— Сейчас откатаем, — в этом вопросе слово Кораблёва было решающим. — Дело хозяйское, — согласился судмедэксперт. С Сашей у них сложились сложные отношения. Никульский не любил простых решений, часто спорил ради принципа, предпочитал делать все по-своему. Иногда приходилось тратить массу драгоценного времени, чтобы убедить эксперта в его неправоте. Но как специалист он был, безусловно, грамотный, опытный, интересующийся специальной литературой. От двух своих коллег отличался в лучшую сторону по части дисциплины. Почти не прятался в нерабочее время, когда дежурка обзванивала экспертов, чтобы отправить с опергруппой на очередной труп. — Вскрывать когда будете, Леонид Вениаминович? — сложность характера судмедэксперта, по всей видимости, была заложена в его трудно выговариваемом отчестве. — Как постановления о назначении экспертиз следователь представит, так и начну, — ровным голосом ответил Никульский. Он принципиально не начинал вскрытия, не получив постановления. Строго говоря, и в этом вопросе он был на двести процентов прав, но следователю, юлой вертевшемуся после выезда на убийство, нередко не хватало времени на то, чтобы вовремя напечатать документ. Напечатать полдела — постановление ещё следовало отвезти в морг, расположенный далековато от прокуратуры. Хорошо Кораблёву, он — моторизованный; остальные же следователи личного транспорта в пользовании не имели. Прокурор ради такого пустячного дела служебную машину не даст, нечего и спрашивать. — Боря, ты слышал, что Леонид Вениаминович сказал? — громко спросил Саша у выводившего на листке малопонятные каракули Винниченко. Ответа, как и следовало ожидать, он не получил. Боря был слишком погружен в процесс осмотра. Протоколы он писал наиподробнейшие. Беда заключалась в том, что содержание их не поддавалось прочтению. Несколько раз, по наиболее сложным делам, Петрович заставлял Борю расшифровывать на машинке свою клинопись. Какой прок исписывать по пятнадцать листов мелким почерком, если судья, рассматривая дело, не поймет ни слова? — Пусть родственники потерпевших ко мне часиков в десять подъедут, — попросил Кораблёва Никульский. — Я им все объясню. В том, что трупы Калинина и Зябликова не проваляются в морге до окончания новогодних праздников, Саша не сомневался. Они не безродные, у них есть родственники и друзья. Не самые бедные, причем. Все вопросы со вскрытием, туалетом и переодеванием усопших они решат. Материально простимулируют работу эксперта и санитара в предпраздничный день. Хоронить усопшего по православным канонам полагается на третий день после смерти, в данном случае — первого января. — Мы, это самое, остановились на описании третьей раны, — с недовольством в голосе произнес следователь, напоминая о своем присутствии. Прозрачную одноразовую ручку он держал двумя пальцами помороженной руки, как бы щепотью. «Больно, наверное, — подумалось Кораблёву. — Вечно ему, бедолаге, не везет». — Леонид, а когда наступила смерть? — поинтересовался Птицын. Среди оперативных сотрудников милиции распространенным было заблуждение, что судебный эксперт способен точно ответить на этот каверзный вопрос. В детективных сериалах в таких случаях седовласый профи с профессорской внешностью серьезно сообщает молодому лейтенанту, нетерпеливо бьющему копытом: — Смерть наступила в пять сорок семь утра! И лейтенант резво стартует, он теперь вооружен знанием, теперь от него преступнику точно не уйти. На самом деле, данные судебных медиков достаточно условны, их надо сопоставлять с другими сведениями. На памяти Кораблёва эксперты не раз серьезно ошибались, называя одно время смерти, тогда как убийца и свидетели говорили о другом. Причем разница исчислялась не минутами и не часами даже, а целыми сутками. Следствию приходилось крепко поломать голову, чтобы выйти из ситуации, не утратив доказательств. Сейчас давность наступления смерти можно определить путем