– Другой мой кузен, сэр Джеймс Тирелл, сейчас находится там по обвинению в измене. Елизавета промолчала, ожидая, когда аббатиса откроет ей, ради чего на самом деле вызвала ее. – Есть несколько дам, которые живут здесь в затворничестве и хотели бы увидеться с вами, – продолжила Элис. – Они поделились со мной кое-какими сведениями про сэра Джеймса, которые встревожили меня, и я думаю, вам нужно это услышать, так как дело очень близко касается вашей милости. Елизавета затаила дыхание. – Речь идет о моих братьях? – прошептала она. – Боюсь, что да. Попросить этих дам прийти сюда? Или ваша милость предпочитает посетить их там, где они живут? Они решили не покидать мир, но укрыться здесь. Думаю, эти женщины по разным причинам чувствуют себя спокойнее внутри наших стен. Они не хотят ввязываться в мирские распри, но я убедила их, что теперь, раз сэр Джеймс находится под стражей, они должны огласить известные им сведения. – Я встречусь с ними. Пусть придут сюда. Аббатиса позвонила в колокольчик, и вошла молодая монахиня. – Скажите дамам, что живут в затворничестве, наша королева хочет их видеть. Монахиня торопливо удалилась. Наконец вошли четыре строго одетые женщины, аббатиса выдвинула для них скамью. Дамы нервно сделали реверансы Елизавете. Она сразу узнала одну из них – ту, что была во вдовьем вимпле: – Миледи Норфолк! Я слышала, что вы живете в монастыре, но не знала, в каком именно. Как у вас дела? – Я чувствую себя неплохо, ваша милость. Вдовствующая герцогиня выглядела напряженной. Она заметно постарела с момента свадьбы ее дочери Анны с юным Йорком, которая состоялась двадцать четыре года назад. Еще бы, ведь эта женщина потеряла двоих мужей и единственного ребенка, а еще раньше – сестру Элеонору, на которой, если верить Ричарду, был тайно женат отец Елизаветы. Известна ли герцогине правда об этом? Осмелится ли королева спросить? Нет. Последствия могут быть далекоидущими, об этом страшно даже подумать. Елизавета напомнила себе, что ее законнорожденность теперь подтверждена законом. Аббатиса представила остальных женщин: Элизабет Брэкенбери, Мэри и Томасина Тирелл. Услышав эти имена, Елизавета вздрогнула: – Брэкенбери? Не он ли был констеблем Тауэра при Узурпаторе? – Это мой отец, – с сильным йоркширским акцентом ответила Элизабет Брэкенбери, женщина лет тридцати, с грубоватыми чертами лица, неопрятно одетая; из-под чепца у нее выбивались пряди темных волос. – Я нашла прибежище здесь после того, как его убили при Босворте. – А вы обе в родстве с сэром Джеймсом Тиреллом? – спросила Елизавета двух других дам, чувствуя, как в ней нарастает напряжение; у нее возникло инстинктивное ощущение, что этим женщинам известна правда о ее братьях. – Я его сестра, – ответила Мэри, голос ее слегка дрожал. Худая, с крупным, похожим на клюв носом, она напоминала попавшуюся в силок птицу – такая мысль пронеслась в голове у Елизаветы. – А я – кузина, – добавила Томасина. Женщины обладали явным фамильным сходством, но ни одна не была похожа на смуглого Тирелла. – Наша подруга Джойс Ли, которая живет с нами, тоже должна быть здесь, но к ней пришел законник Томас Мор, ее молодой друг, – сухо проговорила герцогиня. – Правда, ей нечего открыть вашей милости. Все скажут эти три леди. Узнав об аресте сэра Джеймса Тирелла, они доверились мне, и я сразу решительно заявила, что наш долг – подготовить вас к тому, что может выясниться при допросе. Мэри Тирелл, казалось, внутренне боролась с собой. – Или может не выясниться, зная, каков он, – пробормотала она, а потом затараторила: – На самом деле, мадам, восемнадцать лет назад Джеймс признался мне и Томасине, что ему приказали организовать убийство ваших братьев, принцев. Елизавета задрожала. – Вам это точно известно? – заикаясь, проговорила она совсем чужим голосом. – Зачем ему лгать? Он сказал нам, что распоряжение отдал король Ричард. Все было сделано в строжайшей тайне. Джеймс потребовал