По дороге к выходу из кампуса он повстречался с Сергеем, который восторженно приветствовал его, покопался в своей сумке и вытащил конверт. – Через четыре дня, – объяснил он, глядя на Йону сияющими глазами. – Там внутри приглашение и входной билет. Он действителен только в день вечеринки, между половиной восьмого и половиной девятого вечера, так что не опаздывай. – Он похлопал Йону по плечу: – Буду рад представить тебя своим друзьям. Юный гений! Как это будет по-немецки? Вундеркинд? – Да, вундеркинд, – подтвердил Йона, устало улыбнувшись, и уже наполовину повернулся, чтобы уйти. Но Сергей схватил его за руку и потянул обратно к себе: – А ты умеешь показывать фокусы? Ну… ты знаешь. Например, перемножать десятизначные числа в голове или извлекать корни быстрее чем калькулятор? А, так вот откуда ветер дует. Сергей предполагал использовать его на вечеринке в качестве клоуна. В качестве того, кто в полночь заберется на стол и будет показывать интеллектуальные фокусы, развлекая других. В принципе, в этом не было ничего такого. Йона делал это уже много раз, в большинстве случаев по просьбе родителей, которые охотно демонстрировали друзьям и знакомым, каким гением был их сыночек. – Конечно, я это умею, – произнес он. – Супер! – Сергей поднял вверх оба больших пальца. – Я очень рад! Йона незаметно усмехнулся. Пару раз он уже спрашивал сам себя, какому обстоятельству он должен быть благодарен за это приглашение. Уж точно не тому, что он стал так симпатичен Сергею, ведь они за все время едва обменялись друг с другом парой фраз. Но сейчас он знал, что его ожидало и что он получит от всего большое удовольствие. Кроме того, эта вечеринка была хорошей возможностью завязать новые знакомства. Рука руку моет. И может быть, богатым были известны некоторые вещи, скрытые от обычных студентов. Эти вещи он мог бы исследовать уже сегодня после обеда, если Хельмрайхи оставят его в покое. Тогда он мог бы попытаться получить более или менее понятные аудиозаписи. Шум. «…ции». Затем снова шум. Йона поправил соотношение высоких частот и басов. Затем проиграл это место еще раз, но уже медленнее. «…нескоординированные акции…» Так вот как это звучит. Он записал оба слова в блокнот и продолжал слушать запись. Двенадцать секунд сплошного шума, из которого он выловил один раз слово бессмыслица. Затем последовала почти понятная фраза. «… Конечно… тит, … только вопрос …» Новые правки. Повтор. «Конечно, кто-то это заметит, это только вопрос времени». Йона нажал на паузу и записал эту фразу. Только вопрос времени, пока кто-то это заметит. Он почувствовал, как напряжение внутри него стало нарастать. Может быть, Шраттер выдаст себя в следующей фразе. Или дальше. Но далее был слышен один шум. «…больше нельзя сохранять» – это была следующая понятная фраза, а вернее, только ее часть. – «Из-за вашей глупости!» Здесь ректор действительно говорил очень громко. Последнее слово он буквально прорычал. Его поведение никак не подходило к тому описанию Шраттера, которое Йона услышал сегодня от Марлен. Приятный, дружелюбный человек. Ничего подобного. Хотя даже в своей собственной семье у Йоны был человек, в котором нельзя было с первого взгляда распознать подлеца. Дядя Бернд. Врач, довольно успешный и любимый людьми, которые знали его лишь поверхностно. Те же, кто уже имел счастье с ним познакомиться близко, старались обойти его за километр, если им доводилось повстречать его на своем пути. Несдержанный, несправедливый и не терпящий возражения. Он охотно мог бросить стул через всю комнату, если у него было такое желание. Йона сам это видел. Ему тогда было семь лет, и он проплакал в машине всю обратную дорогу домой. Долгие годы после этого случая он успешно избегал дальнейших встреч с рычащим братом своего отца. Вероятно, Шраттер был из этого же числа. Дружелюбным до тех пор, пока все происходило так, как он себе представлял. И ужасно безумным, как только все было по-другому. …больше нельзя сохранять, из-за вашей глупости… Постепенно в голове Йоны зарождалось подозрение. Что-то нужно было сохранить. Что именно? Возможно, речь шла о репутации университета, доверии студентов и их родителей. Хм. Вполне возможно, что гнев Шраттера был связан с событиями последних дней. Была ли сама мысль о том, что Лихтенбергер совершил самоубийство, тем, что необходимо было сохранить? Если преподаватель действительно убил себя не сам, то тогда Йона слишком хорошо осознавал, почему Шраттер так реагировал. Убийство в стенах учебного заведения сразу же уничтожило бы хорошую репутацию университета им. Виктора Франца Хесса. Тогда хватило бы даже непредумышленного убийства. Совершенного тем, кто был склонен к приступам ярости? Стоп, сказал он себе, стоп. Это все слишком поспешные выводы. Как-никак полиция расследовала смерть Лихтенбергера, и до сих пор еще никто не появился в университете, чтобы сообщить об убийстве. Если бы это было так, Керстин