– В восьмидесятых годах, – начал Эган, – я служил в одном из банков Мельбурна. Однажды ко мне пришел необычный клиент. Он назвался явно вымышленной фамилией и принес для размена кожаный мешочек, полный золотых монет. Я отчетливо помню их – мексиканские, испанские, английские монеты, некоторые были очень грязными. Этот человек приходил еще несколько раз, но приносил для размена уже меньшие суммы. Разумеется, все это выглядело подозрительно, но деньги, которые он оставлял мне на чай, были существенными для помощника кассира. Через год (я тогда уже переехал в Сидней) до меня дошли слухи о краже на судне «Дева из Шайло». Я сразу подумал, что Дэн Уинтерслип и мой необычный клиент являются одним и тем же человеком. Но, во-первых, меня никто не спрашивал, а во-вторых, я все же получал от него немалые чаевые… Прошло двенадцать лет, и вот уже в Гонолулу я встретил Дэна Уинтерслипа. Да, это был тот самый человек, который разменивал у меня деньги. Мы тотчас же узнали друг друга. Поверь, Артур, я нередко испытывал денежные затруднения, и ни разу мне и в голову не приходило прибегнуть к шантажу. Но за два месяца перед этим родственники, с которыми я много лет не поддерживал отношений, предложили отправить Карлотту в Англию, чтобы она смогла наконец повидаться со своей бабушкой. Меня спросили, располагаю ли я каким-нибудь состоянием, и я, разумеется, ответил утвердительно. На самом деле я едва сводил концы с концами. По странному стечению обстоятельств именно тогда приехал Томас Брэд, сын капитана, которого обокрали после смерти. Я бы ограничился тем, что за определенное вознаграждение рассказал ему все, что знаю о Дэне Уинтерслипе, – но понял, что Брэд не в состоянии заплатить нужную мне сумму. Проведя некоторое время в печальных размышлениях, я позвонил Уинтерслипу… Когда до назначенной с ним встречи оставалось всего несколько часов, раскаяние охватило меня, и я снова связался с ним по телефону, желая взять свои слова назад. Но тот настоял на встрече и, едва я вошел, сразу протянул мне вексель на пять тысяч долларов. Я взял его и ушел, испытывая жгучий стыд. Я тянул время и не мог заставить себя получить деньги по этому векселю, а когда дочь принесла его сюда, разорвал на мелкие кусочки. Да, моему поступку нет оправдания, но я сделал это для твоего счастья, Карлотта! – Если бы вы сказали это раньше, то избавили бы свою дочь от переживаний, а нам не пришлось бы потерять столько времени, – укоризненно произнес следователь Грин. – Надеюсь, теперь мой брат может быть свободен? – вступил в разговор капитан Коп. Получив утвердительный ответ, капитан с братом и племянницей вышли из кабинета. Вскоре в дверях появился лучший сыщик Гавайских островов. – Итак, мы потеряли единственного подозреваемого, – мрачно заметил Хэллет. – Что же у нас остается? – Не так уж и мало, – ответил китаец, хитро улыбаясь. – Для мудрого человека бывает достаточно и пылинки… – Конечно! – подхватил Джон. – Раз уж страница из книги отзывов и брошка оказались ни при чем – как, впрочем, и окурок мистера Эгана, – у нас остаются лишь часы со светящимся циферблатом и отсутствующей цифрой 2. – А вот это уже кое-что! – воскликнул Хэллет. – Вполне возможно, что преступник пожелал избавиться от такой приметной вещицы. Чан, нужно просмотреть все магазины, ссудные лавки – каждый уголок, где могут оказаться часы. Отвесив церемонный восточный поклон, китаец бросился выполнять указание. Джон тоже направился к двери. После ужина, во время вечерней прогулки по саду, Джон наконец смог завести речь о визите капитана Копа. – Да, это настолько в его характере – швырнуть окурок, перед тем как войти в дом, – задумчиво ответила тетушка. – Сперва я забыла об этом, а потом… – Что «потом»? – Вот еще новости: делать за полицейских их работу! И потом, его визит не имел никакого отношения к Дэну… Ну же, Джон, – засмеялась она, заметив недоуменный взгляд молодого человека. – Нельзя же быть таким недогадливым! – Тогда, в Сан-Франциско, когда мы беседовали в клубе, он сказал, что в восьмидесятых ты была очень хороша собой… – Да, счастье было так близко. Казалось, стоит лишь протянуть руку! Но Бостон уже крепко держал