Эринии[1] были олицетворением угрызений совести, (…) которые (…) могли убить человека (…). Такой человек или сойдет с ума (…), или, как Орест, обернет голову тканью, не будет есть и не будет пить, пока не умрет от голода, и такое происходит даже тогда, когда никто не знает его вины. Роберт Грейвс, Мифы Греции Пролог Вроцлав, 2008 Последний, одиннадцатый удар часов на ратуше медленно затихал в волнах горячего воздуха. Жара достигала тридцати пяти градусов. Цветочница на Сольной площади подняла кверху резиновый шланг и зажала пальцем его отверстие, отчего вода начала разбрызгиваться тонкими струйками. Ее малолетняя дочка в одних трусиках радостно вскочила под прохладный душ. Под пластиковыми маркизами кафе «Ла Скала», которые едва не плавились от солнца, температура была еще выше. Официантка Патриция Вуйцяк вытирала потные ладони о фартук и наблюдала за ребенком, который охлаждался под импровизированным душем. Ей казалось, что заостренный монумент посреди площади покачивается в водяном облачке, которое образовывалось вокруг шланга. Патриция все бы отдала, если бы могла отойти от дверей кафе, где она стояла, чтобы отгонять от клиентов надоедливых попрошаек. Отдала бы все, чтобы стянуть с себя костюм официантки и кинуться под водяные струи. Стремилась смыть с себя запахи дискотеки, которые не уничтожил утренний душ, почувствовать капли на уставших от танца икрах, бедрах и на грудях, которые вчера так страстно мяли и ласкали. Взглянула на блестящие алюминиевые столики и остро ощутила всю нелепость своего дообеденного бездействия. У «Ла Скала» в эту пору не нужен был ни охранник, ни официант. За столиками не было ни одного клиента, а нищие попрятались от жары в своих норах. Пятидесятилетняя женщина, зашедшая в летний дворик кофейни, напомнила Патриции Вуйцяк про ее непосредственные обязанности. Посетительница села и начала нервно копаться в сумочке. Вытащила из нее сигареты и маленькую серебристую зажигалку. Патриция с заученной улыбкой застыла у столика. Клиентка смерила ее взглядом и высоким, пронзительным голосом заказала капуччино и газированную минералку, заметив при этом, что вода не должна стоить бог весть сколько и ни за одну дрянную «Перье» она и злотого не заплатит. Патриция отошла от столика, мысленно обругав эту хамку. «Ты, старая кляча, — думала она, — таракан засушенный, на каком базаре ты купила свои дешевые посеребренные браслетики и китайские босоножки? Думаешь, что очень обольстительна в своей куцей юбочке и застиранной растянутой блузке? И какой мужик позарится на твои увядшие сиськи? Ой, бабка, ошибаешься, темные очки не скроют мешков под твоими глазами. Если бы ты вчера так не набралась, то и выглядела бы лучше!» Через несколько минут она поставила перед посетительницей кофе и минералку. Руки женщины дрожали, когда та прикуривала сигарету от зажигалки. Она даже не думала поблагодарить за принесенные напитки. Рассеянно смотрела в сторону перехода возле университетской библиотеки, откуда должен был придти мужчина, с которым она согласилась нынче встретиться. Глубоко затянувшись, сообразила, что ее решение было слишком поспешным. Она бы с радостью забыла об этом человеке. Мужчина появился через пару минут, но с противоположной стороны, от паба «Джон Булл». Рука женщины дрогнула, только он стал возле нее, пышная пенка капуччино выплеснулась из чашечки на столик. Мужчина коснулся ее ладони и приветливо улыбнулся. Женщина сжала губы и отдернула руку, словно ее обожгли. Столик угрожающе качнулся. Патриция подошла к посетителю, и прежде чем тот открыл рот, чтобы сделать нетипичный заказ (тройной апельсиновый фреш с соусом табаско), официантке хватило одного взгляда, чтобы безошибочно оценить этого человека. Это был прекрасно ухоженный мужчина под семьдесят. На гладкой коже лица и шеи, которая часто подвергалась косметическим процедурам, были немногочисленные коричневые пятна. От него приятно пахло дорогим одеколоном, Патриция догадалась, что это «Joop» или «Hugo Boss». Одно запястье украшал браслет, второе — большие, дорогие часы. Обе вещи были серебристого цвета, но их блеск быстро убедил Патрицию, что драгоценности сделаны из белого золота. Мужчина снял льняную фуражку и вытер пот с лысины. Его спутница дрожала, несмотря на жару, пристально вглядывалась в лицо собеседника, жадно затягиваясь тонкой сигаретой. «О черт, неужели все нынче с бодуна», — подумала официантка, поставив перед посетителем большой бокал с мутным соком. Она ошибалась. Из них троих от похмелья, хотя это было и незаметно, страдала именно