стопроцентно уже узнала бы и часами говорила бы только об этом. В университете собралось много умных людей, но скрыть убийство под самоубийством так, что ни полиция, ни судебная медицина не смогли бы это раскрыть, было довольно сложным делом. Да еще если это было самоубийство через повешение. Йона включил запись дальше. Полминуты не было слышно ничего, кроме шума. Вероятно, в это время говорил кто-то другой, кто, к сожалению, не был склонен рычать так громко, как ректор. Но затем снова послышался голос ректора, уже не так громко, как раньше, но достаточно для того, чтобы Йона смог с трудом распознать некоторые слова. «…что она больше знает, чем необходимо…» Она. Женщина, которая знала о том, что же произошло на самом деле. Йоне сразу же пришла в голову вдова Лихтенбергера. Десять тысяч евро – это была плата за молчание? Если да, то они были довольно скупы. Стала бы женщина покрывать смерть мужа за такую сумму? Йона попытался представить себе это. Если у нее была нужда в деньгах, то да, наверное. И еще, если она и без этого не особенно его любила. Оба этих варианта Йона не мог оценить. Он знал только, что не хотел быть втянутым во все эти дела. Об этом стоило подумать, прежде чем он начал шпионить за другими людьми с помощью дрона. Так, дальше. Шум. Шум. А потом: «…никогда не могла держать рот на замке. Мы это знаем…» И снова непонятно, о ком шла речь. Может быть, о Беате Лихтенбергер, а может быть, об Андреа Гиллес или о совершенно другом человеке. Йона знал только одно: он был ужасно рад, что не выдал Шраттеру имя Линды. 15 Йона надеялся, что ему удастся скрыться в своей комнате, но Мартин привлек его к небольшим работам по дому. Держать лестницу во время смены лампочки. Заделать штукатуркой дыру в перегородке. Сгрести в кучи листву в саду. Йона горько сожалел, что в один из дней объяснил всем, что ему вообще не нужно ничего учить, потому что материал для него был слишком легким. И поэтому он не мог сейчас использовать эту отговорку. Он уже убрал половину сада, когда ко всему прочему еще и начался дождь. На этом можно было забыть о запуске дрона сегодня вечером. Прежде чем Мартин мог придумать для него какое-нибудь новое занятие, Йона сообщил, что у него заболела голова. Да, очень сильно заболела. Нужна ли ему таблетка? Нет, у него часто бывают странные побочные реакции на медикаменты. Он просто хотел бы подняться к себе в комнату. Да, прямо сейчас. Нет, ему не нужен чай. Снова закрыть за собой дверь – это порождало большее чувство свободы, чем он мог бы себе представить. Как если бы ему удалось сбежать из тюрьмы. Он закрылся в комнате и немного постоял, прислушиваясь к разным звукам, доносившимся до него снизу: телевизор, стиральная машина, Сильвия. Он был благодарен, что все это его не касалось. Он не собирался ни в коем случае проводить все время своей учебы у Хельмрайхов. Он вынул из кармана свой телефон и набрал номер: – Привет, пап. – Йона! Привет! – Типичный звук разговора по громкой связи, сопровождаемый шумом моторов. – Как твои дела? – Пока хорошо. Куда вы направляетесь? – Нас пригласили Рита и Тобиас. Последняя возможность приготовить что-нибудь на гриле в этом году. – Ну да. А здесь идет дождь. – Банальней некуда. – Послушайте, я знаю, что идея с Хельмрайхами было хорошей идеей, но я думаю, что я лучше пожил бы в кампусе. Пауза. Затем ответила мама: – А почему, дорогой? Разве у них не мило? – Мы друг другу просто не подходим. – Он вздохнул, уже зная, что последует дальше. – Но ведь проблема не нова, Йона. Тебе сложно угодить, ты сам об этом говоришь. А в кругу семьи определенно легче, чем в общежитии, где тебе придется считаться с гораздо большим количеством людей. – Она ждала, вероятно, его возражений. Но не услышав их, продолжила: – Мы так часто это уже обсуждали, ты же знаешь. – Конечно. Но я не думаю, что в этот раз дело во мне. Здесь много людей, с которыми я очень хорошо общаюсь. – Он закрыл глаза. Ну да, конечно много. Двое? Паскаль и Марлен, которую он обманул и которая теперь избегала его. – Меня даже пригласили на вечеринку. Супер, теперь он чувствовал себя как замученный двенадцатилетний мальчик, которому впервые разрешили поиграть с другими. – Это прекрасно, дорогой, – сказала мягко мама. – Но справиться со всем одному в общежитии – это совсем другое дело. Давай обсудим это, когда тебе исполнится восемнадцать, хорошо? До тех пор Хельмрайхи – это самое лучшее для тебя. – Я тоже так считаю, – вставил свое слово отец. Йона достаточно хорошо знал обоих, чтобы понять, что все его дальнейшие аргументы будут просто-напросто бесполезны сегодня. У них не было желания еще раз обсуждать эту тему. Он рассказал им пару неважных событий последних дней, пожелал хорошего вечера и отключил трубку. На улице все еще шел дождь. На следующий день потребность Йоны поделиться с кем-нибудь наблюдениями за Шраттером была так велика, что он решил навестить Паскаля. Просто так.