меня… – Но тетушка, еще не поздно! – воскликнул Джон. – Вы и сейчас самая очаровательная женщина! – В тот вечер он как раз в этом и пытался меня убедить. Но, согласись я, все равно все было бы не так, как могло бы быть в молодости. Одним словом, Джон, не упусти момент, когда Фортуна обернется к тебе лицом… С этими словами почтенная дама отвернулась и быстрыми шагами направилась к дому. Джон изумленно смотрел ей вслед. Тетушка, которую он знал всю жизнь, раскрылась ему с совершенно неожиданной стороны. Не успел он подумать о своем удивительном открытии, как его внимание было отвлечено приходом Хаку. Тот принес телеграмму от начальника почтамта Де-Мойна. В ней было всего несколько слов: «У нас нет никого по фамилии Сэлэдин». Джон бросился звонить в полицейское управление. Услышав, что мистер Чан только что уехал домой, через пять минут бостонский джентльмен уже мчался к нему в автомобиле. Глава XIX Бостонский джентльмен в китайском квартале Знаменитый сыщик жил в бунгало, стоявшем на возвышенности недалеко от Панчбоула. Оттуда открывался прекрасный вид на Гонолулу. Город был похож на волшебный сад, увешанный китайскими фонариками, но Джону было некогда любоваться окружающими красотами. Служанка провела его в гостиную, обставленную так, что молодому человеку показалось, будто он по волшебству перенесся в Древний Китай. Чан тоже выглядел вовсе не так, каким Джон привык его видеть. Вместо костюма сыщик был одет в длинный восточный халат из темно-красного шелка, из-под которого виднелись широкие панталоны и туфли с войлочными подошвами. Сидя за низким столиком, он играл в шахматы с молодым китайцем, в чертах которого угадывалось явное сходство с хозяином дома. При виде гостя мистер Чан встал и вежливо поклонился. Его партнер сделал то же самое. – Какая честь для моего скромного дома! Пользуюсь поистине счастливым случаем, чтобы представить вам своего старшего сына, Генри Чана. Я обучал его тонкостям шахматной игры; это помогает постичь жизненную мудрость. Худощавый юноша с раскосыми глазами того же янтарного оттенка поклонился еще раз. Джон ответил таким же вежливым поклоном. – Ваш отец является моим другом, а с этого момента и вы тоже. Чан изо всех сил пытался сохранить восточную невозмутимость, но тем не менее Джон ясно видел, что все эти церемонии доставляют ему громадное удовольствие. – Я полагаю, вы принесли какие-то новости? – поинтересовался сыщик. Улыбнувшись, Джон протянул ему телеграмму из Де-Мойна. – Это и в самом деле важная новость! – воскликнул китаец. – Долг призывает меня! Судя по звуку, долетевшему с улицы, вы приехали на автомобиле? Молодой человек кивнул, в который раз восхищаясь наблюдательностью и проницательностью сыщика. – А теперь прошу извинить меня, я должен сменить костюм, чтобы выглядеть подобающим образом. Джон принялся разглядывать комнату. Внимание его привлекла картина – птичка, сидящая на ветке яблони, несколькими линиями нарисованная на тончайшем шелке. – Потрясающе! – вырвалось у Джона. – Отец говорит, что, по словам древних мудрецов, картина – это песня без слов, – ответил ему Генри Чан. Под картиной, висящей в гордом одиночестве, располагался небольшой стол с крохотными стульчиками, покрытыми красноватым лаком. По углам комнаты виднелись еще несколько столиков, на которых стояли китайские вазы и карликовые растения в расписных фарфоровых горшках. С потолка этой поистине сказочной комнаты свешивались золотистые фонарики, все свободное пространство пола было устлано ковром с причудливыми восточными узорами. Джон уже было подумал, что вряд ли европеец сможет достичь взаимопонимания с человеком, живущим в такой обстановке, но тут в комнату вошел Чан, одетый в строгий деловой костюм. Перед Джоном снова был сыщик, а не выходец из таинственного Китая. Сев в автомобиль, они поспешили к Хэллету. Тот отдыхал у себя на веранде, уже облаченный в полосатую пижаму. Начальник полиции был не очень доволен их визитом. – У вас что-нибудь срочное? – спросил он, с трудом сдерживая раздражение. – Да, – поспешно отвечал Джон. – У нас появилась информация об одном господине, его фамилия Сэлэдин. Это может оказаться очень важным… Но