ее со стены и засовываю в одну из сумок. Два часа. Я уже два часа сижу на ярко-синем диване в гостиной у Бранта, и вот раздается звон ключей, отчего я подскакиваю, а в животе разлетается целый рой бабочек. Разозлится ли он? Будет ли он рад меня видеть? Он еще не знает, что я решила переехать к нему. Это и было целью нашей сегодняшней встречи за ужином. Я нервно наблюдаю, как он, устало вздохнув, переступает порог, бросает ключи от машины на столешницу и скидывает обувь. Сначала он не замечает меня: он точно и не предполагает, что по возвращении домой после секса на одну ночь у него в гостиной будет торчать сестра. Я чувствую, как мои ладони потеют. Брант замирает в прихожей на мгновение. Он взъерошивает свои темные, слегка вьющиеся волосы – по бокам он остриг их коротко, а макушку оставил немного длиннее. Он смотрит усталым взглядом вниз, на плитку цвета слоновой кости, на которой стоят две пары обуви. Я прокашливаюсь. Он поднимает голову и щурится, пытаясь вглядеться сквозь тусклый свет. Когда он обнаруживает меня, его глаза расширяются. Мы молча смотрим друг на друга, и я чувствую, как сердце вот-вот вырвется наружу. Прямо к нему в руки. – Джун? Брант произносит мое имя как вопрос, как будто это может быть кто угодно, кроме меня. – Привет. – Привет, – мягко говорит он. Он отходит от оцепенения, а затем медленно идет вперед, снова тормоша волосы. – Что, эм… что ты здесь делаешь? Он проводит рукой по губам. Желудок сводит, когда я представляю эти губы на ее губах. – Мой ответ – да. – Твой ответ? – Еще один шаг вперед. – На что? – Переехать к тебе. Опустив взгляд влево, он наконец замечает мои сумки, все еще нераспакованные. Все еще ожидающие его разрешения. Он сглатывает и снова смотрит на меня. – Хорошо. Точно. – Хорошо? – Я прикусываю губу, от врезавшихся в ладони ногтей остаются полумесяцы. – Ты не злишься, что я пришла без предупреждения? – Я тебе всегда рад. В горле словно застревают иголки, когда я делаю несколько неуверенных шагов ему навстречу. – Об этом я хотела с тобой поговорить, – говорю я. – За ужином. Во взгляде вспыхивает чувство вины, и он опускает голову. – Прости за это. Я не хотел держать тебя в подвешенном состоянии, я просто чувствовал себя обязанным подвезти ее домой, и… – Ты занимался с ней сексом? – вылетает у меня. Из комнаты словно испаряется весь воздух, а щеки просто горят. Колени дрожат, я едва стою на ногах. В груди все сжимается от щемящего чувства тревоги. Брант молчит, а мой вопрос эхом отражается от голых стен; он снова поднимает голову, и его взгляд замирает на мне. Проходит целая вечность, прежде чем он отвечает: – Нет. Так далеко не зашло. – Ты… ты остановил? Я веду себя просто жалко. Его сексуальные похождения – не моя забота. Он. Мой. Брат. Он прикусывает губы, качая головой: