© А. Медведева, Э. Бланк, 2022 © ООО «Издательство АСТ», 2022 Глава первая Адаптация Троя Плохо… Как же мне плохо… Несвязная мысль и ощущение бессилия: тело словно налитое свинцом, даже век не поднять, стук сердца где-то в висках… и дышать невозможно! Глаза все же распахнулись, и яркий всполох ворвался в сознание, ослепляя разноцветьем спектра. Рот раскрылся в беззвучном крике в попытке втянуть хоть каплю живительного воздуха. И я его получила. Вдохнула c судорожным всхлипом, еще и еще. Смежила веки, спасаясь во тьме, не в силах выносить терзающее давление, сменившееся обрушившимся на меня тонким свистом. Мучительным, сметающим все на своем пути, кроме желания сжаться в комок, исчезнуть, раствориться в небытии – все что угодно, лишь бы не слышать. Застонала в отчаянной попытке избавиться от сводящего с ума звука, и… он исчез, захлебнувшись на последней визгливой ноте. Покой… Безликий, оглушающе тихий, вязкий… Желанный! Так и становятся душами, которым нет дела до мирских ощущений. Как амиотам. Им ведь материальность безразлична. Почему я думаю об амиотах? Оглушившая нежданно мысль сработала спусковым механизмом. Перед глазами в одно мгновение промелькнуло все, что сосредоточенный на сиюминутном разрушающем воздействии разум предпочел задвинуть за ширму пустоты. То, как я чудом выжила на станции, с которой бежали существа, прихватившие меня с собой. Вернее, один из них. Выжила, когда мир многих недавних коллег исчез в круговерти жадного голода амиотов. То, как на моих глазах гибли соратники, теряя жизнь. Ее в буквальном смысле выпивали монстры, которых создали в лабораториях станции, самоуверенно рассчитывая использовать в собственных интересах. Не сложилось: творения превзошли создателей, а простые обитатели космической станции стали разменной монетой, подвернувшейся под руку сильнейшим. Нет, скорее уж питательным ресурсом, в свою очередь послужив интересам чудовищ. То, что вопреки всякой логике я осталась в живых, когда угнанный чужаками транспортник настигли преследователи. Они должны были стереть его с лица Вселенной. И я была готова к крушению, понимая его неизбежность. Но… снова все случилось не так. И вновь в ушах прозвучали мой внутренний крик ужаса, мольба-прощание, бесчисленные укоры самой себе. Душу переполняла горечь сожаления, что не ценила и не проживала каждый свой день как единственный и неповторимый, смиряясь с неизбежностью гибели, оставаясь пленницей амиота, я отчаянно желала повернуть время вспять, отчетливо понимая – невозможно. Та скучная, надоевшая, порой раздражавшая, но такая привычная жизнь безвозвратно утрачена. Жизнь – понятие относительное. Мы не замечаем ее незначительных моментов, не способны в полной мере прочувствовать всю прелесть постоянства, когда в монотонном спокойствии и рутине день сменяется днем, а год – годом. Но стоит внезапно исчезнуть привычному и прежде казавшемуся скучным миру, как к каждому из нас неизменно приходит способность ценить то, что прежде не казалось значимым: способность ощущать жизнь во всей ее красоте и многообразии. Что имеем, не храним, потерявши – плачем! Как же это страшно – ждать неизбежной гибели. Обидно вдруг осознать, что твоя жизнь была бесценна и отчаянно желанна. Никто не жаждет смерти, все мы желаем лишь жить. Всегда. Вопреки всему. Такова наша природа. Я опоздала с этим пониманием ровно на тот роковой миг, когда мой мир рухнул. Несколько раз чудом избежав гибели, в тот момент, когда неуправляемый транспортник, разгоняемый силой притяжения планеты, с запредельной скоростью мчался к единственному финалу, я знала – мы разобьемся. Скафандр натягивала скорее из упрямого человеческого стремления цепляться за жизнь до последнего, глубоко в душе понимая смехотворность действий. Ничто уже не поможет. И даже чудовищный монстр, притиснувший к себе мое тело, онемевшее в ожидании неминуемого удара, уже не пугал. Смерть была страшнее своих посланников, а желание жить – безумным и отчаянным. Как и сожаления о том, что прежде не ценила. Сейчас я заново переживала все. Перевернувшийся мир, в очередной, несомненно последний, раз взорвавшийся на осколки. Смерч из обезумевшего воздуха, наших тел и обломков рубки управления, видимый сквозь экран скафандра, прижатого к груди моего пленителя. Словно в недрах центрифуги, нас крутило, болтало и швыряло так, что я