реакция начальника полиции была совершенно неожиданной. Выслушав Джона, он разорвал телеграмму на мелкие кусочки. – Этого человека не беспокоить! – резким тоном произнес он. – Я ценю ваше старание и затраченные силы, но вы должны действовать в другом направлении. Лучше займитесь поисками часов. – Подчиняюсь вашему приказу, – ответил Чан с восточным поклоном. Джон подвез домой сыщика, не менее огорченного, чем он сам. – А ведь это могло сильно продвинуть расследование вперед! – сказал юноша, когда автомобиль подъехал к бунгало. – Древние говорят, что ночь темнее всего перед рассветом, – отвечал китаец. – А у вас в Европе считается, что терпение – одна из главных добродетелей. Впрочем, вы относитесь к ней без должного уважения… Вернувшись домой, Джон увидел у себя на столе телеграмму от Агаты Паркер. Там была всего одна короткая фраза: «Ты с ума сошел! Мое место там, где культура, – и нигде более». Джон засмеялся. В самом деле, насколько изменилась за последнее время его жизнь и насколько изменился он сам! Усевшись в кресло на ланай и любуясь тропическим пейзажем, он размышлял, какой далекой и чуждой ему представляется теперь жизнь в Бостоне. Контора, выпуски привилегированных облигаций, чай из дорогих чашек, который пьют в салонах, куда почти не заглядывает солнце, теннис в Лонгвуде… Если он откажется от всего этого, многие сочтут это безумием. Но, может быть, именно это имела в виду тетушка, говоря, что нельзя проявлять малодушие, когда пробьет час… Не придя к окончательному решению, Джон отправился спать. Уже погружаясь в дремоту, он вспомнил, что сорок восемь часов, данные ему неведомыми шантажистами, уже истекли, а вместе с тем он все еще жив и здоров… В субботу Джон проснулся оттого, что над виллой пролетала целая эскадрилья аэропланов. Она направлялась встречать американский флот, который уже подходил к гавани. В городе с самого утра ощущалось радостное предвкушение праздника. Дома были украшены флагами, вечером предстоял большой бал в «Стрэнд Отеле». Когда ближе к обеду Джон вышел прогуляться, улицы уже были заполнены моряками в идеально отглаженной элегантной форме. Они носились в автомобилях, производя оглушительный шум, ими были полны трамваи. И почти с каждым была нарядная барышня, которая весело болтала со своим кавалером, сияя от удовольствия. Джон вдруг почувствовал себя бесконечно одиноким; каждая встреченная молодая женщина напоминала ему о Карлотте, – поэтому он сам не понял, как оказался в вестибюле отеля «Рифы и пальмы». За конторкой стоял сам владелец, который теперь ничем не напоминал недавнего арестанта. – Здравствуйте, мистер Эган! Или правильнее будет сказать мистер Коп? – Добрый вечер, мистер Уинтерслип! Нет уж, пожалуйста, зовите меня как раньше. Подождите минутку, Карлотта сейчас выйдет. Судя по всему, здесь готовился большой ремонт. В углу вестибюля громоздились стремянки, жестянки с краской, рулоны обоев. – Это все мой брат, – пояснил мистер Эган, заметив удивленный взгляд Джона. – Долгое время никто из здешнего общества сюда и носа не показывал. А стоило моему брату заявить, что я через него связан с британским адмиралтейством, как мой отель тут же становится самым модным местом Гонолулу. На пятичасовой чай здесь собирается целая толпа. Так что волей-неволей приходится соответствовать, – со смехом добавил он. – В Бостоне то же самое, – подхватил Джон. – Вот из-за этого я когда-то и покинул Англию: надоело жить в обстановке лицемерия и лжи. Если бы не дочь, с каким удовольствием я послал бы ко всем чертям этих снобов! Но ради нее приходится считаться со всеми этими глупейшими условностями. Кто-то уже раскопал, что мой кузен Джордж получил дворянство… – А ваш брат остановился здесь? – Нет, в данный момент он где-то на острове Фаннинг. Когда он вернется, Карлотта уедет с ним в Англию продолжать образование. Мне удалось раздобыть на это денег: вот неожиданный результат всей этой истории с дворянством и британским адмиралтейством. А вот и она! Карлотта была в вечернем платье, волосы ее были убраны в элегантную прическу, открытые плечи сияли ослепительной белизной. Никогда еще девушка не казалась Джону такой прекрасной.