В течение двух лет книжные магазины и отдельные читатели завалили меня письмами с одним-единственным вопросом: «Где можно купить книгу?» Во Всемирном Каталоге появилась хвалебная статья. Мне звонили и спрашивали, не основал ли я новый религиозный культ. Я отвечал, что ни в коем случае не собирался этого делать. Постепенно я начал осознавать, что мой роман имеет успех. К тому времени, когда были закончены первые три тома «Дюны», у меня уже не было сомнений в том, что это популярная книга — одна из самых популярных в истории. Мне говорили, что во всем мире было продано больше десяти миллионов экземпляров. Теперь мне чаще всего задают следующий вопрос: «Что означает для вас этот успех?» Вопрос этот меня удивляет. Честно признаться, я не рассчитывал на неудачу. Передо мной стояла задача, и я выполнял ее. Некоторые части «Мессии Дюны» и «Детей Дюны» были написаны до того, как я закончил «Дюну». Книги постепенно обрастали плотью, но суть оставалась прежней. Я — писатель, и я писал. Успех означал только одно — теперь я мог уделить писательству больше времени. Оглядываясь назад, я понимаю, что инстинктивно выбрал совершенно правильную тактику. Нельзя писать ради успеха. Это отвлекает от творчества. Если ты занят делом, то надо делать только его, а мое занятие — писать. Между мною и читателем существует неписаное соглашение. Если человек приходит в книжный магазин и платит за мой роман заработанные тяжким трудом деньги, то я просто обязан доставить ему удовольствие, хотя мой долг перед ним превышает то, что я в состоянии дать. Таковы были мои искренние намерения. Фрэнк Герберт. *** Суть большинства учений скрыта — эти учения предназначены не для того, чтобы освобождать, но для того, чтобы ставить пределы. Никогда не спрашивай «Почему?». «Как?» и «Почему?» неумолимо приводят к парадоксам. «Как?» загоняет вас в ловушку бесчисленных причин и следствий. И те и другие отрицают бесконечность. Апокрифы Арракисад — Разве не говорила тебе Тараза, что мы имели дело с одиннадцатью Дунканами Айдахо? Нынешний — двенадцатый. — Облокотившись на парапет третьего этажа, пожилая Преподобная Мать Швандью произнесла эти слова с задумчивой горечью. Внизу, на небольшой лужайке в одиночестве играл мальчик. Яркое полуденное солнце планеты Гамму, отражаясь от белых стен двора, наполняло воздух сияющим светом; казалось, что на маленького гхола направлен луч солнечного зайчика. Имели дело! — подумала Преподобная Мать Луцилла. С большим трудом заставив себя коротко кивнуть, она подивилась холодности и небрежности в выборе выражений, столь характерных для Швандью. Мы использовали все свои ресурсы; пришлите нам еще! Мальчику на лужайке можно было дать около двенадцати стандартных лет, но внешность, скорее всего, была обманчивой — у гхола еще не пробудилась исходная память. В этот момент ребенок поднял глаза и взглянул на женщин. Мальчик был коренаст и крепок, взгляд его казался прямым и мужественным. Глаза сверкнули из-под шапки курчавых, словно каракуль, черных волос. Желтое весеннее солнце отбрасывало от фигурки ребенка короткую тень. Кожа мальчика загорела до черноты, но сдвинувшийся от движения край синего комбинезона открыл очень светлую кожу. — Эти гхола не только очень дороги, они еще и в высшей степени опасны для нас, — продолжала Швандью. Ее голос был лишен какого бы то ни было выражения и эмоций, и это придавало ему еще больше властности. То был голос Преподобной Матери Наставницы, обращающейся к ученице, и Луцилла лишний раз вспомнила, что Швандью была одной из немногих, кто решался открыто протестовать против проекта гхола. Тараза предупреждала: «Она постарается переиграть тебя». — Достаточно с нас одиннадцати неудач, — проговорила Швандью. Луцилла посмотрела на покрытое морщинами лицо Швандью и внезапно подумала: Когда-нибудь я тоже стану старой и мудрой. Возможно, что и власть моя в Бене Гессерит будет не меньшей. Швандью была маленькой тщедушной женщиной, возраст которой выдавали многочисленные отметины, полученные на трудной службе в Общине Сестер. Во время обучения Луцилла узнала, что обычная черная накидка Швандью скрывает тощее морщинистое тело, которое видели только служанки и предназначенные для нее мужчины. Рот Швандью был излишне широк, нижнюю губу окаймляли морщины, избороздившие выступающий вперед подбородок. Манеры женщины были отрывисты, речь краткой, что многие из новичков расценивали как