— Понятно, как все. А что-нибудь такое со мной случилось? Я немного подумала, пытаясь вспомнить. — А… ты в лужу упала, возле самой школы. Был солнечный денек, дворник с утра полил цветочки, на асфальт натекла лужа, и ты в нее угодила животом. Мама сбегала домой и принесла форму твоей старшей сестры, которая училась во вторую смену, быстренько переодела тебя в туалете, а ты ревела, потому что форма была тебе велика и вообще обидно. В продолжение моей речи Валькины глаза разгорались все ярче, а улыбка, вначале слабая и нерешительная, стала широкой и лучезарной. — Ну и откуда ты это знаешь? — бодро поинтересовалась она. — Ты и рассказала. — Как бы не так. Ничего я не рассказывала. А что ты еще про меня знаешь? — Да все, — немного подумав, ответила я. — Это неудивительно. За месяц, который ты обретаешься по соседству, только и делаешь, что болтаешь. — Память у меня хорошая, — хмыкнула Валька. — И про мой поход в школу я тебе точно не говорила… Да Бог с ним. Нужен пример, после которого у тебя глаза откроются. — Какие глаза? — насторожилась я. — Твои. Ты считаешь, что я сама все разболтала, а я знаю, что это не так. Необходим пример, который тебя убедит. О чем я точно никогда не говорю? — Ну… о своей любви, то есть о том парне… — Правильно. А теперь расскажи, как мы с ним познакомились. Я нахмурилась, прикрыла глаза и прислушалась к чему-то внутри себя. Происходило нечто странное… — Ты упала со стула в столовой, все засмеялись, ты лежала дура дурой, а он подошел и помог подняться. — Точно, — взвизгнула Валька и даже вскочила с кровати. — Вот он — знак! — Сейчас Татьяна придет, попрошу ее лишний укол сделать, крыша у тебя вовсю съезжает. Валька схватила свою подушку и дважды меня ею огрела, после этого спросила в крайней досаде: — Ну что еще надо, чтобы ты поняла? — Ладно, уймись. Я Жанна ДАрк, Божья избранница. Только не хочу гореть на костре. Пусть меня лучше еще раз с моста сбросят. — Ты хоть понимаешь, что с тобой происходит? — чуть не плача, спросила Валька. — Ты можешь читать мои мысли. — Это нетрудно, — заверила я. — Их немного, и все они глупые. — Хорошо. Ты умная, а я дура. Сейчас придет Татьяна, попробуй на ней. Уж она-то точно не ведет с тобой душевных бесед. Татьяна, медсестра нашего отделения, пришла минут через пятнадцать, я уставилась на нее, а Валька на меня. Она ерзала, моргала и громко сопела. Наше поведение вызвало у Татьяны легкое недоумение, потому что от нашей палаты никакого беспокойства не было и сюрпризы не ожидались, лежат себе люди тихо-мирно, не буйствуют. Посмотрев на нас с сомнением и вроде бы успокоившись, она стала заниматься привычным делом, а я наблюдать за ней. Через пару минут я спросила: — Вы забыли выключить утюг? — Что? — ахнула она, нахмурилась и настороженно поинтересовалась: — А ты откуда знаешь? — Да я не знаю, — пришлось ответить мне. — Просто вы так себя ведете, точно пытаетесь что-то вспомнить, вот я и спросила… — Все утро сама не своя, угораздило перед уходом блузку погладить. Торопилась… убей не помню, выключила или нет. — Выключили, — убежденно кивнула я, потому что в этот момент она вспоминала, Как надевала блузку, а правой рукой выдернула шнур, вспоминала и сомневалась одновременно, а у меня повода сомневаться не было. — В одиннадцать муж с работы приедет, позвоню… — Ну что? — взвизгнула Валька, едва дождавшись, когда дверь за медсестрой закроется. Я пожала плечами: — Чудеса… — Еще какие. Это Божий дар. Говорила, у Господа на тебя виды, так и есть. — Знать бы какие, — забеспокоилась я. — Вставай с постели, пойдем к людям, проверим на остальных. Весь день мы шатались по отделению. Очень скоро сомнения у меня отпали, каким-то образом я узнавала мысли людей. Что-то теплое обволакивало мозг, а потом начинало пульсировать и выпирать из общей массы… Звучит глупо, но происходило это примерно так. Перед вечерним обходом мы вернулись