отчетливо понимала – от моих костей заживо оторвет все мышцы, и мое тело разлетится на осколки. Это естественно. Страх, отчаяние и сожаление о том, что объективно не способна выдержать, – с ними я встретила свою гибель. Не выдержав боли и ужаса, провалилась в благодатную тьму. Да здравствует вечное забвение! Будь проклято оно… Последняя мысль перед тем, как мир навеки исчез в бешеном водовороте бесчисленных обломков. Исчез и возник вновь?! Как? Круговерть обезумевшего воздуха улеглась, и мы не разбились?! Да быть не может… Распахнула глаза, уже иначе реагируя на свет и лишь теперь осознавая всю палитру накрывших меня ощущений, принимая еще одну данность: тело при мне. И разум. Ведь невозможно спятить посмертно! Я жива. Точно жива! Судорожно дернувшись, попыталась осмыслить итог произошедшего. Тело, оно же в порядке? Мне ничего не… оторвало? Сердце замерло на доли секунды, что понадобились рванувшим в мозг нервным импульсам, но все они категорично заверили мое сознание – жива, цела и вроде даже не сильно пострадала. Такое вообще возможно?! Хотя… Мышцы дрожали, словно накануне я с сумасбродным упорством отжимала неподъемную штангу. Кожу на бедре саднило – похоже, содрала. Что-то теплое стекало по верхней губе. Сил, чтобы стереть, не хватало, но при этом хотелось понять – пот это или что-то другое? Лишь когда жидкость скопилась в уголках губ и попала в рот, я ощутила солоноватый привкус железа. Все же кровь… Повреждение. Это хорошо, да? Значит, я точно выжила. Или плохо? Настолько все серьезно, раз истекаю кровью? Мысль оформилась запоздало, и думать о чем-то ином, кроме своего состояния, я даже не пыталась. Все было малозначимо. Какая разница, где я и почему очнулась именно сейчас, если кровь покидает организм?! Может ли моя убежденность в спасении быть следствием парализованного болевым шоком сознания в фактически умирающем раздробленном теле? Откуда идет кровь? Если серьезно пострадала голова, уже нет смысла разбираться в случившемся. Рефлекторно дернулась, однако, чтобы поднять руку к лицу, пришлось приложить усилие. И все же я справилась. Сфокусировав взгляд, отчетливо увидела алый мазок на прозрачном лицевом щитке шлема, ощущая его как преграду для моей ладони в эластичной серебристой перчатке. На этом все: запястье тисками сжали чужие пальцы, делая невозможными дальнейшие движения. Вскинув голову, встретилась глазами с пронзительным взглядом, и все мысли тут же исчезли. Кроме одной: худшее из невозможного случилось – Седьмой по-прежнему рядом. Он тоже выжил и меня не отпустил. Сберег приглянувшуюся игрушку. Сколько мы так смотрели в глаза друг друга? В какой-то миг показалось, что вижу себя в бездонной глубине насыщенно-сиреневой радужки. Нет, не себя, а словно свои мысли. Отражение отвращения и пробудившегося страха? Глаза и лицо исчезли, а меня ослепило нахлынувшим светом, который прежде заслоняла голова амиота. Монстр отстранился, но времени на осознание перемен у меня не осталось. Вслед за потоком странно-резкого розового света снова накатил невыносимый писк, вибрирующий, разрывающий голову, как если бы ее пытались просверлить насквозь. Забыв о последствиях аварийного падения на непонятную планету, о ране, о кровотечении, даже о находящемся рядом жутком амиоте, я оцепенела, напрягая и без того изможденное тело в безуспешной попытке противостоять убийственному давлению. Дичайшая боль, нечто несопоставимое с самим фактом существования – кошмарный звук, похожий на скрип когтей по стеклу, зудящий и разъедающий разум, буквально выворачивал наизнанку. Я практически оглохла и ослепла, желудок устремился к горлу, грозя удушьем. Попытки как-то дистанцироваться от воздействия себя не оправдали – я не продержалась и десяти секунд, как тело сотряслось в безумных судорогах. Едва соображая, раздираемая изнутри невыносимой мукой, чувствуя, как лопаются капилляры, а позвоночник выгибается дугой, я бессознательно билась, силясь сорвать с себя все. Избавиться от тяжести и вибрации, которыми, казалось, пропитался окружающий мир. Все мысли слились в агонизирующий вопль. Возможно, я на самом деле орала в полный голос, надрывая связки, но едва ли была способна услышать себя. Как спастись? Отгородиться, спрятаться?.. Паника и боль не оставили шансов. И тут… Все прекратилось так же внезапно, как нахлынуло. Облегчение, практически