К тому времени, когда Дэвид Паркер обнаружил Ингрид в гостиной, он успел выпить несколько бокалов пива. Там она сидела на диване вместе с мужчиной лет тридцати. Вокруг собралась группа бруклинских хипстеров. – С чего начать? – сказал мужчина, отвечая кому-то. – Возможно, с коррупции. Мне плевать, в какой они партии. Уолл-стрит покупает кандидатов, и когда те впоследствии уходят с завоеванной должности, становятся лоббистами – и могут купить своих преемников. Только не будем притворяться, что это и есть так называемая демократия. Некоторые хипстеры закивали, как будто это стало для них новостью. Поблизости стояла белокурая Джина Феррис с бокалом мартини в руке. Едва ли не каждый ее палец сверкал драгоценностями. Но Дэвид видел перед собой только Ингрид. Его жена, казалось, была увлечена рассказом этого эксперта с мальчишеским лицом. А мужчина то и дело поворачивался к ней с ангельской улыбкой, делая вид, как будто все действо предназначено именно для нее. Он продолжал: – Пол Хейнс – лидер большинства в Палате представителей, из штата Виргиния. Только что протолкнул закон, расчищающий дорогу для компании «Блэкстар», и теперь она поглотит своего конкурента по производству стрелкового оружия. Угадайте, кто второй по величине спонсор кампании Хейнса? Они больше не политики, они – корпоративные представители. Прав был Эйзенхауэр, когда предупреждал нас по поводу военно-промышленного комплекса. Но никто ведь тогда его не слушал. Потом заговорила Джина: – Вы рассказываете нам лишь часть истории, Мартин. Ведь Пол Хейнс возглавляет «Плейнс Кэпитал» и IfW. Поклонник Ингрид пожал плечами. – Хейнс говорит правильные слова, но именно так и должен поступать смышленый парень, чтобы на корню похоронить то или иное расследование. – Он поднял голову, прочитав раздражение на лице хозяйки. – Ну хорошо. Даже у политических деятелей есть мораль, независимо от того, пользуются они ею или нет. К примеру, Диана Трамбл, тоже состоящая в комитете, поступает правильно. Если они добиваются своего – а это, поверьте, еще большой вопрос, – тогда люди на несколько недель как бы просыпаются. Парочка проворовавшихся банкиров отправляется за решетку, а мы все радостно похлопываем друг друга по спине. Но потом снова впадаем в привычную спячку. Мартин улыбнулся и пожал плечами, и только теперь Дэвид понял, кто такой этот парень. Гребаный Бишоп, «новое лицо революции». Паркер лишь вскользь просмотрел информацию в «Роллинг Стоун», но зато много узнал о Бишопе в вечерних новостях от Сэма Шумера. И вот теперь писатель стоял здесь и видел, как его собственная жена уставилась взглядом лани на человека намного моложе своего мужа – на человека, который на тот момент, наверное, стал террористом. Сам Дэвид был куда менее озабочен будущим Америки, нежели тоскливым состоянием своего брака и намечающегося отцовства. – Пиньята![9] Все повернулись на этот громкий голос, увидев Билла в окружении целой толпы детей. Он вел их через гостиную на задний двор, где им предстояло раздербанить игрушечное животное из папье-маше, чтобы достать спрятанные внутри сладости. Это была одна из тех вещей, которые Феррис называл «уроками жизни». Джина воспользовалась паузой и молча удалилась. Проходя мимо Дэвида, она закатила глаза, и щеки ее пылали. Видимо, небольшой спор с Бишопом сильно задел ее самолюбие. Паркер встал на ее место. – Вас зовут Мартин, не так ли? Бишоп ответил утвердительным кивком. Сидящая рядом с ним Ингрид смерила мужа безразличным взглядом. Писатель наклонился поближе и протянул руку. – Дэвид, муж Ингрид, – представился он. Они пожали друг другу руки, а затем Мартин снова развалился на диване возле Ингрид, а ее муж смешался с толпой. Он улыбнулся, но это была лишь неудачная попытка скрыть раздражение. Еще несколько лет назад, когда он жил в Берлине, и даже какое-то время после того ему бы запросто удалась эта уловка. Но он уже давно утратил прежний оптимизм. У Ингрид, как, впрочем, и у всех остальных, на щеках заиграл легкий румянец. Паркер заговорил: – У всех, кого я знаю, кажется, есть в запасе утопия всеобщего равенства, с которой они готовы выступить, как только революция поставит их у власти. У вас какая? Мартин развел руками. – В отличие от ваших друзей, я не претендую на то, чтобы знать, каков будет новый порядок. Не такой уж я смышленый, наверное. Таких умников найдется немного, и меньше всего – только без обид – среди ваших друзей. – Но как же насчет оружия? – А что оружие? – Сэм Шумер утверждает, что ваши последователи запасаются оружием. Усмехнувшись, Бишоп покачал головой. – Шумер и сам ярый сторонник оружия, так что я просто не пойму, почему он все время нудит об этом. – Но вы ведь не отрицаете? – Почему бы не дать каждому доступ к оружию? Особенно в наши дни. Или лицензию на оружие нужно выдавать параллельно с удостоверением о благонадежности? – Но вы ведь говорили более конкретно, – напирал Дэвид, вспоминая кое-какие детали. – И призывали запасаться оружием для предстоящей революции. Мартин поднял брови: – Где вы такое услышали? – От одного авторитетного источника. – Передачи «Говорит Шумер»? – спросил Бишоп, видимо, удивленный. А потом добавил: – Нет, Дэвид. Боюсь, что никогда такого не говорил. Паркер заколебался. За истекший год он так много слышал об этом человеке! Причем из многих источников. Теперь Мартин Бишоп был здесь, рядом с Ингрид, и с легкостью отражал все обвинения в свой адрес. И все это время Ингрид лишь молча наблюдала. Дэвид пытался не выдать своего расстройства, но знал, что потерпел неудачу. – Система противится изменениям. Вы ведь это имели в виду? – уточнил писатель. – Да. – Тогда как вы планируете что-либо изменить? Ингрид наклонила голову, чтобы посмотреть мужу прямо в глаза, и со смесью усталости и сомнения в голосе спросила: – Тебе это действительно интересно, Дэвид? – Конечно, – солгал тот. Мартин задумался на мгновение, не обращая внимания – или делая вид, что не обращает, – на супружеский спор, который усугублялся его присутствием, после чего сказал: – Левые и правые только пудрят нам мозги и вносят сумятицу в диалектику. А надо просто ничего не скрывать, все доказывать, и ответы сами всплывут. Слушайте, я все понимаю, но это работает только в мире, где участие в разговоре принимает каждый. В этом мире, в этой Америке, все замкнуты на собственной идеологии. Каждый что-то говорит, но никто не слушает. Диалектика потерпела крах. Каков следующий шаг? – Революция? – предположил Дэвид. – Чтобы силой заставить всех себя слушать? – Заставить всех слушать друг друга, – ответил его собеседник. – И как же это сделать? – Разрушить ту часть системы, которая позволяет игнорировать остальных. Ту часть, которая учит, что их враги обитают в другой политической партии или в другой социальной среде. А на самом деле истина в том, что враги – сверху. Снимите маски. – Бишоп почесал ухо. – Что произойдет, если во время драки в подвале питбули внезапно прозреют, поняв, что к чему? Не только то, что их используют, но также и то, что их владельцы не могут ими управлять? Что, в сущности, они свободны? Собаки объединились бы и обратились против своих хозяев. И произошло бы массовое кровопролитие. Нужно было всего лишь разбудить их, открыть им глаза. Показать, что их враг – тот, кто держит поводок. – Вы запасаете оружие, – сказал Дэвид. – И постоянно твердите о кровопролитии. Он повернулся к Ингрид, чтобы увидеть, понимает ли она, о чем речь. – Я лишь говорю об объединении правых и левых, – возразил Мартин, – потому что у нас один и тот же враг. Паркер продолжил, обращаясь к жене: – Ты слушаешь это? Та не произнесла ни слова. Только безучастно сверлила его взглядом. – Посмотрите, что творится вокруг, – сказал Бишоп. – Страдают люди. И мы знаем, кто виноват. Это не секрет. – То есть именно вы будете решать, кто виноват, – сказал ему Дэвид. – Мартин Бишоп – и судья, и присяжные, и палач. – Зайдите на сайт «Министерство пропаганды». Люди составляют такие длинные проскрипционные списки, что у вас на глаза навернутся слезы. – Проскрипционные списки. Разве это не терроризм? – Это делает людей ответственными. Такими же, как вы. Такими же, как я. – Что ж, – сказал писатель, – удачи вам в этом. – Вновь повернувшись к Ингрид, он поинтересовался: – Ты что-нибудь поела? – Я не хочу есть, – тихо ответила она. – Тогда ладно. Рад был познакомиться, Мартин. Бишоп встал, чтобы на прощанье пожать ему руку, но Дэвид уже отвернулся, направившись на кухню за новой порцией пива. У него появился хороший повод выпить. Насколько он мог судить, ему только что удалось продемонстрировать супруге, что парень, с которым она сидела рядом, является опасным демагогом. Или на самом деле он все-таки не дал ей этого понять? Вряд ли, сообразил он в конце концов. Но ему потребовалось время, чтобы понять, как беспомощно прозвучали его аргументы. Они с Биллом оказались рядом с Эми и Нассером, художниками, которые участвовали в разработке веб-сайтов. Эта работа, жаловались они, постепенно выходит из моды. Все четверо прислонились к большому валуну, испещренному следами от потушенных сигарет, и, потягивая пиво, наблюдали за детьми. Кругом на траве валялись леденцы из распотрошенной пиньяты, но вместо того, чтобы запихнуть сласти в рот, дети гонялись друг за другом, втаптывая их в землю. – Смотрите, как легко они сошлись, – сказал Феррис. – Ничего, – заметила Эми. – Пройдет несколько лет, и они будут драться за зеленый сойлент[10]. Дэвид размышлял совсем о другом. Ему понадобилась еще порция пива – да не одна, а даже три, – чтобы проанализировать беседу с Бишопом и понять, что он неверно воспринял ситуацию. Никого не интересовало, что он должен был сказать. Бородатые андроиды из Вильямсбурга вообще не слушали: для них это был никто. Писатель вспомнил лицо Ингрид, когда она холодно сказала, что не хочет есть. И тогда он вдруг понял одну истину: он добился лишь того, что унизил себя. – Тот парень, – резко произнес он, – ну, этот Мартин. Что за чушь – считать, что умение спорить может подменить фактическое мышление!