в палату, и Валька принялась меня поучать. — Ты пока помалкивай, Господь укажет, когда надо открыться, а может, и вовсе не надо, еще неизвестно, какая у тебя миссия. Только будь внимательней… не проворонь, у меня теперь вся душа изболится, вдруг ты знака не увидишь… Нет в тебе чуткости. Не будь меня рядом, ты бы так ничего и не поняла… — Слава Богу, мой верный Санчо Панса на соседней койке и все знаки углядит. — Неизвестно, должна я быть рядом или нет. Мне знака не было. — Будет, — хмыкнула я. Конечно, Валька самая настоящая сумасшедшая, но мне нравилась, потому что девка она добрая. И лучше пусть болтает о Божьем промысле, чем бьется головой о стену. — Тебе надо тренироваться, — подумав, заявила она. — Как это? — Знаешь, как иностранному языку обучают? Говорят с человеком только на этом языке, например, по-английски. Понимаешь? — Зачем мне английский? — развеселилась я. — Что ты дурака-то валяешь? Вот если б меня Господь избрал, я б зубы не скалила, а молилась и тренировалась каждую минуту. Валька даже покраснела с досады, и я торопливо согласилась: — Давай тренироваться. — Я с тобой разговаривать не буду. — Почему? — расстроилась я. — Что ты меня изводишь, неужели не понятно? Ты со мной говоришь, а я отвечаю мысленно, и словами тебе помогать не буду. Теперь дошло? Идея не показалась мне особенно удачной, вдруг кто из врачей заметит, что я сама с собой беседы веду, и я состарюсь в психушке, но расстраивать Вальку не хотелось, я согласилась, и с этого вечера мы начали тренироваться. Очень скоро это занятие увлекло меня, а успехи в обучении выглядели прямо-таки фантастическими. Если поначалу для того, чтобы понять мысли человека, требовалось сосредоточиться, закрыть глаза и сидеть в тишине, то через пару дней надобность в этом отпала. Возникла другая проблема: если в комнате было несколько человек, мысли их сплетались в тугой клубок и оглушали, но и с этим осложнением я справилась относительно быстро. Могла говорить, что-то делать, смеяться или читать книгу, и вместе с тем прислушиваться. Дни перестали быть серыми и унылыми, утро я встречала с оптимизмом и уже не смеялась над Валькиными речами о «знаке», а молча кивала и вроде бы в самом деле ждала. Как-то во время тихого часа мы болтали, то есть это я болтала за двоих, а Валька пялилась в потолок и молчала как рыба. В самом интересном месте я вдруг решительно прервала поток ее молчаливого красноречия. — Врешь ты все… — Точно, — ахнула она и даже встала с постели. — А как ты догадалась? — Не знаю как, — озадачилась я. — Знаю, что врешь, и все. То есть ты говорила правду и вдруг соврала, и это было ясно, вроде ты думаешь одно, а вместе с тем где-то рядом мысль — это не правда. — Здорово, — захихикала Валька, хлопнула в ладоши и даже взвизгнула от неуемной радости. — Это ведь я нарочно, чтобы проверить, сможешь ты распознать или нет. Явное сумасшествие странным образом уживалось в ней с хитростью и практицизмом. Тренировки продолжались до того самого дня, когда Вальку выписали из больницы. Я не скрывала, что это событие ничуть меня не радует, и высказала надежду, что мы непременно встретимся, лишь только я покину данное лечебное заведение. Но Валька решительно заявила: — Нет. Все, что Бог возложил на меня, я выполнила. Теперь ты должна быть одна. — Ты что, получила с небес телеграмму? — разозлилась я. — Я сон видела. Вещий. Вчера думала о тебе и о себе, конечно, и о том, что будет с нами, а ночью сон. Стоим в поле, ты и я, а перед нами две дороги. Ты пошла по одной, и я за тобой вроде, и вдруг голос: «Тебе не туда…» В общем, отправилась ты налево, я направо. — И из-за какого-то дурацкого сна ты больше не хочешь со мной видеться? — не поверила я. — Это не сон, а знамение, и вовсе не дурацкое. У тебя миссия, может, великая, а я, видно, в спутницы не гожусь, поэтому должна отойти в сторону, чтоб под ногами не путаться.