Она падает обратно на подушки. Фабиус провожает меня. Мы останавливаемся в коридоре. Замираем на мгновение. Трудно подобрать слова для того, что мы оба сейчас чувствуем. Нас объединяет любовь к этому существу в постели. Это чувство настолько странное, что его никак не передать словами. — Магрете Сплид? Ты ее нашла, Сюзан? Я киваю. — У нее с твоим отцом что-то было. До знакомства с твоей матерью… Когда я спускаюсь по лестнице, я слышу, как он неторопливо, аккуратно закрывает дверь. Внизу у лестницы мелькает тень. Я достаю ломик и выхожу в подворотню. Вижу Лабана, который стоит, опираясь на велосипед. Мы идем к машине. Он кладет велосипед в кузов пикапа. Я сажусь за руль. Я собираюсь завести машину, но останавливаюсь. Магазин на углу Готерсгаде разграблен. Стекла выбиты, внутри пусто. Это произошло, пока я была у матери. Я завожу машину и разворачиваюсь. Не хочу ехать мимо разграбленного магазина. Поворачиваю налево на Бредгаде. Для меня поездка от Королевского театра и «Magasin du Nord» мимо Нюхауна по Бредгаде до Эспланады — это поездка по прекрасному старому Копенгагену. Теперь же стекла во многих домах на первых этажах выбиты, а окна забиты досками. В воздухе — легкий запах гари. — Я позвонила в Центр физики элементарных частиц, — говорю я. — Если готовится эвакуация Дании, Торбьорн Хальк будет первым, кого вывезут в безопасное место. 4 Пока мы были в Индии, завершилось строительство Центра физики элементарных частиц. Наземная часть комплекса — это четырехэтажное здание, которое вместе с небольшим парком и окружающей стеной заняло территорию в десять тысяч квадратных метров, которая прежде относилась к Фэлледпаркен и саду Клостерхэвен, на углу Ягтвай и Серритслеввай. Мы благоговейно замираем перед лестницей. На все это было потрачено более сорока миллиардов. Датское государство выделило десять, а ЕС и НАСА — тридцать. Всех этих вложений в здание на первый взгляд как-то не видно. Но в нем все-таки присутствует некий стиль. Лестница из гранита, пол в холле выложен паркетом-елочкой, повсюду мягкие диваны, и даже форма охранников как будто предназначена для демонстрации на подиуме, она официальная, но не претенциозная. Однако охранники не собираются нас впускать. — Я звонила, — говорю я, — у меня назначена встреча, я лектор Копенгагенского университета. Охранники не двигаются с места. Лабан с трудом сдерживается. За спинами мужчин возникает женщина. — Элизабет, — обращаюсь я к ней, — в чем дело? Она отводит нас в сторону. Понижает голос. — Я получила твое сообщение, Сюзан. К сожалению, не могу тебя впустить. Мы очень заняты. Привет от Торбьорна. Насколько я поняла с его слов, ты написала заявление об уходе. Давай встретимся в другой раз. На белой рубашке у нее бейджик: «Элизабет Хальк. Профессор». — Ты стала фру Хальк, — говорю я. — И профессором. Неплохо. Она заливается румянцем. — Мне надо поговорить с Торбьорном, — говорю я. — Исключено. У него нет времени. Да и вообще ты не имеешь права здесь находиться. Прошу тебя, уходи. Я наклоняюсь к ней. Кладу ладонь поверх ее руки. Потом беру за локоть. И заламываю ей руку. Лицо ее мгновенно бледнеет. Глаза расширяются от удивления. Университетский мир живет в ментальной сфере. Не особенно вникая в телесные аспекты. И неважно, о чем идет речь — о радости или о боли. Я продолжаю давить правой рукой, левой обнимаю ее за плечи и веду к лифту. Лабан нерешительно следует за нами. — Элизабет, — говорю я. — Есть женщины, которые назовут тебя предприимчивой шлюхой. И скажут, что ты поднимаешься по служебной лестнице через постель. Но я другого мнения. Я бы сказала, что ты просто ускорила процесс. Ты все равно при любых обстоятельствах добралась бы до этой должности. В глазах у нее слезы. Мы доходим до лифта. Охранники смотрят на нас с подозрением. Я встаю так, чтобы не были видны наши руки. — Улыбайся! — говорю я. — Или я сейчас сломаю тебе запястье. И нажимай кнопку — едем вниз. Лифт опускается. Останавливается. Мы оказываемся в комнате, оформленной как холл роскошного отеля: много гранита, много диванов и кресел, обитых черной кожей. И картины на стенах. Оттуда мы попадаем в овальную комнату, по периметру которой выстроились телевизионное экраны. У экранов сидят двадцать-тридцать человек. У большого экрана — группа людей, в центре которой Торбьорн Хальк. Он под два метра ростом, у него рыжие волосы, и он первопричина всего происходящего здесь. Именно его открытие «спина Халька» в ходе экспериментов в ЦЕРНе, где есть большие ускорители, принесло ему Нобелевскую премию, такую же заслуженную, как