— Сардаукар, — прошептал Дункан. Он осмотрелся и снова взглянул на символику Харконненов, которой был напичкан подземный колокол-невидимка. — Императорская гвардия в форме Харконненов, — он по-волчьи улыбнулся. — Как же они, должно быть, это ненавидели! Тег молча продолжал наблюдать. — Они убили меня, — сказал Дункан. Это высказывание было произнесено совершенно бесстрастным тоном, просто как положительная констатация факта. По телу прошла судорога, потом дрожь улеглась. — Их было около двенадцати в той маленькой комнате, — он смотрел прямо на Тега. — Один из них бросился на меня с огромным тесаком и ударил меня в голову. Он поколебался, мышцы шеи свела судорога. Взгляд оставался устремленным на Тега. — Я дал Паулю время бежать? — Да, он бежал. Теперь наступило время испытания. Следовало узнать, что привнесли тлейлаксианцы в клетки мозга Айдахо? Тест, выполненный Общиной Сестер, показал, что все в норме, но подозрения оставались. Тлейлаксианцы добавили к характеристикам гхола что-то свое. Ключом к разгадке может стать его память. — Но Харконнены… — произнес Дункан. В память вплелись воспоминания об Убежище. — О да, да! Он расхохотался и испустил боевой клич по поводу победы над давно почившим бароном Владимиром Харконненом. — Я отплатил тебе, барон! О, я отплатил за всех, кого ты уничтожил! — Ты помнишь Убежище и то, чему тебя учили? — спросил Тег. Дункан озадаченно наморщил лоб. Эмоциональное напряжение соперничало с болью физической. Наконец он кивнул. У него было две жизни — одна в чанах генетических лабораторий Тлейлаксу, другая… другая… Вот относительно этой другой жизни Дункан был не уверен. Оставалось что-то неизвестное, что угнетало его. Пробуждение было незавершено. Он сердито посмотрел на Тега. Было ли что-то еще? Тег вел себя довольно жестоко. Это была необходимая жестокость? Неужели именно так восстанавливают память гхола? — Я… — Дункан помотал головой, словно раненое крупное животное перед лицом подстрелившего его охотника. — Ты сохранил всю свою память? — продолжал настаивать Тег. — Всю? — переспросил Дункан. — Ну конечно. Я помню Гамму, когда она еще называлась Гьеди Один — она была пропитана нефтью и кровью. О, то был ад Империи. Да, башар. Я был твоим прилежным учеником. Полковым командиром. Дункан оглушительно расхохотался, запрокинув назад голову. Этот взрослый жест не вязался с его юношеским телом. Тег испытал в это время чувство глубочайшего освобождения и удовлетворения, гораздо более глубокого, чем простое облегчение. Все сработало так, как ему говорили. — Ты ненавидишь меня? — спросил Майлс. — Ненавижу тебя? Разве не я говорил, что буду благодарен тебе за все? Дункан резко поднял вверх руки и внимательно посмотрел на свои ладони. Потом перевел взгляд на свое юношеское тело. — Какое искушение! — пробормотал он. Он уронил руки и посмотрел в глаза Тегу, на лице Айдахо отразилось узнавание. — Атрейдес, — произнес он. — Вы все чертовски похожи друг на друга! — Не все, — возразил Тег. — Я говорю не о внешности, башар, — глаза Дункана затуманились. — Я спрашивал о возрасте. — Последовало долгое молчание. — О боги! Сколько же времени прошло с моего рождения! Тег сказал то, что должен был сказать, следуя инструкции. — Ты нужен Общине Сестер. — В таком незрелом теле? Что я должен делать? — Честно говоря, я этого не знаю. Тело созреет, а после этого Преподобная Мать все тебе объяснит. — Луцилла? Дункан порывисто огляделся, посмотрел на украшенный лепниной потолок и барочные часы. Он помнил, что прибыл сюда с Тегом и Луциллой. Место было тем же, но одновременно стало каким-то другим. — Харконнены, — прошептал он, взглянув на Тега горящим взглядом. — Ты знаешь, сколько моих родственников замучили и убили Харконнены? — Одна из архивисток Таразы давала мне список. — Список? Ты думаешь, все это можно выразить словами? — Нет, но это мой единственно возможный ответ на твой вопрос. — Будь ты проклят, башар! Почему все вы, Атрейдесы, такие честные и благородные? — Наверно, это заложено в нас