Потом вся эта честная компания со мной во главе переместилась в трапезную. Ночное застолье я покинул в числе первых, наплевав на все условности. К моим экстравагантным поступкам и прочим не менее оригинальным делам местные уже давно привыкли, а потому никто не удивился такому поведению нового наместника. Две служанки, воспользовавшись отсутствием беременной Инеи, не пойми как оказались в моей кровати и наотрез отказывалась её покидать. Впрочем, я настолько устал от переезда, что сил бороться с чем бы и кем бы то ни было совсем не осталось, ну, почти совсем… * * * Первая неделя моего наместничества прошла для меня очень тяжко. Бояре, по давно заведённой традиции, прибывали в терем с самого раннего утра. Приезжали они или в санных возках, или верхом на конях, сдавая свои «транспортные средства» своим же слугам, неотлучно сопровождающим хозяев. Слуги отводили боярских лошадей в пустующие княжеские конюшни, а сами шатались по подворью, точа лясы с моими челядинниками. Бояре же целенаправленно направлялись в терем, расползаясь, как тараканы, по коридорам, гриднице и горницам. Если бы такой бардак творился на моём Ильинском подворье, то я бы точно не стал дожидаться лета, постарался бы прямо здесь и сейчас взять все бразды правления в городе в свои руки. Из-за непрестанного шума, издаваемого громогласными глотками бояр, терем превращался в филиал сумасшедшего дома. Происходящее запомнилось мне нескончаемым потоком разговоров, славословий, шумом и хмельным угаром. Ежедневно я вёл долгие муторные разговоры с городским нобилитетом. Приходилось игнорировать или пропускать мимо ушей раздающиеся с разных сторон тонкие намёки на толстые обстоятельства, не давая себя втравить во всякие мутные политические группировки. Адекватно со мной боярству можно было поговорить разве что по предпринимательским делам. Здесь я был дока, чувствуя себя как рыба в воде, и активно шёл на контакт. Но всё-таки с горем пополам работа Боярской думы наладилась, и моё постоянное присутствие на этих сборищах уже не требовалось. У нас с боярами установился новый обычай. Думцы самостоятельно собирались в Свирском тереме через день и в моё отсутствие выносили свои предварительные решения по различным вопросам. А решались ими в основном дела, по моему разумению, не стоящие и выеденного яйца, особенно в свете того, что в будущем я собирался всё переиначить на свой лад. Поэтому ну какое мне, спрашивается, дело до земельных споров, расширения боярских наделов за счёт закабалённых жителей соседних свободных весей и тому подобной грызни. Вскоре всё это будет нивелировано, ну а если вдруг у меня ничего не получится, то история просто пойдёт по своему привычному пути, и станет неважно, превратилась ли вервь Гадюкино в боярское село в 1234 году, или это произойдёт спустя два-три года… двадцать лет – без разницы! Оттого на земельные захваты боярами свободных общин я смотрел сквозь пальцы. Лишь бы только они поменьше меня донимали, давая возможность заниматься своим собственным производством. Микроскопическое уменьшение доходов казны из-за некоторого сокращения налогооблагаемой базы меня тоже трогало мало, так как мои доходы уже превышали все княжеские сборы вместе взятые. Поэтому, в отличие от прежнего прижимистого князя, боярам был очень выгоден такой щедрый наместник, без особых проблем и возражений удовлетворявший их земельные аппетиты. В общем, всё у нас с боярами вершилось к обоюдной выгоде сторон. И теперь один раз в две недели я устраивал общий сбор думцев, где председательствовал и рассуживал все эти их «пленарные постановления», шлёпая печатью направо и налево. Все были счастливы! И едва только наладив работу думцев, я тут же взялся за старое – принялся в ежедневном режиме навещать своё Заднепровское подворье, пропадая там днями напролёт. Больше некому было ограничивать моё времяпрепровождение на СМЗ. Мне было почти пятнадцать, что в глазах местной общественности означало полное совершеннолетие, особенно с учётом отъезда князя. Это событие автоматически повышало мой статус, превращающий меня в самостоятельную фигуру – князя в полном смысле этого слова. Этими обстоятельствами я и воспользовался на всю катушку, «зажигая» по полной на заводе. За лето существенно расширили орудийный цех. Теперь он, по сути, превратился в отдельный завод со своими доменными и пудлинговыми печами. Модернизировали старые цеха. Теперь на СМЗ в общей сложности было