Она пьяна. Она не может трезво мыслить. Ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я уже собираюсь сказать ей, чтобы она одевалась и собирала вещи, когда ее рука медленно спускается по моей груди, моему животу, касается набухшей выпуклости между ног. – Могу поспорить, и это нечестно, – шепчет она томно. – Могу поспорить, это просто порвет меня. Черт побери. Из меня вырывается стон, мое здравомыслие сыплется, когда я наклоняюсь и подхватываю ее за бедра, заводя ей ноги себе за спину. Она взвизгивает от удивления, пока я несу ее к ближайшему дивану и плюхаюсь на него. Она падает на меня, а я «падаю» под ее чарами. Джун продолжает поглаживать мою эрекцию, ее дыхание превращается в быстрые стоны, а кожа заливается румянцем. Она слегка выгибается, а другой рукой склоняет мне лицо прямо в ложбинку между грудями. Из меня вырывается еще один стон, и я уверен, что сейчас кончу прямо в штаны. Я невольно начинаю думать наперед. Заперта ли дверь? Нет, здесь нет двери. У меня есть презерватив? Нет, у меня не было секса уже два года. Это билет в один конец прямиком в ад? Да. Движения Джун медлительные и расслабленные: она покачивает бедрами на моих коленях, пальцами скользит по моим волосам и поглаживает меня второй рукой. – Может быть, нам вообще не нужно разговаривать. Если ты хочешь меня… – говорит она, задыхаясь. – Просто возьми меня. В тот момент, когда она дает мне разрешение трахнуть ее на диване Кипа, пока куча гостей наверху воспринимают нас как брата и сестру, думая, что мы тут играем в гребаные шашки, она выдыхает, и я чувствую запах алкоголя. Он душит меня. Он будит меня, черт возьми. Прижавшись лицом к ее груди, я выдыхаю в ее кожу: – Хочешь знать, что нечестно? – Одной рукой я обхватываю ее спину, притягивая ближе, а другой сжимаю грудь. Провожу большим пальцем по соску, стягивая тонкую полоску бикини, а затем обхватываю его губами и посасываю, слегка прикусив. Джун отчаянно всхлипывает, одной рукой сжимая мою каменную эрекцию, а другой впиваясь мне в волосы. Я провожу языком по ее груди, смакуя вкус ее кожи, пропитанной солью и хлоркой; потом возвращаю бикини на место. Я смотрю на нее из-под опущенных ресниц. – Нечестно, что я не могу обладать женщиной, в которую безумно влюблен и которая извивается у меня на коленях, говоря, что мой член, черт, порвет ее. Джун замирает, лбом прижимаясь к моему лбу. Резко вздохнув, она отодвигает руку от моего паха, тяжело дыша; ее кожа вся в мурашках и покраснела от солнца. Затуманенные голубые глаза медленно открываются, словно она спала – в них читается внутреннее противоречие. – Я не могу обладать тобой, – повторяю я. Я повторяю это для нее, я повторяю это для себя. Я не могу обладать тобой. Она поворачивает лицо, сдерживая свои чувства, а затем проводит руками по моей груди, опуская ладони мне на плечи. Кончики влажных волос холодят мою разгоряченную кожу. – Если я завтра об этом забуду, можешь… можешь мне напомнить? Я не хочу это забывать, – хрипит она, вцепившись в мою футболку. Затем ее лоб соскальзывает, и я боюсь, что она собирается поцеловать меня, я боюсь, потому что не уверен, что смогу остановиться, если это произойдет. Но вместо этого она опускает голову мне на плечо, безвольно повисая. – Пожалуйста, напомни мне. Джун практически сразу отключается, и, прежде чем кто-то спустится вниз и обнаружит нас в таком положении, я стягиваю ее со своих коленей и кладу на диван, после чего снимаю со спинки плед и укрываю ее. Наклонившись вперед, я убираю прядь волос с ее лица, целую висок и шепчу: – Не напомню. Глава двадцать девятая «Первый раз» Брант, 25 лет Сегодня она какая-то другая. Джун стоит перед зеркалом в полный рост в спальне своих родителей, на ней струящееся платье из шелка нежно-голубого цвета; она застегивает сережку. Я стою в дверном проеме и с нежностью за ней наблюдаю, когда она поворачивает голову в мою сторону. Губы расплываются в улыбке, нежной и искренней. В ее глазах сверкает неподдельное чувство. Прядь только что высушенных волос скользит по лицу, завораживая меня. Я засовываю руки в карманы классических брюк, а грудь покалывает от чувства, которое не могу определить. Я тихо говорю: – Мы сейчас будем петь Happy Birthday. Сегодня пятьдесят седьмой день рождения Эндрю. Естественно, он расположился у гриля при полном параде, с металлической лопаточкой в руке и с тапочками-утконосами на ногах. Джун улыбается еще ослепительнее. – Я сейчас, – говорит она мне. – Кстати, ты просто красавчик. – О… спасибо, Джунбаг. – Я машинально опускаю взгляд на свой классический наряд: темно-серые брюки и белая рубашка в темно-синюю полоску. Волнистые волосы укрощены небольшим количеством средства. Я провожу по ним рукой. – Ты тоже. – Красавчик, да? – Она морщит носик от умиления, наклоняя невидимый цилиндр в мою сторону. – Я и правда выгляжу весьма щеголевато. Я смеюсь, опускаю голову и снова ерошу волосы. – Красивая… ты выглядишь очень красиво. Когда я поднимаю на нее взгляд, она сияет. В наших взглядах вспыхивает нечто большее, чем просто искры пламени, – не просто туманное напряжение, заполняющее пространство между нами. Я вижу танцующие облака и ярко-голубые небеса. Радугу и колыбельные. Игрушечных слоников и родственные обещания. В глубине ее хрустального взгляда я вижу любовь, что горит сильнее зловещей огненной бури, грозящей спалить нас дотла. Может быть, это сегодня я и почувствовал – наше стремление сохранить эту драгоценную связь, кажется, сильнее, чем наше желание. Может быть, это потому, что мы вернулись в наш старый дом, пропитанный светлыми воспоминаниями о нашем детстве. Стены усеяны фотографиями. Сам воздух пропитан ностальгией. Тео здесь ощущаешь как нигде. В течение пяти дней после того, как мы столкнулись с очередным соблазном в предыдущие выходные, я размышлял над предостережением Кипа, советом, вытекающим из его собственной ужасной трагедии: «Есть вещи намного хуже, чем любить не того человека. Это потерять его». Я потеряю Джун, если буду любить ее неправильно. Она, как песок, ускользает сквозь мои пальцы. И Кип прав… Я и так уже слишком много потерял. К счастью, Джун утверждает, что не помнит нашей жаркой встречи на диване у Кипа, а если и помнит, то хорошо притворяется. Я сдержал свое обещание и не посмел напомнить ей о том, как она откровенно обрушилась на меня с вожделением в глазах и пошлыми словечками на языке. Словечками, которые всю неделю на репите у меня в голове. …и вновь проносятся в моих мыслях в этот самый момент. Проклятие. Сделав пируэт перед зеркалом, Джун опускается передо мной в реверансе, все еще широко улыбаясь. – Ладно, пойдем, – говорит она, подлетая ко мне в балетках и беря меня за руку.