генетически. — Это верно, — раздался за спиной Тега голос Луциллы. Майлс не обернулся. Как много она успела услышать? Луцилла встала рядом с Тегом, но глаза ее были устремлены на Дункана. — Я вижу, что ты сделал это, Майлс. — Это был буквальный приказ Таразы. — Ты оказался очень умен, Майлс, — сказала Луцилла. — Намного умнее, чем я могла предполагать. Надо было примерно наказать твою мать за ее воспитание. — Ах, Луцилла-соблазнительница, — сказал Дункан. Он взглянул на Тега, потом снова на Преподобную Мать. Да, теперь я могу ответить на свой вопрос: «Что она собирается делать со мной». — На самом деле они называются не соблазнительницами, а импринтерами, — проговорил Тег. — Майлс, — вкрадчиво сказала женщина, — если ты вздумаешь помешать мне выполнить мой приказ, то тебя изжарят на решетке. От ее бесстрастного тона Тега бросило в дрожь. Он понимал, что угроза является метафорой, но сама возможность наказания была вполне реальной. — Банкет наказания! — воскликнул Дункан. — Как это мило. Тег обратился к Дункану: — В том, что мы сделали с тобой, Дункан, нет ничего романтического. Я помогал Сестрам из Бене Гессерит выполнить не одно задание, и каждый раз чувствовал себя извалявшимся в грязи. Но никогда такое чувство не было столь сильным, как в этот раз. — Молчать! — рявкнула Луцилла. Голос был использован в полной мере. Тег, вспомнив уроки матери, пропустил Голос через себя. Она учила его: «Те из нас, кто проявляет истинную верность Бене Гессерит, имеют только одну заботу: выживание Общины Сестер. Не выживание отдельных индивидов, но Ордена в целом. Обман, нечестность — все это пустые слова, когда речь идет о судьбе Общины». — Черт бы побрал твою мать, Майлс! — в сердцах крикнула Луцилла. Это был комплимент, хотя женщина даже не пыталась скрыть свою ярость. Дункан воззрился на Преподобную Мать. Кто она? Луцилла? Он чувствовал, что в его памяти все смешалось. Луцилла была совсем не той личностью… совсем не той, и, однако… фрагменты те же. Ее голос. Ее черты. Внезапно в его мозгу эта женщина соединилась с той, кого он столько раз видел в Убежище, стоящей у парапета. Дункан, мой милый Дункан. Из глаз Дункана потекли слезы. Его родная мать пала жертвой Харконненов. Ее… замучили. Кто вообще знает, что еще с ней сделали? Она так и не увидела больше своего милого Дункана. — Боже, как бы мне хотелось, чтобы в мои руки попался хоть один из ее мучителей, — простонал Айдахо. Он снова внимательно посмотрел на Луциллу. От слез взор его затуманился и сходство стало от этого еще более явным. Лицо Луциллы слилось с лицом леди Джессики, возлюбленной Лето Атрейдеса. Дункан посмотрел на Луциллу, потом на Тега, потом снова на Луциллу. Лица растворились, Дункан снова видел перед собой только лицо настоящей Луциллы. Подобие… да, подобие, но ничто на свете никогда не повторяется. Импринтер. Он угадывал значение слова. Дикость исходного Дункана Айдахо вскипела в глубине его души. — Ты хочешь зачать от меня ребенка, импринтер? Я знаю, что вас неспроста называют матерями. — Мы обсудим этот вопрос позже, — холодно заметила Луцилла. — Давайте обсудим это в подходящем месте, — сказал Дункан. — Возможно, я спою вам песню… но, конечно, не так хорошо, как Гурни Халлек, но достаточно прилично, чтобы подготовиться к постельным утехам. — Ты находишь это забавным? — спросила она. — Забавным? Нет, но я напомнил себе о Гурни. Скажи мне, башар, его вы тоже воскресили из мертвых? — Этого я не знаю, — ответил Тег. — Ах, как пел этот человек! — произнес Дункан. — Он мог убить человека, исполняя песню, и не сфальшивить ни единую ноту. — В Бене Гессерит нас учат избегать музыки. Она вызывает так много ненужных, сбивающих с толку эмоций. Эмоций памяти, я хочу сказать, — не меняя ледяного тона ответила Луцилла. Это было сказано для того, чтобы привести Дункана в замешательство упоминанием о могучей силе чужой памяти, которой владели Преподобные Матери. Однако Дункан в ответ только рассмеялся. — Какой стыд, — сказал он. — Вы так много теряете в жизни.