четыре доменные печи. К тому же теперь зима не была большой помехой. Воздушные двигатели с лихвой заменили бесполезные в стужу водяные колёса. Перевод на новую механическую тягу воздуходувок, молотов, а также реконструкция доменного и печного оборудования стале- и железолитейного цехов заняли практически всю осень. Тем более что заготовленные запасы руды полностью исчерпались уже к концу лета. В пусконаладочных работах я принимал самое активное участие. Сегодня, после технического перерыва, предстояло перезапустить доменный процесс на новой, модернизированной производственной базе. Благо, что и руды на складах удалось за осень поднакопить. Утро выдалось морозным и ясным, но одновременно то ли с неба, то ли с деревьев сыпался совсем мелкий, редкий снежок. Будем считать это хорошей приметой. Все главные действующие лица были в сборе. С моего одобрения мастер даёт отмашку – начинается загрузка угля. От угольного бункера и до домны выстраивается цепочка рабочих, и, передавая друг другу, по их рукам пошли полные ведёрки с углём. Угля загрузили в общей сложности почти тринадцать тонн. Вслед, аналогично углю, в печь посыпалась заранее размельчённая, обожжённая руда и прочие присадки. Вот и всё, домна готова к задувке! Мастер даёт команду: – Включаем воздуходувки! Как всегда медленно, но уверенно набирая обороты, заработали воздушные двигатели, в другой истории известные как двигатели внешнего сгорания Стирлинга. – Сопла открыть! – отдаётся очередная команда. Рабочие-доменщики сноровисто вынимают задвижки и по соплам – трубам, с сильным шипением, в домну начинает поступать воздух. Он через клапан холодного дутья с резким шумом врывается в каупера. Задувка пошла! Температура начинает расти, через полчаса поступает новая команда: – Открыть клапан горячего дутья! От горячего воздуха домна вдруг тяжело и громко загудела. Из печи вырвалось облако угольной пыли, которое тут же сменяется сизым дымом над трубой. Плавка началась! Постояв ещё немного, я удаляюсь в терем. До вечера ничего интересного тут не должно происходить. После первой рудной засыпки через каждые двадцать минут будут добавляться в печь новые порции угля, руды, известкового камня для флюса, а также несколько килограммов мелкого чугуна в крошьях. Во дворце время пролетело быстро. Поужинав, я вновь спешу на СМЗ, чтобы увидеть «файер-шоу». Литейный двор заметно выделялся на общем фоне. Его интенсивно освещали пылающие повсюду костры. Ранние декабрьские сумерки заполошно метались, неизменно отступая под напором яркого пламени. Немного припоздал. Из шлаковой лётки уже вытекал первый расплавленный, пышущий огнём шлак. – Желоба подготовлены, скоро чугун пустим! – встречает меня мастер – начальник третьей, ночной смены. Я перевожу взгляд на желоба, прикрытые железными листами, на которых горит уголь. Это было сделано для того, чтобы чугун раньше времени не остывал. – Не забыли желоба известью обмазать? – уточняю на всякий случай. – Ничёх не позабыли! – с нотками праведного возмущения в голосе отвечает мастер, являющийся к тому же ещё и миноритарным пайщиком СМЗ. Через некоторое время он уже обращается к группе рабочих: – Хватит языками чесать, облачайтесь! Горновые рабочие, помогая друг другу, одеваются в защитные халаты, перчатки и войлочные шапки. Вооружившись ломом с кувалдами, они подкрадываются к чугунной лётке. Далее следуют осторожные, но в то же время сильные, выверенные удары. Лётка крошится. Рабочие отскакивают, их разом освещает ослепительное белое пламя. Огненной шипящей рекой чугун врывается в желоб, заботливо укрытый сверху разогретыми железными заслонками. Народ что-то радостно и возбуждённо кричит. – Хороший чугун! – даёт своё заключение мастер, вглядываясь в исходящий жаром ковш. Горновые рабочие забили вместе с матюгами лётку. Далее пошла ставшая уже привычной рутинная работа. Чугун первой плавки был разлит по формам. Чугун второй плавки пойдёт в железоделательные печи. Чугун третьей плавки будет отлит в чушки. И так по кругу. Для отливки чугунных орудий мы старались использовать более качественную импортную руду, но её всю извели ещё в прошлом месяце. Отлитые по технологии Родмана чугунные единороги на санях свезли в Гнёздово. В сухих доках корабелы уже приступили к их установке на галерах. Бронзовые пушки сверлили на горизонтально-сверлильной машине. Борштанги были изготовлены полностью из стали, при этом сами расточные головки, точнее