эйфория… Тело бессильно обмякло. Ощущая себя желе из костей и мяса, я была способна лишь дышать. Даже думать казалось невозможным. Свет снова померк, яркое розовое сияние исчезло, скрытое тучей… Нет! Лицом! – Троя? Троя? В голосе, неведомым образом дошедшем до моего парализованного агонией разума, определенно звучал вопрос. Уцепившись за призыв, я сумела сфокусировать взгляд, уже узнавая пугающие черты чудовища. Амиот, несомненно, видел мой приступ и отреагировал, желая понять его причину. Но для меня ничто не имело значения, кроме внезапно исчезнувшей боли и облегчения – невыносимый писк пропал. А с ним и его нестерпимое воздействие. Не сразу осознала, что Седьмой держит меня на руках, максимально открыв своему взгляду, пристально изучает наверняка обезображенное страданием лицо, прислушивается к тяжелому судорожному дыханию. А я смотрела на него, опасаясь лишь нового всплеска череподробительного воя. И чем дольше длился наш зрительный контакт, тем больше крепла уверенность: амиот не выглядит страдающим! Или мне это только кажется?.. Попытаться узнать, как на самом деле, у него самого? Безумие. Однако рядом был только Седьмой, а я буквально содрогалась от мысли, что убийственный звук вернется. Инстинкт самосохранения не позволял бездействовать и требовал разобраться в том, что меня определенно убивало. Узнать истину, пусть даже с помощью врага. – Звук… Вроде громко сказала, но сама себя не услышала – то ли слух еще не вернулся, то ли мои потуги выдавить из себя хоть что-то не дали результата. Однако монстр отчетливо повторил: – Звук. Среагировал он на мой голос или, как прежде, на мысли, меня сейчас не волновало. Как и то, почему Седьмой вообще тратит на меня время и силы, а не отшвырнул прочь, как заплесневевшую корку, утратив гастрономический интерес. Важнее было не умереть. Не уверена, что смогу вынести еще одну агонию. – Ты… – пришлось проглотить скопившуюся во рту кровь. – Ты его слышал? Амиот не спешил с ответом, но я каким-то внутренним наитием ощутила: он анализирует отрывочные слова, отыскивает в своем мировоззрении то, что способно объяснить мои всхлипы. Пристальный взгляд стал еще более цепким, и в нем присутствовал все тот же необъяснимый пугающий интерес. Понимание этого заставило собраться. Теперь хотелось, чтобы меня поняли как можно быстрее, а страх повторения заставлял подыскивать слова, описывающие пережитое минуты назад. – Больно… очень. В голове. Сил говорить едва хватало, сама себе напоминала недавних подопытных, с явной натугой исторгавших из себя речь. Губы слушались плохо, все еще отходя от последствий спровоцированной болью судороги. Но амиот услышал. Склонился ближе и пальцами, на удивление, не раня острыми ногтями, коснулся моего виска. Однако даже это не настолько уж страшное касание заставило запаниковать. – Нет! Кажется, на этот раз получилось вскрикнуть. Алая пелена, обступившая лицо амиота, – наверняка последствие лопнувших в глазах капилляров – стала мутнеть. Седьмой отреагировал с той же сверхскоростью, присущей их новообретенным телам. Я была его жертвой, но он точно не стремился причинить мне боль и при моем крике не просто убрал руку, но еще и отодвинул меня, отстранившись. Я оказалась болтающейся на его вытянутой в сторону руке. Мне бы испытать облегчение, когда избравший меня игрушкой дьявол отдалился, но… синхронно с приглушенно зазвучавшим воем подступила боль. Медленно вгрызлась острыми гранями в виски, заставляя забиться в новой судороге. Опять?! Нет, нет, умоляю… – Звук! – услышала я свой негромкий вскрик. – Он убивает, душит… Не успела описать ощущения, как боль пропала, сменившись неописуемым облегчением и тишиной. Только сильное сердце амиота билось где-то возле щеки – он снова прижал меня к себе. – Звук? – спросил совершенно спокойно. В неизменно отстраненном тоне ни паники, ни муки. – Да, я воспринимаю четкую постоянную пульсацию. Она присутствует во внешней среде. Это угнетает добычу? Он склонил голову, словно прислушиваясь. Или, возможно, советуясь с себе подобными привычным им безмолвным способом? Больше не пытаясь отстраниться, я едва ли понимала смысл слов, бормотание казалось бессмыслицей. Да и толку? Мне не объяснить, ему не понять. Одно верно: амиот или никак не реагирует на вой, или к нему невосприимчив. Вероятнее всего, навязанное ему тело просто выносливее.