несложных подсчетов. Из дежурки Саше позвонили в двадцать тридцать, он как раз на часы посмотрел. Андреич сказал, что прокуратуру он уведомляет первой, сразу после регистрации сообщения. Пацаны из десятого дома по улице Васнецова, заинтересовавшиеся машиной с разбитым лобовым стеклом, кружили вокруг нее около двух часов. Накинем еще минут тридцать на то, чтобы затянувшаяся стоянка «девяносто девятой» привлекла внимание ребят. Получается, что смерть наступила около восемнадцати часов. Произведя выстрелы, убийца немедленно скрылся. Резона засиживаться в компании расстрелянных жертв у него не имелось. — Судя по трупному окоченению, от шести до восьми часов назад, — Никульский не мог проигнорировать вопроса и.о. начальника криминальной милиции. «Ну вот, с учетом того, что сейчас час ночи, специально обученный человек пришел к такому же выводу, что и я, — с удовлетворением подумал Кораблёв. — Хотя, если ты такой правильный, Леня, мог бы и в прямой кишке температуру замерить, как в приказе написано». — Долго еще? — Птицын наклоном головы указал на следователя. — Да не быстро, — Саша не видел резона, чтобы подгонять Винниченко. От тщательности осмотра напрямую зависело, получит ли следствие и розыск какой-либо осязаемый материал для раскрытия убийства. Который впоследствии поможет привязать подозреваемого к месту преступления и трупам. Предстояла еще трудоемкая работа по изъятию заднего сиденья, на котором следовало искать микрочастицы от одежды преступника. С целым сидением возиться хлопотно, оно громоздкое, «Газель» понадобится для перевозки. Были бы чехлы, ограничились бы их изъятием. Одно время следователи практиковали оклеивание сидений скотчем, который отрывали вместе с прилипшими наслоениями. Но эксперты НИЛСЭ[41] забраковали такую методу из-за невозможности отделять микрочастицы от клейкой поверхности скотча. — В управлении народ ждет, — напомнил Птицын, — совещаться планировали. — Предложения? — Кораблёв после семнадцатичасового рабочего дня соображал плохо. — Я, пожалуй, всех распущу. Соберёмся с утра в десять, обсудим наработки. Сейчас все равно хватать и забивать в камеру некого. С ходу такие заказухи не раскрываются, — высказался Птицын. Саша не возражал. Ему хотелось постоять под горячим душем, поесть и улечься спать. Выпить пятьдесят граммов снотворного он не мечтал. На сон, если отбиться в два, останется не больше пяти часов. Копившаяся в течение последней недели усталость от рутинной надзорной работы умножилась стрессом последних событий, суливших непочатый край работы на необозримое будущее. Птицын, позвонив по мобильному, дал отбой совещанию и разрешил своим разъезжаться по домам. — Льво-ович, — широко зевнул Кораблёв, — извини, пожалуйста, засыпаю на ходу… Во сколько тебе сотовая связь обходится? — Триста рублей кладу на счет и на месяц хватает. — Пф, так мало? Я думал, гораздо дороже. — А я много через дежурку звоню, они по внутреннему соединяют, с кем скажу. Ноль-два звонок бесплатный. А ты чего никак не обзаведешься? С вашей зарплатой можно себе позволить. — После праздников раскошелюсь. Саша проинструктировал Винниченко, какие действия тот должен произвести в обязательном порядке. Следователь даже не кивнул в ответ. Чувствовалось, что при всем его пофигизме Борю задевало, что прокурор двигал в замы Кораблёва, имевшего меньший стаж работы. «Хрен с тобой, Борис Сергеевич. Я сказал, ты услышал. Спрос, если что, будет с тебя», — размышлял Саша. Свою задачу он выполнил от и до, стоять над душой у следователя не собирался. Тем более у такого опытного следователя. Надо было экономить силы для грядущих свершений. Прежние задачи никто не снимал. С утра набегут дознавательницы и следачки милицейские, закудахчут: «Александр Михалыч, мое дело подписали? А мое?» — Довезёшь? — вздёрнул подбородок Птицын. — Не хочу дежурку лишний раз не гонять. — Легко. Давай курнем только на свежем