Я на всех парах ретируюсь в спальню и закрываю дверь на замок. От страха сердце бьется так громко, что я едва различаю голоса. Ладони дрожат, колени ватные. Если это ещё какие-то дружки, то замок мне не поможет. Дождусь, когда они уйдут на кухню и убегу в подъезд. Уж лучше там на ступенях пережду, чем здесь – сидеть и не знать чем может закончится эта ночь и кому из них заблагорассудится попасть ко мне в спальню. - Ты кто такой я повторяю? – папин повышенный голос долетает до меня сквозь вату, забившую уши. - Оля где? Застываю, потому что в первую секунду кажется, что я ослышалась. - На кой тебе моя дочь? - Так это он привёл её, - следует голос собутыльника. Не послышалось… Давид. - Что? Значит, это с тобой Олька шляется?! - Где она? – игнорирует их нападки Дав. – Оля! Требовательно зовёт, а я сильнее лопатками в дверь утыкаюсь. Зачем он это делает? Сам же затолкал домой. Когда просила не везти меня сюда, он злость извергал и рассказывал, как ему на меня плевать. А теперь что? Глаза начинают жечь слезы от стыда и обиды. - Вали отсюда, парень! – заплетающимся языком кричит папа. - Или мы поможем, - добавляет тот второй. - Я никуда не уйду, пока Оля сюда не выйдет! - А ты кто такой? Хмырь её что ли? - Да что ты с ним говоришь?! За шиворот и с лестницы, а то стоит тут строит из себя хрен знает кого. - С лестницы улетишь ты, если ещё раз назовёшь её малышкой! - Чего?? Учить меня будешь?! Господи!!! Дрожащими пальцами открываю дверь как раз в тот момент, когда папин знакомый закатывает рукава и идёт прямо на Давида. - Не надо, - прошу, а у самой голос срывается. Сердце от волнения трепыхается, как птица в клетке. Не хватало только, чтобы он пострадал от этого пьяницы. - Оля, это кто? – папа оборачивается ко мне, а Давид в этот момент грубо оттолкнув грузное тело знакомого, и усадив его на скамейку в прихожей, протягивает руку и хватает меня за локоть. - Идём, - протаскивает к двери. - Стоять, - дергает меня за вторую руку папа – Ты обалдела? Куда собралась? От происходящего у меня шумит в голове, и режет глаза. Кажется, что это какой-то сюр. Нервы звенят, в горле дерет ком. - Давид, не надо, - пытаюсь высвободить руку, но Давид не пускает. - Ты пойдешь со мной! - С чего это? Ты сам привёз меня домой, хотя я просила этого не делать, - цежу сквозь зубы, замечая сквозь поплывший фокус, как дергаются его желваки. – А теперь не надо меня жалеть. Езжай и отдыхай, как тебе хотелось! Тяну руку, но глухая стена, которая вместо того, чтобы не создавать ещё больше проблем, со всей силы оттаскивает меня к лифту, вырвав из некрепкой хватки папы. - Ты едешь со мной, - припечатывает, а потом возвращаясь в квартиру. - Я не понял. Ты что о себе возомнил, щенок? Куда мою дочь везёшь? Ээ?! Перед глазами плывёт картинка того, как Давид игнорирует пламенные речи отца, заходит внутрь и отмахиваясь от того, как папа пытается схватить его за плечо, выходит с моей курткой и сумкой. Берет за руку и тащит вниз по ступеням под аккомпонемент ругательств от отца и его товарища. - Олька! – крик папы эхом отдаётся от стен подъезда, - Ну ты завтра получишь! Не получу, точно знаю. Потому что на утро папа не помнит ничего из того, что происходило ночью. Поэтому мне никогда от него и не достаётся за то, что прихожу поздно. Я либо вру о том, что ночевала у бабушки, либо он просто спит днём, а к вечеру снова проводит время в компании бутылки. На улице я не чувствую ни ветра, ни холода, пока Давид ведет меня за руку к его машине. Открывает дверь, но перед тем, как пропустить меня внутрь, накидывает на меня мой пуховик. Не могу в глаза ему смотреть. Сил нет никаких. С одной стороны – я ненавижу его за то, что позорно притащил сюда и за все те слова, что сказал до этого, а с другой – я не хочу оставаться дома. И в подъезде тоже не вариант, ведь кто знает сколько они будут еще пить. Поэтому я просто молча позволяю ему усадить меня в машину. Оказавшись внутри, отворачиваюсь к окну. Слезы бегут по щекам, но я настырно стираю их. В груди так сильно болит от стыда, унижения, страха. Все это смешалось в какую-то отвратительную жижу, забившую мои легкие и не позволяющую