признак гнева. Глава Убежища Общины на Гамму была более скрытной, чем все остальные Преподобные Матери. Более чем когда-либо Луцилле захотелось побольше узнать о проекте гхола. Однако Тараза четко очертила границу, дальше которой не следовало ступать: «Не следует доверять Швандью в том, что касается безопасности гхола». — Мы полагаем, что тлейлаксианцы сами убили большинство из предыдущих одиннадцати, — продолжала между тем Швандью. — Это само по себе кое-что да значит. Подражая манере Швандью, Луцилла ждала, не проявляя никаких эмоций. Всем своим видом она желала сказать: «Возможно, я намного моложе тебя, Швандью, но и я тоже являюсь полноправной Преподобной Матерью». Не поворачивая головы, Луцилла чувствовала, как Швандью сверлит ее взглядом. Швандью видела голографический портрет Луциллы, но женщина во плоти и крови сильно ее смутила. Луцилла прошла, без сомнения, блестящую подготовку. Ярко-синие проницательные глаза очень шли к ее овальному лицу. Капюшон абы был откинут назад, открывая Каштановые волосы, скрепленные у висков гребнем и рассыпавшиеся по спине. Даже глухая накидка не могла скрыть выступающей округлой груди. Луцилла происходила из генетической линии, созданной для материнства, и действительно родила уже троих детей для Общины, причем двоих от одного и того же супруга. Да, настоящая колдунья с каштановыми волосами, полной грудью и предрасположенностью к материнству. — Ты почти ничего не говоришь, — сказала Швандью, — это означает, что Тараза расположила тебя против меня. — Есть ли у тебя основания полагать, что убийцы попытаются убить двенадцатого гхола? — спросила Луцилла. — Они уже делали это. Очень странно, что при мыслях о Швандью в голову приходит слово «ересь», подумала Луцилла. Может ли среди Преподобных Матерей быть еретичка? Религиозному оттенку этого слова, казалось, не было места в контексте Бене Гессерит. Как вообще может возникнуть религиозное еретическое течение среди людей, все устремления которых направлены на манипулирование всеми вещами? Луцилла вновь обратила свое внимание на гхола, который, улучив момент, прошелся колесом вдоль периметра лужайки и снова вернулся под балкон. Мальчик остановился и посмотрел вверх. — Как он хорошо крутится, — насмешливо произнесла Швандью. Старушечий голос не смог скрыть затаенную злобу. Луцилла метнула быстрый взгляд на Швандью. Ересь. Здесь неуместно слово «раскол». Понятием оппозиция нельзя было выразить все чувства, которые сейчас бушевали в старой женщине. Эти эмоции могли потрясти самые устои Бене Гессерит. Бунт против Таразы, против Верховной Преподобной Матери? Немыслимо! Верховная Мать обладала прерогативами монарха. Выслушав все советы, она принимала решение, которое было обязательным для всех Сестер Общины. — У нас нет времени на создание новых проблем! — воскликнула Швандью. Смысл ее слов был совершенно ясен. Люди из Рассеяния продолжали возвращаться, и намерения некоторых из них угрожали Общине Сестер. Почтенные Матроны! Как это словосочетание напоминает титул Преподобной Матери. Луцилла запустила пробный шар. — Ты думаешь, что нам стоит сосредоточить свое внимание на проблеме этих Почтенных Матрон из Рассеяния? — Сосредоточить? Ха! У них нет и тени нашей власти. Они не проявляют никакой доброй воли и здравого смысла. Они не обладают меланжей, а это именно то, что они хотят получить от нас, — обладание Пряностью. — Возможно, — согласно кивнула Луцилла. Аргумент показался ей слабоватым. — Верховная Мать Тараза, забыв здравый смысл, носится с этим гхола, — снова заговорила Швандью. Луцилла промолчала. Проект гхола задел старую, давно умолкнувшую было струну Общины Сестер. Сама возможность, пусть даже отдаленная, возродить Квисатц Хадераха, порождал в рядах Сестер страх и ненависть. Пробудить к жизни останки червеобразного тирана! Это было крайне опасно. — Этот гхола не должен попасть на Ракис ни при каких обстоятельствах, — злобно пробормотала Швандью. — Пусть Червь спит. Луцилла снова посмотрела на ребенка-гхола. Мальчик отвернулся от парапета, но что-то в его осанке говорило о том, что он понимает, что Преподобные Матери обсуждают его, и ждал вынесения вердикта. — Без сомнения, ты понимаешь, что тебя призвали именно потому, что он еще очень юн, — сказала Швандью. — А я и не слышала, что именно у таких детей сильнее всего выражен импринтинг, — с мягкой иронией произнесла Луцилла, понимая, что ирония