полбяныехлопья: … Корова_Апокалипсиса: … полбяныехлопья: … Таящаяся: А что не так с именем Уоллис? Корова_Апокалипсиса: оно, э. полбяныехлопья: Оно чертовски глупое Таящаяся: Уоллис – не глупое имя! Корова_Апокалипсиса: оно напоминает мне о персонаже мультика. полбяныехлопья: У нас в кампусе есть один укурок по имени Уоллис Таящаяся: Откуда тебе известны имена укурков? полбяныехлопья: Они дружелюбные Таящаяся: Теперь меня беспокоит твое знакомство с наркоманами, но я не понимаю, что ты хочешь, чтобы я сделала с именем Уоллис. Корова_Апокалипсиса: а Уолли не пройдет? Таящаяся: Он представился как Уоллис. Так я и буду его звать. полбяныехлопья: Ты будешь продолжать общаться с ним? Таящаяся: Не знаю. Возможно. Я должна вернуть ему рукопись. полбяныехлопья: Держи нас в курсе Таящаяся: В курсе чего? Корова_Апокалипсиса: присоединяюсь. Таящаяся: В курсе чего? полбяныехлопья: Мне надо делать домашнее задание полбяныехлопья: Но когда мы будем говорить завтра, пусть у тебя будут какие-нибудь ХОРОШИЕ НОВОСТИ Таящаяся: ХОРОШИЕ НОВОСТИ ПО ПОВОДУ ЧЕГО?! Глава 10 У меня в голове сидит маленькое чудовище и вселяет в меня сомнение. Сомнение – существо глупое, не обладающее ни разумом, ни чувством, слепое, сидящее на длинной цепи. Чудовище же у меня умное, за всем наблюдает и, когда я совершенно уверена в себе, отпускает с цепи сомнение, и оно дает себе волю. Даже когда я понимаю, что вот сейчас это случится, я не могу ничего сделать. Например. Я знаю, что, когда войду в класс и верну Уоллису первую главу, он, вероятно, скажет, то есть напишет «спасибо» и, есть шанс, чуть улыбнется, тем дело и кончится. Но, стоя перед дверью, я чувствую, что вот сейчас войду, отдам Уоллису рукопись, и его глаза равнодушно скользнут по моей особе, потому что он уже понял, что не должен был тратить на меня свое время. Не должен был просить меня читать его работу, поскольку мы совсем друг друга не знаем. Вчера он сделал неверный шаг и теперь понимает это. Должен понимать. Элиза Мерк никто – для всех. В «Уэстклиффской звезде» каждый день должен появляться следующий заголовок: «ЭЛИЗА МЕРК – НИКТО ДЛЯ ВСЕХ И КАЖДОГО». Вытираю рукавом лоб. Мои дурацкие брови все в поту, и я даже не могу рассказать об этом Эмми или Максу. В класс заходят несколько человек, и я иду за ними следом, будто прячусь в их тени. Уоллиса пока нет. Кладу рукопись на его стул и сгибаюсь над своим блокнотом. Обвожу старый рисунок, и линии становятся слишком темными и жирными. Уоллис появляется минутой позже. Вваливается в класс и берет со стула листы бумаги, прежде чем медленно сесть на него. Он листает страницы, смотрит на рисунки, которые я сделала в конце, рядом с цитатой из «Фауста». Блокнот выскальзывает у меня из рук, и мне приходится ловить его коленками. Уоллис берет чистый лист бумаги. Что-то на нем пишет и кладет мне на стол. Рисунки совершенно потрясающие. И никаких замечаний? Закрываю блокнот и кончаю валять дурака. Пишу дрожащим почерком: Всего одно, но я не хотела портить такую хорошую рукопись. Гьюрхай появляется из моря, чтобы проглотить солнце, каждую тысячу лет, а не сто. Читая, он закрывает лицо рукой и качает головой. Не надо было поправлять его. Зачем я это сделала? Он отдает мне листок. Вау. Ты совершенно права. И чуть ниже: Те, кому я обычно показываю свои тексты, не заметили бы. Потому что те, кому ты обычно показываешь свои тексты, не являются создателями мира. Немного думаю, затем пишу: Это действительно, действительно хорошо. И сую ему листок, прежде чем мои пальцы сведет судорога и они порвут бумагу в клочья. Спасибо! Ты хорошо себя чувствуешь? Ты бледная. Я в порядке – всегда так выгляжу. Как крыса-утопленник в тренировочных штанах. Появляется миссис Граер и начинает отмечать присутствующих. Тогда ладно. Поедим вместе? Во дворе будет холодно. Сильный ветер. Сгоню кого-нибудь с его места в столовой. У меня это хорошо получается. Когда он видит, что я это прочитала, то ставит локоть на стол и сгибает руку, напрягая ее. Под коротким рукавом вздувается бицепс. А потом его локоть соскальзывает со стола, он ловит руку и оглядывается. Меня трясет от смеха. Миссис Граер замолкает, смотрит на нас – в ушах у нее серьги в форме луковиц – и ничего не говорит. Она никогда не делает замечаний за подобные вещи. Крепко сжимаю губы и жду, когда она опять начнет зачитывать список учеников. А потом пишу: Я не могу превзойти такое. Прошу прощения. Он улыбается и отвечает: Никто не может превзойти гения. * * * Уоллис занял нам столик, но это потому, что пришел в столовую рано, а не потому, что спихнул кого-то с его места. Столик расположен рядом с началом очереди, так что, взяв еду, я сразу вижу его: сидит и улыбается, будто ужасно горд своим достижением. Себе он взял то же самое, что и вчера: два гамбургера, две порции картошки-фри, два молока. Одно большое мороженое. Напротив него на столе лежит стопка бумаги с приколотой запиской: Только если хочешь. На первой странице выведено: Глава 2. – Неужели? – Я снова слишком поздно замечаю, что говорю вслух. Уоллис, похоже, против этого не возражает, а берет другой лист бумаги, чтобы писать на нем: Протестируешь? У меня под рукой нет ручки. «Ага. Да. Определенно». Я знаю, что теперь мой голос звучит слишком тихо. Если он не разговаривает, то и мне вроде не положено – словно я нарушаю привычную для него атмосферу. Лезу в сумку за карандашом, затем тянусь за его листком. Он с довольным видом отдает его мне. Прости, я совсем забыла, что мы будем писать. И это странно, учитывая, сколько времени я провожу в Интернете. Все в порядке. Ты не обязана этого делать, если предпочитаешь говорить.