она, а не костлявая посетительница, которая действительно выглядела, словно с перепоя. Зато ее спутник пьяным не был и ничто об этом не свидетельствовало, однако большую часть жизни он как раз провел, лечась от алкоголизма. Патриции казалось, что под раскаленными козырьками начинают клубиться какие-то химические испарения. Она закрыла рот, а пальцами сжала покрасневшие ноздри. Несмотря на запрет, села у свободного столика. Через мгновение перевела дыхание и почувствовала облегчение. Белый порошок в прозрачной капсулке, которую она глотнула сегодня утром, продолжал действовать. Девушке не хотелось ни спать, ни есть, а обостренные чувства, словно чуткие рецепторы, улавливали самые тихие звуки и тончайшие запахи. Патриция слышала каждое слово из разговора утренних посетителей кофейни. — Хорошо выглядишь, — обратился мужчина к своей спутнице. — Оставь при себе эти жалкие комплименты, — фыркнула женщина. — Может, они производят впечатление на твою очередную жену. — Нет, не производят. — Мужчина раздраженно отодвинул пепельницу. — Тем более, что твоя преемница уже наслушалась столько комплиментов, что ей не по нраву даже самые изысканные. — Зачем ты просил, чтобы я с тобой встретилась? — Женщина допила капуччино. — Хотел меня унизить? Доказать, что я стара и страшна? Глянь на себя, ты, старикан. Если бы не бабло, к тебе ни одна и на метр бы не приблизилась. Ты воняешь под своим костюмом от Гуччи. — Да, ты права. — Голос мужчины задрожал. — Моя болезнь зашла глубоко, очень глубоко, почти до могилы. Ты права, от меня воняет как от трупа. Патриция аж содрогнулась. Она не хотела слушать такие разговоры. В это июльское утро она стерпела бы все, чтобы не стать свидетелем ни одной человеческой трагедии, не слышать нареканий какой-то потрепанной швабры и ее бывшего мужа, пытающегося замаскировать свою старость дорогой косметикой и украшениями из белого золота. Но выбора у девушки не было, она должна была торчать на работе. От каменного здания «У негра» приближался хорошо ей знакомый маленький бродяжка с несколькими крадеными розами. Он часто приставал к клиентам «Ла Скала», предлагая мужчинам купить цветы своим дамам. Поэтому Патриция была вынуждена остаться на посту, отогнать бродяжку и продолжать выслушивать двух стариканов, которые в этот жаркий июльский день не нашли лучшего занятия, чем растравлять старые раны. — Я знаю, что ты не хотела со мной встречаться. — Голос мужчины был уже спокойный. — Понимаю, о чем тебе напоминаю. Бессонные ночи, когда ты ждала меня, а я возвращался под утро, пропахший потаскухами и дыша перегаром. Я напоминаю тебе о моментах, когда приходил в три ночи и в болезненных приступах раскаяния подпихивал тебе под нос яичницу. Ты не хотела есть, а я обижался, считал, что меня — доброго, искреннего и полного покаяния, унизили, и бросал тебе в лицо горячую яичницу с помидорами. Патриция порывисто вскочила и двинулась к бродяжке с цветами, что уже приближался к кафе. Паренек мигом отшатнулся от столиков, показав официантке фак. — Я должен тебе об этом рассказывать, — мужчина схватил свою спутницу за запястье. — Так сказал мой врач. Если ты меня не выслушаешь, вернусь в Варшаву и снова буду пьянствовать. — Шантажируешь меня, а? — Ее шею покрыл багровый румянец. — Откуда я знаю, правду ли ты говоришь о своем лечении? А даже если и не врешь, то какой это уже курс? Седьмой? Восьмой? Я уже счет потеряла. За время нашей супружеской жизни ты лечился, кажется, дважды! А кроме того, что ты себе, черт побери, думаешь? Что я буду выслушивать твои больные воспоминания, о которых никто и слышать не хочет? Про какую-то яичницу с помидорами? Только из-за того, что тебе посоветовал какой-то врач? Некий психиатр недоделанный? Патриция подумала, как отвлечь внимание женщине, чтобы та не ругалась. Села чуть поодаль, но ее обостренный кокаином слух улавливал даже шепот, которым продолжал говорить мужчина. — Будь добра, не кричи. У меня больше не было жены после тебя. Когда я упоминал о твоей преемнице, то имел в виду бутылку. Водяру. Именно этой даме делает комплименты все племя алкоголиков. Я имел в виду водку. Но я не пью уже несколько месяцев. — Женщина молчала. — Я знаю, что от меня воняет покойником. — Сделал последний глоток остро сдобренного сока. — Но прежде чем прощусь окончательно… выслушай меня. — Говори. Я слушаю. — Взглянула на часы. — У меня еще час времени. Столько, сколько ты просил. Потом должна возвращаться в редакцию. — Мой врач — психолог, а не бывший алкоголик. Он лечит причины алкоголизма, а не его последствия. У