премии Бора и Андреа Финк, и в результате Дании удалось получить деньги на строительство того, на что мы сейчас смотрим сквозь приоткрытую дверь. Перед нами бетонный туннель, в котором труба диаметром полтора метра из синего эмалированного металла на глубине пятнадцать метров описывает первые метры идеального круга, проходящего под Фэлледпаркен, Сванемёлен, внутренним Хеллерупом, внешним Эстербро, Нёрребро, Вальбю, гаванью, Амагербро и Хольменом, снова под гаванью, центром города и заканчивающегося там, где мы сейчас находимся, преодолев сорок километров, что делает ее крупнейшим в мире коллайдером. На протяжении этих сорока километров коллайдер разгоняет элементарные частицы до скорости, очень близкой к скорости света, создавая восемьсот миллионов соударений в секунду и выдавая в год восемнадцать петабит данных, которые могли бы заполнить более двух миллионов DVD-дисков, если бы не система фильтров, в разработке которой я принимала участие и благодаря которой из этих восьмисот миллионов соударений каждую секунду отбирается четыреста самых важных. Я отпускаю Элизабет. Она падает на стул. Я делаю несколько шагов вперед и похлопываю Торбьорна Халька по плечу. Ему трудно скрыть свою досаду, когда он видит меня. А за досадой скрывается страх. Он замечает жену. Страх усиливается. — Торбьорн, — говорю я. — Я хочу от всей души поздравить тебя со всем. И со свадьбой, конечно. Хочу представить тебе моего бывшего мужа, Лабана Свендсена. Они с Лабаном пожимают друг другу руки. Явно чувствуя неловкость. Две трети электроники в комнате демонтировано. Команда мужчин в синей рабочей одежде занимается последней третью. Мы проходим через комнату, дверь в кабинет Торбьорна открывается. Или в один из его кабинетов. Кажется, что мы попали в сад: повсюду горшки с растениями, система наклонных зеркал отражает солнечный свет сверху из парка, и он проникает вниз через световую шахту, создавая иллюзию, что мы находимся под открытым небом. Одна стена целиком занята смещаемыми досками, на досках нарисовано нечто, похожее на судно, подвешенное под воздушным шаром. На вершине шара вертикально установлено какое-то подобие паруса-крыла. — Новый патент, Торбьорн? Он не может устоять перед искушением похвастаться. И именно мне. Он просто распухает от гордости. Как будто это он — воздушный шар. — Я позаимствовал парус-крыло у судна «Челлендж», которое выиграло Кубок Америки. Оно может идти под углом пять градусов к ветру. Под парусом я поместил небольшой воздушный шар. Газовый. Энергию для расширения и сжатия баллона дают солнечные батареи. Под шаром небольшая закрытая кабина из углепластика в корпусе с большим килем. Это замечательный гибрид, Сюзан. В непогоду это судно может развивать скорость до двадцати пяти узлов и идти близко к ветру. При благоприятной погоде и попутном ветре оно летит, не потребляя энергии. Это произведет революцию в транспорте. Сегодня я провожу испытательный полет. Испокон веку Дания славится своими безумными изобретателями. Эрстед, Мадс Клаусен с его расширительными клапанами, Кройер с его шарами, Торсен, который придумал, как штамповать стальные раковины. Эрик Якобсен, создавший антабус. Торбьорн Хальк — еще один в этом ряду. На мгновение он так увлекается своими достижениями, что забывает все вокруг. Жена возвращает его к действительности. — Она сумасшедшая, Торбьорн! Она чуть не сломала мне руку. От нее можно ждать всего чего угодно. Срочно звони в полицию! Он нервно закусывает губу. — Я получил твое заявление об уходе, Сюзан. Нам, конечно, очень жаль. Но мы понимаем… — Кто-то написал его за меня. Меня хотят вычеркнуть из списков… Он снова закусывает губу. — Почему вы демонтируете приборы? — У нас ремонт. — Эти люди готовятся не к ремонту. Они все разбирают и упаковывают. Похоже на что-то посерьезнее. На эвакуацию. Государство опасается распада общественных структур. Поэтому верхушку общества отправляют в безопасное место. Расскажи мне об этом. Теперь он бледнеет так же, как и его жена. Он боится меня. Но еще больше он боится чего-то другого. — Я не могу говорить об этом, Сюзан. Я бы посоветовал тебе держаться от всего этого подальше. Я встаю. — Думаю, надо позвонить какому-нибудь журналисту, — говорю я. — Сюзан. Что бы ты ни делала. И чем бы ни угрожала. Я не могу об этом говорить. Он дошел до какой-то границы, дальше которой двинуться не может. Мы ничего не добились. У меня нет никаких документов, которые можно было бы показать журналисту. Я киваю Лабану. Элизабет встает. — Торбьорн, я вызываю полицию! — Замолчи, Элизабет!