их зубья, естественно, были съёмными. Для движения подачи ствола к сверлильной машине использовалась металлическая зубчатая рейка, сцепленная с реечным зубчатым колесом. Но прежде чем приступать непосредственно к сверлению, предварительно определялось местонахождение центра орудийного канала. Заготовку раскручивали вокруг собственной оси, и от этого движения закреплённый напротив мелок оставлял круг, далее мелок переносили в центр только что нарисованного круга, повторяли вращение ствола, внутри первого мелового круга образовывался второй, и так продолжалось до тех пор, пока круги не суживались до точки – центра, где и надлежало начать сверление канала. Для дальнейшей обработки стволы орудий пушек поступали в Резной цех, где резательными станами отрезались пушечные «прибыли», а снаружи они обтачивались токарным станком. Кроме того, на токарных станках выполнялись и такие мелкие операции, как, например, обточка цапф. Здесь главная сложность в обработке возникает из-за необходимости обеспечить равенство диаметров обеих цапф и наличие у них общей оси, которая вдобавок должна пересекаться с осью канала ствола орудия. Для механизации этого сложного производственного процесса пришлось очень сильно извратить токарный станок, чтобы в итоге на свет появился узкоспециализированный цапфовый станок. Кроме обточки цапф требовалось выполнять над пушечным орудием и другие сверлильные работы, такие, как просверливание запальных отверстий. Предварительно, перед просверливанием, требовалось провести разметку запальных отверстий, а именно найти между цапфами по длине пушки среднюю линию, отстоящую равно с обеих сторон от цапф, посредством налагаемого на пушку у казённой её части и у дульного фриза горного уровня, установленного на отвесной деревянной доске. Цель этих разметочных действий – добиться пересечения оси запального отверстия и оси канала орудия. Режущие инструменты различных форм и размеров изготовлялись из «уклада» (то есть стали), а в последнюю партию резцов вообще был добавлен легирующий компонент – молибден. Это отдельная история! Ещё осенью, перед окончанием навигационного сезона я приобрёл большую партию так называемых «карандашных камней». «Карандашный камень» – это не что иное, как графит, и покупал я эти «камни» главным образом не с целью использования для письма, но как очень ценную добавку в огнеупорные глины. Графит существенно улучшает износостойкость металлургических тиглей и печей. Так вот, раньше этот «карандашный камень» вместе с киноварью и другими ценными мелочами я закупал у немецких купцов. А крайнюю партию «карандашного камня» я перехватил у шведских купцов, направлявшихся на юг, в Киев. Это был их обычный маршрут – из Финского залива по реке Неве в озеро Ладогу, а далее вниз по Волхову в Новгород, затем по реке Ловать через Усвяты они попадали в Днепровскую водную систему, и первым крупным городом на Днепре на их пути был Смоленск. По словам шведов, эти «карандашные камни» добывались в Финляндии, и даже место мне назвали, правда, запомнить я его даже не помышлял, а потому сразу же записал это невыговариваемое название в блокнот. По внешнему виду молибден слабо отличим от графита, но при письме на бумаге он оставляет серебристую черту. Вот эта его особенность при опробовании карандаша меня сразу же насторожила, а взвывшая от жадности жаба заставила все эти финско-шведские письменные камушки тут же выкупить. Быстро примчавшись на СМЗ, я тут же приступил к экспериментам над новым «чертёжным» приобретением. Проведённые мной опыты, при участии селитры и азотной кислоты, лишь окончательно подтвердили, что этот финский «карандашный камень» на самом деле имеет совсем другое, отличное от графита, происхождение. Это был, к моему превеликому счастью, сульфид молибдена. Процесс очистки этого сульфида трудоёмкий, происходит в несколько этапов. На первом этапе применяется концентрированная азотная кислота, в результате реакции из сульфида молибдена выделяется серная и молибденовая кислоты. Далее молибденовая кислота нагревается, и получается молибденовый ангидрид. И наконец, для выделения из ангидрида металла необходимо его прокалить с углём. Насколько важен молибден для стали? Например, всем известные японские клинки и мечи приобретают такую высокую твердость, вязкость, тугоплавкость, кислотоупорность и ряд других ценных свойств именно благодаря добавлению молибдена. Для инструментальной промышленности