ключи у сэра Роберта Брэкенбери, отпустил его и охрану на ночь. Он привел с собой лихих людей и приказал им задушить бедных невинных мальчиков, пока те спали, а потом закопать их тела внутри Тауэра. Елизавета закрыла глаза, силясь унять боль. Она все время боялась именно этого. Невыносимо было думать о том, как жестоко оборвались жизни двух ее младших братьев. – После этого король Ричард наградил его, – добавила Томасина. – Мои родные удивлялись, откуда взялось это богатство и почему? – Тогда мы спросили его, и он рассказал нам, что сделал, вот и стало понятно, как он обогатился, – добавила Мэри. – Разумеется, в то время его никто не мог тронуть, но после Босворта… Ну, мы оказались не на той стороне, и Джеймс не мог рассчитывать на защиту короля. Он взял с нас клятву хранить его тайну. Сказал, что нам всем будет грозить опасность, если правда всплывет наружу: его покарают за измену, а нас – за укрывательство. Вот почему мы с Томасиной спрятались здесь. Мы просто хотели исчезнуть. Но с тех пор я постоянно мучилась оттого, что должна молчать об известной мне страшной правде. – Простите нас, мадам, нам нужно было рассказать обо всем раньше, особенно когда Перкин Уорбек объявил себя Ричардом, герцогом Йоркским, – прошептала Томасина, со страхом глядя на королеву. Елизавета ужаснулась. Она едва могла поверить тому, что слышит. Эти женщины знали… знали все восемнадцать лет! И ни одна из них не открыла рта… Это невероятно! Неужели у них не хватало воображения, чтобы представить, какую боль пришлось пережить ее семье, или ума, чтобы понять, как критически важно было Генриху узнать, что случилось с ее братьями? А Ричард… Он лгал ей, настойчиво и убедительно, а на самом деле на его руках была кровь детей. Несколько мгновений Елизавета сидела молча, у нее кружилась голова, ее тошнило. – Ваш откровенный рассказ избавил бы нас от множества проблем, а меня – от невыносимой сердечной боли, – наконец проговорила она сдавленным голосом и повернулась к герцогине. – Вы тоже знали? – вопрос прозвучал осуждением. – Они открылись мне два дня назад, – ответила она. – Лучше бы они сделали это раньше. Я все время мучилась сомнениями, что же случилось с моим зятем Йорком? – Мадам, простите меня, мне очень жаль, – сказала Мэри. – Я понимаю, что скрывать такие сведения было неправильно. – На мне тоже лежит вина. Я уже давно догадывалась о том, что произошло, – вступила в разговор Элизабет Брэкенбери. – Когда поползли слухи об убийстве принцев, я спросила отца, знает ли он, что с ними сталось? Отец сказал, что сэр Джеймс пришел и потребовал отдать ему ключи, а потом отпустил его и стражу на ночь, показав предписание короля Ричарда. Сэр Джеймс обещал, что с принцами не случится ничего дурного. Но мой отец всегда сомневался в этом. Понимаете, на следующий день он вернулся, а принцев нет. И никаких следов того, куда они могли подеваться. Отец не знал, живы они или убиты, хотя подозрения у него были. – И тем не менее он сражался на стороне Ричарда при Босворте, – сказала Елизавета. – И отдал жизнь за него. Разве он поступил бы так, если бы подозревал его в убийстве невинных детей? – Он был связан с Ричардом и боялся того, что может с ним случиться, если нынешний король Генрих захватит королевство и женится на вашей милости. Если бы стало известно, что он отдал ключи Тиреллу и содействовал, вольно или невольно, убийству ваших братьев, ему могло бы не поздоровиться. Он боялся обвинения в умысле на измену, потому и сражался за Ричарда, чтобы тот сохранил трон. – Но вы знали правду? – не отступалась Елизавета. – После приезда сюда я напрямик спросила Мэри, имеет ли сэр Джеймс отношение к исчезновению принцев. Она сказала «нет», но я подозревала, что она лжет. – Я боялась! – вскрикнула Мэри. – Вы могли выдать Джеймса… и меня вместе с ним. – Нет, я только хотела знать правду! Я тоже предпочла скрыться в монастыре, так как после Босворта моего