эта не ускользнет от внимания Швандью и будет неправильно истолкована. Бене Гессерит давно научился управлять сотворением, воспитал блестящие кадры — это управление стало специальностью Общины Сестер. Швандью сейчас, должно быть, думает о том, что любовью надо пользоваться, но всячески ее избегать. Аналитики Общины знали, в чем кроются корни любви. Этот вопрос был исследован в самом начале их пути, но Сестры не осмелились искоренить это чувство в тех, на кого пытались влиять. Неукоснительное правило гласило: будьте терпимы к любви, но сами берегитесь ее. Знайте, что любовь внедрена в самые глубинные структуры человеческого существа, являясь надежной основой непресекающегося продолжения рода. При необходимости ее надо использовать, внушать людям любовь друг к другу, а потом использовать в интересах Общины Сестер, зная, что эти люди связаны неразрывными узами, практически недоступными стороннему наблюдателю. Но при наличии знаний эти нити можно с успехом использовать, заставляя любящих исполнять нужный танец под неосознанную ими самими музыку. — Я не предполагала, какую мы совершаем ошибку, подвергая это создание импринтингу, — сказала Швандью, неверно поняв молчание Луциллы. — Мы делаем то, что нам приказано делать, — значительно произнесла Луцилла. Пусть Швандью думает по этому поводу что ей заблагорассудится. — Следовательно, ты не возражаешь против отправки этого гхола на Ракис, — сказала Швандью. — Интересно, стала бы ты так упорствовать, если бы знала подноготную всей истории? Луцилла глубоко вздохнула. Неужели сейчас ей расскажут все, что связано с созданием многочисленных гхола Дункана Айдахо? — На Ракисе живет маленькая девочка по имени Шиана Браф, — заговорила Швандью. — Она обладает способностью управлять гигантскими червями. Луцилла попыталась сдержать внезапно проснувшуюся тревогу. Гигантские черви. Не Шаи-Хулуд. Не шайтан. Гигантские черви. Наконец-то появились наездники, оседлавшие червей, предсказанные Тираном! — Это не пустая болтовня, — проговорила Швандью, недовольная затянувшимся молчанием Луциллы. Это действительно не пустая болтовня, подумала Луцилла. Но ты называешь вещи согласно их описательным ярлыкам, а не по их мистическому смыслу. Гигантские черви. На самом-то деле ты думаешь о Тиране, Лето II, чей бесконечный сон продолжается в виде перлов сознания каждого такого червя. Во всяком случае, мы верим в это. Швандью кивнула головой в сторону ребенка на лужайке. — Как ты думаешь, этот гхола сможет повлиять на девочку, управляющую червями? Наконец-то мы сбросили личину, подумала Луцилла, но вслух произнесла другое: — Не чувствую никакой потребности отвечать на этот вопрос. — А ты действительно осторожна, — сказала Швандью. Луцилла выгнула спину и потянулась. Осторожна? Да, в самом деле! Тараза говорила ей: «Во всем, что касается Швандью, действуй со всей возможной осторожностью, но быстро. Временной промежуток, в течение которого мы можем достичь успеха, весьма узок». Но в чем заключается этот успех? — подумала Луцилла. Она искоса взглянула на Швандью. — Я не понимаю, каким образом тлейлаксианцы смогли убить одиннадцать этих гхола. Как они сумели преодолеть нашу защиту? — Теперь у нас есть башар, — ответила Швандью. По ее тону чувствовалось, что она сама не верит в то, что говорит. Напутствуя Луциллу, Верховная Мать Тараза сказала: «Ты — импринтер. Прибыв на Гамму, ты сама кое в чем разберешься. Но для выполнения своей миссии тебе не обязательно знать весь замысел». — Ты только подумай о цене! — произнесла Швандью, неприязненно глядя на гхола. Мальчик в это время полз по лужайке, хватаясь за пучки травы. Луцилле было совершено ясно, что цена здесь ни при чем. Гораздо важнее было открытое признание в неудаче. Община Сестер не имела права расписаться в собственном бессилии. Жизненно важно было другое — импринтер был прислан достаточно рано. Тараза понимала, что импринтер увидит обстановку и частично в ней разберется. Костлявой рукой Швандью указала на ребенка, который снова вернулся к своим одиноким играм, бегая и кувыркаясь на лужайке. — Политика, — проговорила старуха. Нет никакого сомнения, что именно политика Сестер лежит в основе ереси Швандью, подумала Луцилла. Вся интрига внутренних противоречий состояла в том, что именно Швандью стала руководителем Убежища здесь, на Гамму. Те, кто осмеливался противостоять Таразе, предпочитали не отсиживаться в тени.