молибден незаменим, для орудийных стволов, кстати, тоже. Он оказывает аналогичное вольфраму действие на сталь, но гораздо более эффективно, и молибдена требуется в два-три раза меньше, чем вольфрама (примерно процентов шесть на металлорежущий инструмент), чтобы достичь той же твёрдости сплава. Получившиеся резцы могли с той же лёгкостью обрабатывать стальные заготовки, как стальные резцы обрабатывают железные. Поэтому молибденовые резцы попусту переводить на обработку железа я не стал, а решил их использовать только для обработки стали. Назначил ответственных людей с целью перехвата по весне шведских купцов на обратном пути из Киева. Нужно было срочно договариваться с ними об оптовых поставках финских «карандашных камней». А так как камней мне надо очень много, открою я им по секрету, что школу подмастерьев при заводе открыл, учеников кучу набрал, а письменных принадлежностей совсем нет. В любом случае шведы металл молибден без участия азотной кислоты получить не смогут, да и вообще вся европейская химия пребывает в зачаточном состоянии. Даже если они о чём-то там догадаются, то повторить уж точно не смогут! По Смоленску неожиданно ударили первые лютые морозы. Вокруг было белым-бело от выпавшего ночью снега. Дороги засыпало так сильно, что впряжённые в возки лошади с трудом торили себе дорогу, проваливаясь в снег чуть ли не по брюхо. С теремного гульбища, поёживаясь от холода, я смотрел, как над городом плывут сизые дымы печных труб. Но такую роскошь, как печное отопление, могли себе позволить далеко не все горожане. Многие избы топили по-чёрному, и дым из них выходил через оконца, дыры в крышах, приоткрытые двери и серой, удушливой поволокой медленно струился по городским улицам. В Свирском тереме с отоплением тоже были большие проблемы. Выстроить здесь «русские печи» я так и не удосужился, дворец по-прежнему отапливался печами-каменками, потребляющими огромное количество дров. Вот и сейчас с подворья слышался неумолкающий перестук топоров – челядь принялась рубить дрова. Позавтракав в трапезной, отправился верхом на коне на правый берег Днепра в своё Ильинское подворье. На въезде у обитых железом ворот проездной кирпичной башни меня встретил десяток пехотинцев, а уже на воротах заводской территории СМЗ меня приветило звено стрельцов – накануне я перевёл это подразделение из Гнёздова в количестве аж целого взвода. Это, собственно говоря, и были все мои наличные стрелецкие войска! Вооружены они были пока что фитильными пищалями, активно нарабатывая опыт обращения с новым оружием. Кремневые замки под руководством мастера Нажира сейчас разрабатывались «замочниками», ранее корпевшими над арбалетными воротами. Перед ними стояла задача сконструировать замок как можно с большим количеством деталей, которые можно было бы массово получать штамповкой. Новые замки я был намерен прежде всего использовать в устройстве пистолей, которыми намеривался в первую очередь вооружить свою конницу. Всё равно из-за дефицита пороха создать массовую стрелецкую армию у меня в ближайшие годы не получится. Пищали делали по самым примитивным, на мой взгляд, технологиям, но здесь и сейчас новаторским и прорывным. Железные листы гнули в трубу на желобковой наковальне и сваривали продольный шов ствола внахлёст. После этого приваривали остальные детали ствола. Сверлением внутреннего канала ствола я пока не стал заморачиваться – слишком мало производилось ружей, и налаживать под это дело сверлильный станок с приводом от воздушного двигателя было бы слишком расточительным удовольствием. Калиевую селитру и порох, соответственно, производили пока ещё в небольших объёмах. В Гнёздове сейчас активно шла технологическая оснастка порохового завода. В качестве сырья для получения калиевой селитры использовалась аммиачная вода, получаемая из Ковшаровского торфопредприятия. Первые селитряные бурты начать вскрывать планировалось лишь весной следующего года. Каждый стрелец носил кожаный подсумок с бумажными патронами на поясном ремне. Бумагу скручивали в кулёк и засыпали в него порох, а поверх пороха клали пулю и всё это вместе скручивали бумагой. Перед зарядкой в ружьё стрелец зубами откусывал нижнюю часть патрона, чтобы открыть доступ к пороху, часть пороха ссыпал на полку фитильного замка и с помощью шомпола проталкивал патрон до самого конца ствола. Применение бумажного патрона значительно упрощало процесс заряжания и повышало скорострельность