отца посмертно лишили прав и состояния. Потом его земли вернули мне, но я все равно не решалась уйти отсюда. Фамилия Брэкенбери всегда будет связана в сознании людей с Ричардом. – Я сказала правду, – прошептала Томасина. – Мне нужно было облегчить душу. – Лучше бы вы сообщили об этом властям! – взорвалась герцогиня. Три женщины склонили повинные головы. – Мы были слишком напуганы, – призналась Мэри. – Хотели, чтобы о нас просто забыли. Только узнав, что Джеймс в Тауэре, я почувствовала: пора открыться аббатисе, мне нужен был ее совет, как поступить. – И вы никому больше об этом не рассказывали? – спросила Елизавета. – Только Джойс Ли. – Мы можем рассчитывать на ее сдержанность? – О да, мадам. Она вскоре примет постриг. – Ваша милость, – вступила в разговор аббатиса, – вы услышали признания этих женщин. Как вы поступите? Все со страхом уставились на Елизавету. Она колебалась, держась спокойно и строго, внутри у нее бушевало чувство, что ее предали, она не знала, что сказать. С нею обошлись очень плохо, а также с Генрихом и с Англией. Но Христос призывал людей прощать согрешивших против них не семь раз, а семьдесят раз по семь. – Я не держу зла на вас, – через силу проговорила Елизавета. – Вы хранили верность семье и поступали, как того требовал ваш долг перед родными. Мне известно, каково это – жить в страхе, и я позабочусь о том, чтобы вас не наказали за вашу сегодняшнюю откровенность. Но король должен узнать обо всем. Он захочет допросить сэра Джеймса о том, что вы мне сказали. И я тоже это сделаю. Мэри была на грани слез: – Я не из тех, кто нарушает свое слово, мадам, но надеюсь, мой брат поймет, почему мне пришлось сообщить вам то, что я знала. – Это не такой уж серьезный проступок в сравнении с тем, что сделал он, – ответила Елизавета. – И он поставил вас в безвыходное положение. Аббатиса встала и подала Елизавете запечатанное письмо: – Мадам… Я написала сэру Джеймсу, побуждая его ради блага собственной души очистить совесть и все рассказать. Прошу вас, проследите, чтобы письмо попало к нему. – Хорошо, – ответила Елизавета и поднялась. – Да благословит вас Господь, – сказала Элис Фицльюис. Елизавета отпустила фрейлин и села у окна с видом на Темзу, пытаясь собраться с мыслями. Это было уже слишком, вдобавок к смерти Артура. Много лет она горячо желала узнать правду, но правда эта произвела на нее гораздо более сильное и болезненное впечатление, чем она предполагала. Представляя себе, что пережили ее братья, Елизавета заливалась слезами. Успели ли они проснуться, боролись ли в ужасе за свою жизнь? В любом случае они умерли, не имея возможности причаститься. Страшно думать об этом. Единственным утешением для Елизаветы было то, что Нэд регулярно исповедовался в своих грехах, каждый день опасаясь внезапной смерти. А Ричард… Это было самое ужасное предательство. Он кормил ее мать пустыми заверениями, демонстрировал дружеское расположение к самой Елизавете, ухаживал за ней, а сам был виновен в убийстве ее братьев. Он лгал и лгал. А она ему поверила. Как же она была глупа! Не ей судить его. Это сделал Бог. Он даровал Генриху победу при Босворте. И все же Елизавета пылала гневом против Ричарда и Тирелла, который был его сообщником и совершил жестокое, подлое преступление. – Почему, черт подери, они молчали до сих пор? – взорвался Генрих, бросив на стол перо. В кабинете больше никого не было, и Елизавета только что закончила рассказ о посещении монастыря минориток. – Я тоже желала бы, чтобы это случилось раньше, – ответила она на гневную вспышку мужа, – но Мэри не хотела предавать брата. Прошу вас, не наказывайте ее. Лицо Генриха побагровело. – Если бы я знал с самого начала то, что знаю теперь, это избавило бы меня от долгих лет тревог по поводу самозванцев и мой трон был бы в безопасности. Посмотрите на меня! Я состарился раньше срока из-за всех этих тревог, которые мне пришлось пережить. И вы ждете милосердия!