нормально дыхнуть. Никогда папа не позволял никому ко мне прикасаться. Я была его девочкой, его дочкой, а сегодня и слова тому мужику не сказал, когда он меня за плечо взял. А что, если бы он захотел другого? Машина пружинит, знаменуя о том, что Давид занял водительское сиденье, а я сильнее себя руками обхватываю и стараюсь держаться. Изо всех сил держаться, потому что при нём плакать не хочу. Не дождется. Не после того, как сказал, что я пустое место и ничего не стою. Я смогу. Обязательно смогу. Вдох, глубокий, медленный, проходящий по легким битым стеклом. - Оль, - зовёт Давид тихо, а я головой мотаю. Не говори со мной. Не хочу, нет! Впечатываюсь сильнее спиной в сиденье. Рвано выдыхаю, когда вдруг его пальцы касаются моего лица и за подбородок поворачивают на себя. - Оля, - мрачные карие глаза несколько секунд изучают меня, а потом происходит то, чего я совсем не ожидаю. Давид вдруг рывком притягивает меня к себе, заставляя уткнуться носом ему в шею, и крепко обнимает. Внутри меня происходит взрыв. Все мои установки не плакать с треском проваливаются и я, громко всхлипнув, начинаю реветь. Упираюсь ладонями в крепкую грудь, пытаясь оттолкнуть его, но Давид не пускает. Продолжает держать, пока у меня слезы рекой льются, как у самой жалкой дуры на свете. Я не помню когда я так в последний раз плакала, чтобы навзрыд. Позорно, с всхлипами и содроганиями всем телом. Наверное, тогда, в тот злополучный день, когда случилось непоправимое. Не знаю сколько длится этот момент моей слабости, но в какой-то момент слезы заканчиваются. Я больше не плачу, а просто сижу застывшим изваянием в объятиях Давида и пытаюсь справиться с происходящим. Его запах щекочет ноздри и выжигает легкие, но я не двигаюсь. Ещё хотя бы секундочку. Зажмуриваюсь, насыщая себя такой недозволенной близостью, потому что уверена, что больше подобного никогда не повторится. И как бы я его ненавидела, сердце порхает бабочкой в груди и мечется из угла в угол, как заведенное. Потому что это ведь Давид. И он меня обнимает. Молча, вот уже сколько минут крепко держит в руках, а я слышу как хаотично и гулко бьется в груди его сердце. Сердце, которое мне до смерти хочется, чтобы стало моим. Минута, две, три… Последний глубокий вдох, и я все же заставляю себя отстраниться. Руки, сжимающие меня секунду назад, разжимаются и опускаются на сиденье. Чувствую на себе пристальный взгляд, и таки осмеливаюсь взглянуть в напряженное лицо. - Почему ты ничего не сказала? – протянув руку, Давид стирает с моей щеки остатки влаги, а меня в этот момент бьёт током. Спешно отодвигаюсь и уже сама указательными пальцами прохожусь под глазами. - Ты выбрал версию о том, что мне хочется гулять до утра. Я не стала её развеивать. - Если бы ты объяснила, я бы не повёз тебя домой. - Я просила. Но ты предпочел проигнорировать мою просьбу, ведь кто я такая? Всего лишь та, что способна зажиматься по углам с парнями. Шумный выдох разносится по салону, а потом Давид заводит машину. - Поедем ко мне, - ставит перед фактом, съезжая с тротуара. – Переночуешь с Мариам. - Нет, не нужно. – запинаюсь, прежде, чем признаться, - Мариам не знает ни о чём, а я не хочу ей пока рассказывать. Давид хмурится, но ехать не прекращает. Выруливает из моего двора на дорогу. - Есть ещё где остановиться на ночь? У бабушки? Нет, это совсем другой конец города, ночью гнать его туда мне совесть не позволит. - Не знаю, может, - задумчиво лезу в сумку, отыскивая телефон. Родители Миши в курсе того, что происходит с моим отцом, потому что его мама раньше хорошо общалась с моей. Раньше, до того, как папа пошел по наклонной. Почему-то отношение Ирины Сергеевны ко мне стало холоднее с тех пор. – Возможно, у Мишки получится, я позвоню сейчас. - У меня переночуешь, - грубо обрубает мой порыв Давид. Я недоуменно вскидываю на него голову, так и не успев открыть контакты, но он на меня не смотрит. Руль крепко сжимает, всё внимание сосредоточено на дороге. - Как это у тебя? - Вот так. - Но твои родители этого не поймут. - Они не узнают. Теперь хмурюсь я. - В смысле? Оставишь меня в гараже до утра? - Нет. Будешь спать в моей комнате. Глава 15