Пин взял паузу, обдумывая последствия своего ответа. – Не так уж плохо, разве что поссорился с Шунем, – наконец сказал он. – Прискорбно. Если его поведение не изменится к лучшему, в будущем могут возникнуть проблемы. – Это верно, – подхватил Пин. – Он и работает не слишком усердно. Слышал, бредит какими-то фантазиями о свержении правительства… – Вероятно, он виновен в большем количестве преступлений, чем нам известно. Пин понял: начальник Чжан хочет представить смерть Шуня как самоубийство, чтобы задело как можно меньше людей. Однако Черныш, ответственный за весь этот бардак, тоже не мог уйти безнаказанным. Хотя они и не докопались до сути, начальник решил покарать Черныша другими методами. Таковы порядки в четвертой тюрьме. – Вы, лидеры в своих камерах, знаете все приемы. Чтобы приструнить таких, как Черныш, я полностью полагаюсь на тебя, – добавил начальник Чжан. – Не волнуйтесь. Я поспрашиваю, и если Черныш действительно виновен в чем-то еще, я прослежу, чтобы он ответил. – Хорошо. Я верю в твою силу. Пин улыбнулся. – Вы слишком высокого мнения обо мне. Какая у меня сила? Только та, которой вы меня наделяете… – Он пытался изобразить смирение, но по большей части заискивал, чтобы избежать обвинений в убийстве. Начальник прекрасно понимал: они оба используют друг друга. Как только вернулся Цзян, начальник Чжан кивнул Пину. – Иди с охранником Цзяном. Давайте положим конец этой истории. Пин последовал за охранником Цзяном обратно в изолятор, куда на рассвете отвели обитателей камеры 424, чтобы они не успели договориться. Шань, Хан и Ду его ждали. Черныш, разумеется, отсутствовал – охранник Цзян «все подготовил». – Пока беседуйте, а я вернусь через некоторое время, чтобы взять у вас показания. – Цзян вышел и запер дверь. Шань, сидевший на узкой койке, вскочил, освободив место для Пина. – Что тут происходит? – спросил он, озадаченный. Хан тоже встал, а Ду не сдвинулся с места. Пин, проигнорировав его оплошность, сел в центре койки. – Черт, начальник свое дело знает, – многозначительно изрек он. Шань изменился в лице. – Они выяснили, что случилось ночью? Пин изучающе посмотрел на него. – Они нашли веревку. Конечно, выяснили. – Что нам делать? – запаниковал Шань. – Чего ты суетишься? – хмыкнул Пин. – Начальник решил, что Шунь покончил с собой. – Самоубийство? – Шань округлил глаза. Сидевший рядом с ним Хан изумился не меньше: он ведь сам признал, что засунул тряпку в рот связанному Шуню, – какое же тут самоубийство? Только Ду сообразил почти сразу. Несколько раз хлопнув в ладоши, он изобразил аплодисменты. – Самоубийство! Идеально. Значит, у нас проблем не будет? Шань охнул, а вот Хан все еще смотрел на остальных с недоумением. – Хорошо, – кивнул Пин. – Давайте удостоверимся, что мы все поняли правильно. Когда будут записывать наши показания, ошибок допускать нельзя. – Скажи нам, что делать, братец Пин! – воскликнул Шань. – Мы последуем твоему примеру. Пин передал суть договоренности с начальником Чжаном. Главное, подчеркнул он, что и спрятанная веревка, и карандаш принадлежали Шуню, – тогда все они смогут избежать неприятностей. Хан и Шань послушно соглашались с каждым словом, и лишь Ду продолжал придираться: – Шунь не мог украсть карандаш! В тот день я с ним в паре загружал грузовик, и он ни разу не ходил в туалет. Все легко проверить по записи с камер наблюдения. – С записями разберутся без нас. Пока ты держишь рот на замке, ничего не вскроется, – ответил Пин. – Понятно. – Ду пожал плечами. – Тогда продолжай. Пин сухо рассмеялся. – Раз Шунь покончил с собой, нужно припомнить детали, которые подтвердят его суицидальные наклонности. Хан и Шань, подумав, предложили несколько вариантов. Пин свел идеи воедино, а затем разделил их на группы. Если все вспомнят разные мелочи, в сговоре их не уличат. Теперь нужно было решить судьбу Черныша. Никто из них не сомневался, что Черныш убил Шуня и заслуживает сурового наказания. Только где взять преступление, которое можно на него повесить? Черныш отбывал срок за торговлю наркотиками, других его грехов они не знали. Пин несколько минут мерил шагами камеру, а потом вдруг хлопнул по кровати и указал пальцем на Шаня. – Разве над тобой не висит нераскрытое преступление? Скинь его на Черныша! Шань подпрыгнул на месте. – Потише, братец Пин! – Успокойся, здесь никого нет. Шань кивнул в сторону двери, намекая на охранника. – Он с нами в одной лодке, – громко заявил Пин. – Все равно надо соблюдать осторожность, – взмолился Шань. – Ладно, ладно, – смягчился Пин и понизил голос: – Ну что? Ты согласен? Шань задумался. – Если получится такое провернуть… А если что-то пойдет не так и вина падет на меня? – Вряд ли, – усмехнулся брат Пин. – Столько лет прошло, а ты до сих пор боишься… Все мы скажем, что того парня убил Черныш. Пока на нашей стороне начальник Чжан, Чернышу никак не отвертеться! Шань пробормотал: – Ну, улик я не оставил, иначе их уже раскопали бы… – Тут ты прав, улик нет, – вмешался Ду. – Твой сообщник Пан Дабао мертв, выдать тебя некому. Шань до сих пор понятия не имел, откуда Ду все узнал, однако почему-то верил каждому его слову. – Видишь? Все пройдет как по маслу, – сказал Пин. – Тебе больше не придется переживать о том убийстве. Начальник Чжан нам поможет. Когда еще представится такая возможность? Это твой последний шанс! Шань загорелся. – Хорошо, братец Пин, сделаем, как ты говоришь. – Прекрасно. Тогда давайте все скажем, что слышали, как Черныш хвастался. Он ведь враждовал с Шунем, верно? Вот мы и скажем, мол, Шунь хвастался тем, что зарезал главаря банды, а Черныш упомянул об этом убийстве, чтобы не отставать от соперника. И говорил он так убедительно, что все мы ему поверили. – Точно! – горячо согласился Шань. – Хорошо, теперь ты в роли Черныша. Расскажи, как все было. Шань во всех подробностях описал ограбление и убийство, которые он совершил в 1996 году. Когда тот закончил, Пин повторил основные моменты и убедился, что все их запомнили. Затем он подошел к двери и постучал. Охранник Цзян открыл окно. – Все? Вы закончили? – Да, – уверенно ответил Пин. Охранник Цзян открыл дверь и оглядел комнату. – Отлично. Шэнь Цзяньпин, ты первый. Пин пошел обратно в кабинет начальника. Рядом со столом стояли три стула, перед каждым из них лежали ручки и бумага.