— Я вам сейчас покажу локоть! — Физрук погрозил всем парням кулаком, осмотрел повреждённую руку горе-баскетболиста и сказал. — Иди Толя в медпункт. Можешь на урок не возвращаться. Молчанов проводи товарища. Не хватало мне ещё заражения крови на свою голову. Когда мы с «Широким» покинули зал, где всё ещё стучали баскетбольными мячами в паркетный пол, Толик недовольно прошипел: — Чё, футболист, радуешься? — Топай, давай, топай. — Я подтолкнул хулигана к заветной двери медпункта. — Сейчас от потери крови хлопнешься в обморок, мне что, тебя нести прикажешь? — Зачем с физичкой в ментуру бегал? — Продолжал заводиться Широков. — Мы же честно с тобой дрались! — Ты думаешь, по твоему поводу в ГУВД ходили? — Я криво усмехнулся. — Маньяк в городе появился, навроде Чикатилы. — Каво? — Таво, топай, топай. — Я два раза постучал в белую дверь медицинского кабинета, на табличке которого было написано «Медсестра Копылова Наталья Сергеевна» и, войдя внутрь, тут же весело сообщил женщине в белом халате. — Наталья Сергеевна, непредвиденный случай на уроке физкультуры! Учащийся восьмого «А» Анатолий Широков прыгнул в высоту «Фосбери-флопом» два сорок и улетел мимо матов. Теперь нужно срочно оказать первую медицинскую помощь. Искусственное дыхание я уже сделал. — Биз...бол, — тихо прошипел хулиган. — Вы у себя в спортзале совсем сума сошли! — Всплеснула руками медсестра, женщина лет тридцати, маленького роста с неприметными простоватыми чертами лица и чуть-чуть склонная к полноте. — Это кто же удумал на такую высоту прыгать? — Готовимся к Олимпийским играм в Сеуле. Страна требует новых рекордов и новых покорённых вершин! — Отрапортовал я и с чувством выполненного долга уселся на стул, чтобы посмотреть, как пострадавшему от баскетбола балбесу будут намазывать локоть зелёнкой и накладывать бинт. И вдруг сообразил, что Чикатило-то ещё не взяли! Его ведь только в 90-ом году сцапают. «Сегодня же напишу куда следует», — подумал я. А тем временем медсестра точными ловкими движениями перебинтовала Широкову руку, сразу показав, с какими травмами чаще всего обращаются школьники. — Голова не кружится? — Спросила Наталья Сергеевна у одноклассника. — Сейчас я тебе ещё витаминов дам. В вашем переходном возрасте обмороки частое дело. — Сказала она уже мне, тем самым подсказав хорошую идею, как свалить с уроков, если появится такая необходимость. — Витамины — это хорошо. — Я подмигнул Широкову. — Я бы ещё на вашем месте противостолбнячный укол нашему чемпиону воткнул, чтоб он на два сорок в следующий раз не сигал без разминки. — Не надо укол! — Тут же подскочил с кушетки хулиган. — Нормально у меня всё с головой, не кружится. — Не всегда отсутствие головокружения говорит о том, что с головой полный порядок, — хмыкнул я и тоже встал со стула. — Пошли что ли, до раздевалки тебя провожу, чемпион. * * * Первые пятнадцать минут сегодняшнего урока литературы превратились для меня в сольный концерт. Сначала я исполнил для одноклассников и нашей классной руководительницы Марины Алексеевны романс «Окрасился месяц багрянцем, где волны шумели у скал». Затем спел старинную казачью песню «Не для меня придёт весна, не для меня Дон разольётся», пояснив литераторше, что этот шедевр народного творчества в 19-ом веке звучал в лучших домах Москвы и Санкт-Петербурга именно как романс. Далее я затянул «Шумел камыш, деревья гнулись», но, не дослушав и половины песенного произведения, Марина Алексеевна заявила, что эта пошлость прозвучит на литературном вечере только через её учительский труп. Тем более «камчатка» во главе с «Широким» тут же возбудившись, начала фантазировать на тему, чем занимались влюблённые, когда шумел камыш. — Тогда есть беспроигрышный вариант — романс «Гори, гори, моя звезда», — сказал я и запел: Гори, гори, моя звезда, Звезда любви приветная! Ты у меня одна заветная, Другой не будет никогда… Окончание великолепного романса потонуло в шумных и продолжительных аплодисментах, так как сметливые одноклассники быстро сообразили, чем дольше аплодисменты, тем быстрее закончится урок. — Итак, с романсами определились, теперь разбирайте отрывки из «Горе от ума», — опустила всех на землю классная, вытащив из бумажной папки уже напечатанные на пишущей машинке листы. — Монолог Чацкого «А судьи кто?..». Кто возьмёт? Можно разделить его на трёх человек. Хоть что-то в ваших головах останется от Грибоедова. «Интересно, — подумал я, пересев на самую заднюю парту во втором ряду, чтобы не мешать народу разбирать отрывки покороче и полегче, — стал бы сочинять старик Грибоедов свою комедию в стихах, если бы знал, что спустя годы её будут заставлять учить из-под палки? А