… Дверь открыла не прислуга, как она ожидала, а сам Елесеев. Выглядел он понуро и устало: взгляд рассредоточено бродил по окрестностям и создавалось впечатление, будто хозяин и вовсе не замечает гостью, но это мнение было ошибочным. Виктор Владимирович вяло поинтересовался: – Вы очередная журналистка? Мне нечего вам сообщить. Прошу не беспокоить нас. Дайте спокойно пережить все, что навалилось на нашу семью. Он уже готов был закрыть дверь, когда Селиверстова протянула удостоверение. – Так вы по поводу Роминой гибели? – слегка оживился мужчина, – Ира предупреждала о том, что обратилась к детективу, но я не думал, что им окажется… – Женщина, – закончила фразу Александра и ни капли не обидевшись, добавила: – собственно, я пришла побеседовать с Ириной. – По поводу ее настоящей семьи, – догадался Виктор Владимирович. – Слышал, как она рассказывала о вас жене. Да и журналюги покоя не дают. – Так я могу зайти? Он ответил утвердительно, пропуская ее в большой и богато обставленный дом. – Ира говорила о вас нелицеприятные вещи, утверждая, что вы отказались ей помочь, – мужчина отошел к лестнице. Детектив объяснила: – Помогать человеку, бросившему свою семью, не входит в мою компетенцию. – Разве вы не должны помогать всем, кто просит помощи, особенно в такой жуткий момент? Ира потеряла близкого человека, и вы обязаны были согласиться… – Она просила помощи в деле, не касающегося вашего сына. – Если так, то решайте с ней сами. Она в дальней комнате, там, где мини - кинотеатр. Увидите. Мне пора к жене: посмотрю, как она, – Виктор Владимирович отвернулся от гостьи и уперся рукой на витую балясину. – Она не в больнице? – удивленно подняла брови Александра. – Нет. О ней должен заботиться я, – и медленно поплелся наверх. Слово «я» он произнес с особой интонацией: чувство вины - вот, что заставило его забрать жену из больницы. Она проследила, как он медленно, будто каждый шаг давался ему крайне тяжело, поднялся на второй этаж и исчез за углом. Гнетущая атмосфера дома давила и на детектива. Как и сообщил Елесеев, Ирина сидела в комнате, больше напоминающей маленький кинозал с четырьмя огромными колонками. Тут стоял попкорн и «Кока-кола», а на широком диване валялись 3D-очки. Увидев в дверях Селиверстову, женщина подскочила: – Что вы тут делаете? Решили добить мою семью?! Александра к нападкам привыкла - и не с такими людьми доводилось встречаться, но личная неприязнь к стоящей перед ней женщине дала о себе знать: – Семью добиваешь ты, Пассажирова. Я всего лишь пытаюсь помочь человеку, ничем не заслужившему скотское обращение. – Да вы, вы…– от гнева и неожиданной резкости в свой адрес Ирина задыхалась, но сумела довольно быстро взять себя в руки. – Вы опять про папашу. Я сказала: встречаться и тем более разговаривать с ним не–бу–ду, – она, демонстративно скрестив руки на груди, плюхнулась обратно на диван, при этом взяла горсть поп-корна и принялась с усердием жевать. Селиверстову такие люди просто выводили из себя, но и она умела брать эмоции под контроль - подошла, села рядом и пустила руку в стакан: поп-корн был сладким, карамельным, а сахар всегда немного да поднимал ей настроение, и, решив, что грубыми словами и упреками от этой дамочки ничего не добьешься, пошла на очередную хитрость и продолжила самой себе противным елейным голоском: – Каждый наш поступок, Ира, отражается в другом. Это еще называют бумерангом. Неважно, почему ты ушла из дома - это было давно, неважно и то, почему ты презираешь свои корни - это твое личное дело, но вспомни об Анне Андреевне. Она считает, что сын погиб по ее вине, призналась в убийстве, которого не совершала, так может она действительно в чем-то и права? И это плата за прошлые ошибки? Сама детектив в подобную чушь не верила, поскольку не была ни набожной, ни суеверной, ни фаталисткой, но, если не верила она, не значит, что не верила Ирина. Не ошиблась. Женщина теперь смотрела на собеседницу немного растерянно, и Александре померещилась влага в уголках ее глаз, но все-таки померещилась: Пассажирова не проронила и слезинки, зато вся ее поза стала менее уверенной. Неужели и этой мадам не чуждо что-то человеческое? И неожиданно Ирина уже совсем другим тоном заговорила: – Я действительно любила Рому. Любила и хотела быть с ним, но мы ведь как брат и сестра, настоящие. Мы были друг у друга, делились сокровенным, и он никогда не обвинял меня в том, что я, как вы наверняка считаете, вторглась в его семью. И мама, Анна Андреевна, мне как родная. Думаете, случившееся не подкосило меня? Глупо, нелепо, что она во всеуслышание заявила относительно Ромы, но его смерть уничтожила частичку ее души. С того ужасного дня, когда мы узнали, что Ромы больше нет, я каждую ночь слышу, как она рыдает, не стесняясь своего горя. Пару раз я утешала ее, но чувствовала, что ничем не помогу помочь. Не могу облегчить ее боль. Знаете, кто первым услышал признание о ее вине? Я. Надеялась, что этим и ограничится, но мама как будто помешалась от горя. Она ведь крайне набожная. Верит в Бога и в судьбу. По мнению Селиверстовой, первое исключало второе, и вера вообще была для нее скорее относительным понятием, а не чем-то священным или чуточку волшебным. За годы работы в полиции ей приходилось сажать в тюрьму не одного грешника, но попадались и чрезмерно «нравственные» персонажи. К примеру, священник, убивший своих пятерых детей по причине того, что сам Бог попросил его об этом: мол, те росли вне истинной веры - так что в это понятие детектив не верила, но перебивать Ирину не решалась и внимательно слушала дальше. – Мне так ее жаль, – продолжала та, – что невозможность хоть как-то помочь заставила дать ей эти чертовы таблетки! Я понимала, что она затеяла, но ее переживания и мои… В общем, я хотела помочь хотя бы ей. Она не ослышалась?! Эта женщина решила помочь матери убить себя? Ненормальная. – И вы знаете, – Ирина опустила глаза, – иногда мне кажется, что во всем виновата я. Сначала я винила эту его противную Диану, но вот вы сказали про ошибки молодости, а что если это плата и за мои? И признание, и шаг в нужном направлении: похоже Александра все-таки пришла не зря. – Что вы думаете? Это я во всем виновата? Что тут скажешь: во всем - не во всем, но в определенных вещах - безусловно, и Селиверстова честно ответила: