– Шэнь Сяоин дала ясно понять, что не разведется. – Может, вам известно что-то еще? – Больше ничего, ни о чем другом они не рассказывали. – Вы лично говорили с Шэнь Сяоин о разводе? – Говорил дважды. Она сказала, что ее совершенно не волнует, что я с кем-то встречаюсь, поэтому лишняя суета ни к чему. Эти слова ранили меня в самое сердце. Я люблю, когда все просто и однозначно, будь то в отношениях с людьми или при решении каких-то дел. Я не привык тратить время на всякие заморочки, для меня даже креветку почистить – и то в тягость, а если в доме перегорает предохранитель, меня это и вовсе выбивает из колеи. Что до разных интриг, так меня при одной мысли об этом бросает в пот. Шэнь Сяоин говорила, что я страдаю «иллюзорным упрощением», имея в виду, что я воспринимаю реальность как иллюзорно упрощенную картинку, и поскольку это характерно для младенцев, то, по существу, я вроде как отказываюсь взрослеть. И что теперь? Да, я такой: мне хочется, чтобы ничего в этом мире не менялось, чтобы в семье и на работе все было, что называется, по полочкам, чтобы везде царил порядок. – Раз вам не нравится ничего менять, то почему вы предлагали развестись? – Потому что моя любовь к Ся Бинцин стала больше, чем любовь к Шэнь Сяоин. – Когда именно у вас родилась мысль жениться на Ся Бинцин? Он уселся поудобнее и погрузился в воспоминания. – Это произошло года два назад, то есть через год после начала наших отношений. Поначалу я видел ее только в роли любовницы, даже представить не мог, что со временем полюблю ее настолько, что пара дней разлуки будет казаться двумя томительными месяцами. Да и она сперва не думала о замужестве, но потом все сильнее привязывалась ко мне и в конце концов тоже влюбилась в меня. У нее был такой прозрачный взгляд, такой же прозрачный, как воды Байкала, как родниковая вода из горного источника, что привозит мой водитель из леса в четырехстах километрах отсюда, без единого намека на муть, вся она была какой-то безупречной. Юная, светлая, высокая, по-детски невинная, шустрая. Разумеется, у нее имелись все преимущества перед дважды рожавшей Шэнь Сяоин. Первой о свадьбе заговорила она, я был категорически против. Поначалу я не осознавал, что именно меня напрягало, а потом понял: для меня пережить развод будет сложнее, чем вскарабкаться на небеса. Тогда я попробовал с ней расстаться. Сначала сократил количество свиданий с одного раза в два дня до одного раза в три дня, потом постепенно довел до одного раза в четыре-пять дней. Но встречаясь после столь долгой разлуки, мы оба начинали рыдать, словно редкие свидания зависели не от нас, а от козней злых врагов. Факт оставался фактом – разлука в шесть дней была для нас максимальным пределом, поэтому мы вернулись к прежнему графику и стали видеться чуть ли не каждый день. Отклоняя ее просьбы жениться на ней, я в то же время переживал, что она меня бросит. В таком случае моя жизнь потеряла бы всякий смысл и стала бы похожей на безвкусное блюдо, тогда настала бы уже моя очередь умолять. Вы даже не представляете, что происходит с человеком, когда каждый день его уговаривают жениться, он начинает просто раздуваться от гордости. Но когда такие мольбы стихают, он вдруг огорчается, да так сильно, что чувствует себя отбросом. Нельзя отрицать, что в этом вопросе я вел себя противоречиво, но уже сейчас, взвесив все за и против, я бы сделал свой выбор в пользу нее. – Вы ее любили? – Жань Дундун намеренно задала тот же вопрос, что и во время первого допроса. – Любил. – В прошлый раз вы говорили лишь о симпатии, какой из ответов считать правдой? – Этот. – А она вас любила? – Больше, чем я ее. – В чем конкретно это проявлялось? Немного подумав, он заговорил: – Она столько всего от меня терпела, но при этом никогда ни в чем не отказывала. Пожалуй, самой сложной просьбой, которую она услышала от меня, было поговорить с Шэнь Сяоин. Не думал, что она осмелится, а она, глупышка, и правда пошла, и не побоялась же, для такого требуется большое мужество. А в прошлом году на мой день рождения она специально заказала для меня целое представление, это было лучшее шоу в моей жизни. Я знаю, что она любила меня. – Слышала, что она хотела вас убить. – Она просто шутила. Сколько раз она хватала меня за нос или выкручивала ухо, угрожая, что если не женюсь на ней, то она меня прикончит. Если бы она и правда этого хотела, то уже давно бы убила. – Он тяжело вздохнул и добавил: – Когда любишь до глубины души, то притворяешься, что ненавидишь, а когда ненавидишь до глубины души, то по-настоящему любишь. – Вы знали, что она хотела подать на вас в суд за изнасилование? – Но я же ее не насиловал, как бы она это сделала? Жань Дундун включила запись, которую Ся Бинцин отправила матери. Сначала на ней послышался стук, после чего раздался голос Ся Бинцин: «Эй, есть кто-нибудь? Эй…» «Здесь очень темно, выпустите меня, выпустите меня». «Я слышу, что здесь кто-то смеется». «Не оставляйте меня в этом ящике, мне страшно». Далее снова следовал стук. «Эй, эй, мне тут не нравится, так никто не узнает, что я умерла». «Выпустите меня, я хочу быть вместе со всеми». «Я не сбегу, не сбегу, я еще приду, приду…» Сюй Шаньчуань чуть опустил голову и уставился в пол. – Вы знаете, где и когда была сделана эта запись? – поинтересовалась Жань Дундун. – Нет, впервые слышу. – О чем вы подумали, прослушав это? – О каком-то замкнутом пространстве. – Может быть, эта запись была сделана в том самом номере, где проходило собеседование? – Неужто? Не помню, чтобы она говорила такое. – Она общалась с вами больше трех лет, может быть, кроме вас, она встречалась с кем-то еще? – Нет, она отличалась постоянством, именно поэтому я и хотел жениться на ней. – Можно ли было назвать ее распущенной? – Нет. Она была очень целомудренна, придерживалась консервативных взглядов, часто смущалась. Тогда Жань Дундун надела перчатки и вытащила из бумажного пакета прозрачный конверт, в котором находилось вещественное доказательство. Сюй Шаньчуань сперва удивился, после чего вдруг словно окаменел. – Узнаете? – спросила Жань Дундун. Он протер глаза и снова взглянул на прозрачный конверт. В нем лежали испачканные кровью кружевные трусики. – Видели их? – последовал новый вопрос. Он покачал головой: – Видел похожие, но не эти. – Это то самое белье, которое было на Ся Бинцин, когда вы впервые вступили в ней в половую связь. – Я не помню. – На трусах найдены следы вашей спермы, кровь принадлежит Ся Бинцин, до того, как вы ее изнасиловали, она была девственницей. – Я ее не насиловал, она сама этого хотела. – В чем выражалось ее желание? – Она сняла верхнюю одежду, уселась ко мне на колени, я не вытерпел и поцеловал ее. – То есть в вашем понимании целомудренная, консервативная, скромная девушка, у которой ранее не имелось сексуального опыта, вот так вот запросто могла усесться к вам на колени при первой же встрече? Закусив губу, он вдруг задумался. – Если она сама этого хотела, – продолжала Жань Дундун, – то к чему ей было сохранять эту улику? Он молчал, было заметно, что ему не по себе. Между тем Жань Дундун включила следующую запись: «В этом году она останавливалась у нас на три дня, когда приезжала на Праздник чистого света. Вечером первого дня я заметил, что у нее красные глаза, и спросил, что стряслось. Она призналась, что влюбилась в женатого и теперь не знает, как быть. Я посоветовал оставить его и найти другого. Но ей это было не по нутру. Я предупредил, что мы против, чтобы нашу дочь содержали как любовницу. Она сказала, что как раз требует от мужчины развода. Тогда я сказал, что нам подержанный товар не нужен. Тут она укорила меня, что я хочу ее смерти. Ну я взорвался и от досады и безысходности залепил ей пощечину. Я же не знал, что ее убьют. Знал бы наперед, то скорее бы залепил пощечину ее матери. Сейчас из-за этого сам не свой, прямо взял бы и отрубил свою руку». – Это показания отца Ся Бинцин. Вы с ним встречались? – поинтересовалась Жань Дундун. Сюй Шаньчуань покачал головой. Жань Дундун снова включила запись: «Однако как бы я ее ни увещевала, она никак не реагировала и только на третий день к обеду открыла дверь. Мы-то решили, что она все хорошенько обдумала, в душе у нас затеплилась уже похороненная было радость, но, к нашему удивлению, она, даже не поев, вышла за порог, взяла у ворот такси и умотала. Мы с отцом тоже взяли такси и приехали следом за ней к озеру Ланьху. Она вышла из машины, мы тоже. Она встала на утес и замерла, в чем только душа держится. Мы перепугались, что случится непоправимое, и бросились к ней. Но чем больше мы старались ее образумить, тем настырнее она пыталась сигануть в воду, а силища у ней такая, что и не перебороть. Видя такое дело, я бухнулась перед ней на колени. „У нас, – говорю, – ты единственная дочь. Дело, конечно, твое, но, если ты сейчас спрыгнешь, мы прыгнем следом. Зачем нам жить без тебя?“ Она, похоже, вняла моим мольбам, уткнулась мне в грудь, да так и проплакала часа два к ряду. „Успокойся, – говорит, – мама, я останусь жить с вами“». – А это показания матери Ся Бинцин. Вы встречались с ее матерью? – спросила Жань Дундун. Сюй Шаньчуань снова покачал головой, глаза его чуть покраснели, он то и дело сильно моргал, словно пытался загнать слезы обратно и не позволить им вылиться. – Вы, возможно, не представляете себе, сколько вреда нанесли ей лично и ее семье. С этими словами Жань Дундун вынула из чехла красный ноутбук Ся Бинцин. Сюй Шаньчуань оцепенел, было видно, что эту вещь он узнал. Жань Дундун включила ноутбук и показала ему то самое видео с репетицией шоу к его дню рождения. При звуках песни «Happy Birthday» он все-таки залился слезами. – Любил ли вас кто-нибудь так же сильно, как она? – проговорила Жань Дундун. Он покачал головой. – Тогда искупите свою вину. – Жань Дундун передала ему бумажный платок. Он его не взял, вытер слезы рукой и проговорил: – Простите, я действительно ее изнасиловал… Глава 4 Проверка 27