ведь «Горем от ума» зачитывался весь Петербург, разобрав произведение на цитаты. Сейчас кому скажи про это, пошлют на три буквы, хоть дым Отечества всё так же сладок и приятен». — Слышь, футболист, — ко мне подсел Широков, — а что ты в медпункте говорил про маньяка? Кто погиб-то? — Я знаю о трёх девушках, — шёпотом ответил я. — Одна из второй школы, одна из общежития швейной фабрики… — Как зовут? Я там почти всех знаю, — перебил меня он. — Как зовут? — Я задумался на несколько секунд, так как имена и фамилии были записаны в моём дневнике. — Кажется… эээ… Нет точно, Екатерина Кузнецова. Пропала в мае этого года. — Ух, — тяжело вздохнул Широков. — В мае? Нет, её не помню. — Слушай «Широкий», а может, ты меня со своими знакомыми из той общаги познакомишь? Вдруг кто-то что-то видел или слышал, а ментам не рассказал, если их вообще кто-то опрашивал. К примеру, сегодня после школы давай сходим. Время дорого, скоро может пропасть ещё какая-нибудь молодая и красивая девушка. — Щаз побежал. Хотя... А давай, должен будешь, — усмехнулся наш школьный хулиган. — Спой что-нибудь нормальное, а не эту тягомотину. — Без проблем, сбацаю на перемене. — На перемене, кто хочешь сможет, а ты сейчас при нашей классной, при Марине, ха-ха. Слабо? — «Широкий» нагло ухмыльнулся. — Марина Алексеевна! — Я поднял руку и встал. — Толя Широков мне сейчас хорошую идею подсказал. У нас ведь действие «Горе от ума» происходит в 19-ом веке, поэтому этой комедии в стихах не хватает немного актуальности. — Я тебя, Валера, не понимаю, — пробормотала литераторша, покосившись на Широкова. — А я сейчас объясню. — Я взял гитару и снова направился к доске, услышав за спиной одобрительные смешки одноклассников, которым хоть чем бы заниматься, только бы не учиться. — Вот смотрите. Романсы у нас 19-го века есть, отрывки из бессмертной комедии тоже. Давайте добавим современности, протянем, так сказать, мостик из прошлого в настоящее. Чацкий ведь у нас несчастный влюблённый, значит, в финале нужна песня несчастного влюблённого. — Нет, нет, нет. — Замахала руками классная, и тут же на неё посыпалось нытьё всего нашего 8 «А»: — Ну, давайте, Марина Алексеевна, попробуем! Не понравится, всегда можно отказаться! — Не полезешь в воду, не узнаешь броду! — Гаркнул довольный Рысцов. — Тихо! — Рявкнула литераторша. — Хорошо, играй Молчанов. Зря я тебя послушала. Я подмигнул всем одноклассникам и, увидев как осклабился «Широкий», провёл по струнам. «Сейчас я вам сбацаю песню несчастного Чацкого, ахнете», — ухмыльнулся я и запел хит группы «Король и Шут», который терпеть не мог Михаил Горшенёв, или как его звали фаны «Горшок». С головы сорвал ветер мой колпак, Я хотел любви, но вышло все не так. Знаю я ничего в жизни не вернуть. И теперь у меня один лишь только путь... Когда я добрался до припева, не улыбался в классе только ленивый и наша комсомольская активистка Томка Полякова. Но так как с Томой у меня и без панковских шлягеров всю школьную юность были сложные и натянутые отношения, я рубанул дальше забойный припев: Разбежавшись, прыгну со скалы. Вот я был и вот меня не стало. И когда об этом вдруг узнаешь ты, Тогда поймешь, кого ты потеряла… — Эту песню вы будете исполнять на сцене только через мой труп! — Перекрикивая аплодисменты, крикнула классная руководительница. — А Чацкому бы с Грибоедовым понравилось, в том смысле песня, а не труп, — пробурчал я, возвращаясь на своё место. — Дурак, — написала мне на маленьком клочке бумаги вредина Полякова. — Дурак, дураку рознь, — отписался я в ответ. * * * Примерно около трёх часов дня, мы с Широковым уже сидел на скамеечке около женского общежития швейной фабрики. Фабричные девчонки вот-вот должны были появиться с первой смены, поэтому я немного волновался, в отличие от одноклассника, который уже предполагал, кого он сегодня пощупает за ляжку. Я на нервах расстегнул ещё раз свою курточку и бросил взгляд на бутылку с мутной алкогольной жидкостью, которую взяли с рук на квартире у одной ушлой бабки. Ведь «Широкий» сказал, что без пузыря в этой общаге делать нечего, вот и пришлось ещё раз раскулачить Андрюху Рысцова на три рубля, отдав ему взамен на сохранение гитару. При этом Дине наврал, что иду не к девкам с невысокой социальной ответственностью, а устраиваться на работу в местную газету. — Да не дёргайся ты, — хмыкнул Широков. — Дурное дело нехитрое. Сейчас по стопарику хлопнем, сунем, вынем и пойдём, ха-ха. — Это меня и беспокоит, — пробормотал я, вспомнив случай из своей бурной студенческой молодости, когда три дня, начиная с 8-го марта до понедельника, прожил в женском общежитии и чуть живой выбрался оттуда на четвёртые сутки.