оружия. Ружья-пищали были снабжены ремнём, поэтому их можно было носить за плечом. Высококачественное железо, получаемое из шведской руды, позволяло серьёзно облегчить вес ружья и обходиться без сошек. Кроме того, для ведения ближнего боя все ружья были снабжены штыком. Опытовые стрельбы показали пробивную силу пули: если удавалось попасть в цель, то на дистанции как минимум до пятидесяти метров она прошивала навылет любой доспех. С заводскими стрельцами-охранниками раз в неделю начали устраивать учения, где отрабатывались новые тактические схемы боя. Воины строились в десять рядов глубиной. Это объяснялось низкой скорострельностью фитильных ружей. Стоявшие в первом ряду спускали курок, имитируя выстрел, затем делали поворот кругом и маршировали назад. Там, за спинами товарищей, они могли перезарядить оружие в относительной безопасности. Те, кто стоял во втором ряду, делали шаг вперед и в свою очередь «стреляли». Воины повторяли эти движения снова и снова, пока не смогли выполнять их автоматически. Здесь же вместе со стрельцами проходили обучение пушкари. Дело в том, что в Гнёздово никто из командиров-дружинников дела с огнестрельным оружием не имел и ничему вразумительному никого научить не мог. Поэтому обучением приходилось заниматься мне, а чтобы не сидеть постоянно в Гнёздово, стрельцов и пушкарей я перевёл к себе на территорию Ильинского детинца. В стрельцы, а особенно в пушкари и помощники командиров (вестовые, знаменосцы-сигнальщики, трубачи и барабанщики) попадали самые смекалистые призывники, способные осилить школьную программу и заодно суметь выучить и применять на практике написанные и уже отпечатанные воинские уставы. Этих уставов было два: общевойсковой, посвящённый всем родам войск, и отдельно пушкарский – для артиллеристов. Этот Пушкарский устав писался параллельно с производством и испытанием первых пушек. В него мною сразу была внесена стандартизация стволов, зарядов, лафетов и единиц измерения. Так, основой для пушек стал вес чугунного ядра, которое при диаметре 2 дюйма (5,08 сантиметра) весило один фунт, названный артиллерийским (около 491 грамма). Ядро весом 3 артиллерийских фунта имело диаметр около 7,6 сантиметра, 6 фунтов – 9,5 сантиметра, 12 фунтов – 12 сантиметров и так далее. Длина орудийного ствола измерялась диаметром его ядра, в калибрах. Какое число ядер можно уложить вдоль ствола, таков будет его размер в калибрах. Постепенно, в результате опытов, определилось необходимое количество пороха, чтобы и ствол не разорвало, и ядро улетело как можно дальше. Для больших орудий оно равнялось половине веса ядра, для малых – две трети или даже целому ядру. Приводились в Уставе и некоторые математические, баллистические расчёты. Поэтому каждый пушкарь знал, что для достижения наибольшей дальности стрельбы ствол должен быть поднят на 45 градусов по отношению к линии горизонта. В Пушкарском уставе была прописана «Инструкция для приема артиллерийских орудий», по которой каждый орудийный ствол должен был подвергаться осмотру и проверке на предмет правильности изготовления канала ствола, расположения цапф, мушки. После этого проводилось испытание на прочность тремя выстрелами. Вес боеприпасов для каждого выстрела определялся соответствующей таблицей, прилагаемой к инструкции. На вооружение армии от производств принимали только те орудийные стволы, которые отвечали всем требованиям данной инструкции. При СМЗ во главе с Веруславом уже не первый месяц функционировала заводская школаучилище, получившая название ПТУ. Пушкари, стрельцы, а также вестовые, знаменосцы-сигнальщики, трубачи и барабанщики отзывались из гнёздовских полков и в обязательном порядке проходили в ПТУ обучение. Заводская школа давала не только начальное образование, но и совмещала его с курсами повышения квалификации и лабораторией. Преподавателями в ней были бывшие ученики первого набора «дворянской школы», подросшие как физически, так и интеллектуально. Профессиональные навыки и умения пэтэушникам прививали мастера и наиболее способные подмастерья. Также здесь проходили обучение сами рабочие, подмастерья, их дети, а также некоторые отобранные в ходе тестирования горожане и жители окрестных сёл, занятые рудно-угольными заготовками для завода. В лаборатории учителя-химики осуществляли опыты при активной помощи наиболее заинтересовавшихся этим делом подростков. Ну и заводскую практику для учащихся никто не отменял.