воздухе. Кораблёв и Птицын вышли из бокса, закурили. Саша — красную «Золотую Яву», Птицын — синий LM, «Любовь мента». Перекур совместили с блиц-совещанием в узком кругу. — Что нам осмотр дал? — задал вопрос подполковник и сам принялся на него отвечать: — Калинин и Зябликов спокойно пустили убийцу на заднее сиденье. Петруха с Ромкой парни крученые… были… Однозначно они хорошо знакомы, раз доверяли киллеру. Зачем они приехали на Васнецова? К кому-то на встречу? На стрелки в пойму ездят, обычное дело, но сейчас все снегом занесло, не проберешься. Остановились на спуске, у торца десятого дома. Ты обратил внимание, как Калинин сидел? Споко-ойно, руки на руле пристроил, обернулся назад, к пассажиру. Типа, говорит ему: «Приехали, дружила, вылезай». А тот стреляет… — Где у него был автомат? В кармане его не спрячешь. Значит, в сумке, — вставил свою порцию умозаключений Саша. — Или под одеждою прятал. Автомат без деревянного приклада или со складывающимся вполне можно под одеждой незаметно носить. Если куртка объемная, наподобие пуховика… Кораблёв сделал последнюю затяжку, бросил окурок под ноги, растёр подошвой. — Другой вопрос: за что их убили? Давай, Львович, колись, чего вы темните. Чего знаешь? И.о. начальника КМ поглубже на уши натянул шапку. — Пробирает, из тепла-то когда выйдешь… Из-за чего? Передел сфер влияния, экономика. Первая мысль, это от Клыча прилетело. Давай не сейчас, Саш. Тут до третьих петухов можно проговорить. Я приведу все в систему, расскажу. Какие могут быть секреты от родной прокуратуры? Без обид, ладно? Кораблёв пожал плечами, на обиженных воду возят. Они двинулись в сторону приземистой будки КПП. В тишине снег скрипел необычно звучно, будто кто-то зубастый сочную морковку проворно хрумкал. Саша поднял голову и изумился обилию белых звезд в чернильном небе. Казалось, что они живые, и что они беззвучно шевелятся. Неоновый диск растущей луны тоже едва заметно подрагивал. Когда ехали пустынной улицей Чехова, мимо «немецких» домов, построенными пленными после войны, Птицын поинтересовался делом Рязанцева. — Ты подписал обвинительное или как? Вопрос застал Кораблёва врасплох. Он ломал голову над загадкой, почему ночью кажется, что ты едешь быстрее, чем на самом деле. Задетый отказом подполковника поделиться информацией по убийству, Саша хотел ответить ему в тон. «Давай не сейчас, Львович. Без обид». Но сумел укротить эмоции, все-таки темы принципиально разные. Здесь гангстеров замочили, у них судьба такая, они сами её выбрали много лет назад. А там молодой, подающий надежды сотрудник угодил за чужие амбиции в жернова правосудия, в которых трещат его косточки. — Не подписал, — сквозь зубы сказал Саша, — Не знаю я, что с этим трёкнутым делом делать, Львович. Выброшу его на помойку. Только это между нами. Ладно? — Встань, Сань, у трансформаторной будки, я через арку пройду. Чего тебе кружить? — Вадим Львович, я же на машине. У тебя какой подъезд, второй? — Кораблёв свернул во двор растянувшегося на два квартала по улице Разина девятиэтажного кирпичного дома, известного в народе, как «китайская стена». Голубоватая панель автомагнитолы Pioneer высвечивала удручающие цифры. «01.39». 8 31 декабря 1999 года. Пятница. 08.00 час. — 09.00 час. Миха Маштаков, единственный в областном управлении, а может, и во всём МВД России опер с прокурорским прошлым, утром тридцать первого декабря заступил на суточное дежурство. Новогодняя следственно-оперативная группа была сформирована по принципу штрафного подразделения. В неё угодили сотрудники, имевшие проблемы с дисциплиной. В большинстве — на почве пристрастия к спиртному. Еще была парочка упертых правдоискателей, испортивших отношения с начальством. Концентрация в одном месте такого числа залётчиков выглядела рискованной. Поэтому ответственным от руководства был назначен заместитель начальника УВД по личному составу и кадрам полковник Коростылёв.