нас мало времени. Ты должна поехать со мной в одно место. Поверь мне. Это недолго. По дороге я тебе все расскажу. Пошли, я поставил машину недалеко, возле гостиницы «Доринт». Туда надо ехать. Можно вас? — обратился он к Патриции, ожидая ответа бывшей жены. — В следующий раз увидимся разве что на твоих похоронах, — просияла женщина. — Приду посмотреть, как тебя одели для гроба. Подходит ли галстук к пиджаку. А этот раз — предпоследний. Даже если будешь умолять. — Остальное оставьте себе. — Мужчина улыбнулся Патриции, сверкнув снежно-белыми зубами. — А теперь говори, куда мы едем? — Женщина спрятала сигареты в сумку. — Ты что-то говорила о похоронах? Я всегда восхищался твоей интуицией. Мы едем на кладбище. Ты и я. — Не поеду я ни на какое кладбище. — Я прошу тебя, чтобы ты помогла мне избавиться от алкоголизма. — Никуда я не поеду, — повторила она упрямо, стискивая рукой сумку. — Услуга за услугу. — Он хитро усмехнулся. — Ты поедешь со мной, а я тебе расскажу историю, по которой ты сможешь написать книгу или снять по ней фильм. Это будет классная вещь, и тебе больше не придется придумывать разные глупости! — Продолжай. Я еще не согласилась. — В глазах женщины появилось нечто похожее на любопытство. — Помнишь, несколько лет назад я снял такой документальный цикл о людях, которые через много лет узнали, кем они являются на самом деле? — Припоминаю, — неохотно ответила она. — Шеф даже велел мне написать рецензию, но я отказалась. — Я снимаю продолжение цикла… Расскажу тебе о герое первого фильма… Ты можешь быть его режиссером! — Но должен рассказать больше, чтобы я действительно заинтересовалась. — Женщина демонстративно снова вытащила из сумки зажигалку и сигареты. — Тебе приходилось слышать про такую историю, что случилась в середине шестидесятых, когда в одном из вроцлавских подвалов отыскали тайник, а в ней кости человека? — Нет, не слышала такого. — Представь только, рядом с трупом нашли около трех тысяч фотографий. — Каких? — На каждом фото был изображен мальчик одного-двух лет. Понимаешь, возле тела были тысячи одинаковых фотографий! Одного и того же ребенка! Женщина молчала. Не мигая вглядывалась в мужчину и нервно стучала по столешнице красными, кое-где обгрызенными, ногтями. — Говори дальше! — Любопытство победило. — Случай был очень таинственный. — Мужчина улыбнулся. — Никто не знал о существовании этого тайника, даже милиция. Неизвестно, кто туда заходил, и конечно, невыясненным оставалось, кем был покойник. Ключом к разгадке была фотография ребенка. Ее увеличили и разместили в газетах, даже показали по телевидению. Никого не опознали. — Ну, так и что? — Но я уже знаю, кем было это дитя. Так что, поедешь со мной? Услуга за услугу? — Ладно, Анджей, поехали. — Женщина впервые назвала его по имени. Снова спрятала в сумку зажигалку и сигареты, приподнялась и кивнула. Через мгновение под раскаленным полотняным козырьком никого не было. Патриция спрятала двадцать злотых в бумажник и с облегчением зашла в помещение. Анжелика, ее приятельница, стоявшая за стойкой бара, присматривалась к паре, которая как раз удалялась. — Знаешь, тот чувак, кажется, с телевидения, — задумчиво сказала Анжелика. — Где-то я его видела… — Продюсер какой-то, что ли, — ответила Патриция. — Говорил о съемках документальных фильмов, на нем был бейджик с надписью «Эра Новые Горизонты». Некий Анджей. Не посмотрела на фамилию. — Пати, ну ты даешь! Не запомнила фамилию?! — Брови Анжелики взлетели кверху и почти скрылись под неровной, модно подстриженной челкой. — А ты бы не хотела попасть на телевидение? Ты, такая классная девчонка! А во время этого фестиваля там куча мужиков, желающих помочь. И совсем не обязательно с ними сразу спать! Знаешь, мне Анка рассказывала, эта, знаешь, из «Дайтоны»… Патриция, улыбаясь, заглянула в большие наивные глаза подруги, толстенькой, вечно одетой в какие-то причудливые рюшечки. Анжелика всегда была щедра на комплименты. — Слушай, — ответила она с нажимом, и улыбка на ее лице погасла. — Я тут случайно услышала, о чем этот чувак рассказывал. И знаешь, что я тебе скажу? Таких сукиных сынов, как этот, надо обходить десятой дорогой. Вроцлав, 1949 После завтрака в тюрьме на Клечковской царил ужасный смрад, который распространялся даже на близлежащие улицы. Именно в это время узники выплескивали ведра с нечистотами. Жители окрестных домов не ругались и не затыкали носов. Эти несокрушимые люди из польских окраин, недавно прибывшие во Вроцлав и поселившиеся в покинутых немцами домах, привыкли к подобным неудобствам.