– Благодарю, дальше я могу дойти и сама, – произнесла женщина. – Иначе ты рискуешь опоздать на обед. – Ничего, до изгороди совсем недалеко, – ответил Эмос. – Когда тебе надоест Дэн со всеми его развлечениями, приходи, мы все будем очень рады снова видеть тебя. – Боюсь, мне уже пора думать о возвращении домой, – заметила его спутница. – Я собиралась провести в Гонолулу полтора месяца, а задержалась на целых полгода. Знаешь, это не совсем прилично с моей стороны. К тому же Грэс уже начал беспокоиться. Каждое утро я даю себе слово, что завтра начну собирать вещи… – Можешь мне этого не объяснять, – улыбнулся Эмос. – Подобное случается здесь со многими… – Ты хочешь сказать «со многими слабыми безвольными людьми»? – сверкнула глазами мисс Минерва, и в голосе ее послышались металлические нотки. – Никто из моих знакомых на Бикон-стрит не считает меня такой… – Что ты, я хотел сказать вовсе не это. Уинтерслипам издавна присуща страсть к бродяжничеству. – Ты прав. Согласно семейному преданию, в нас течет капелька цыганской крови. Должно быть, поэтому твой отец стал китобоем, а ты родился здесь, на островах. Бедный Эмос, тебе больше бы подошло жить в Мильтоне или Роксбери и работать в какой-нибудь конторе, куда ходят в строгом костюме и с портфелем. – Не могу с этим не согласиться, – вздохнул собеседник. – Возможно, там бы я добился гораздо большего. Вскоре они подошли к проволочной изгороди, перегораживающей берег и спускающейся к самой воде. – Ну вот, здесь заканчивается Эмос и начинается Дэн, – шутливо заметила мисс Минерва. Эмос открыл было рот, чтобы ответить, но, увидев невысокого человека в белом костюме, который приближался с другой стороны ограды, наскоро попрощался и, резко развернувшись, устремился назад. – Подожди! – окликнула его мисс Минерва. – Это же просто ни на что не похоже! Сколько времени ты уже не разговариваешь с братом? – Десятого августа исполнился тридцать один год! – ответил Эмос сквозь зубы, даже не обернувшись. – Полагаю, это достаточно долго. Самое время подойти и помириться с ним. – Ни в коем случае! – воскликнул Эмос. – Своим образом жизни Дэн позорит доброе имя нашей семьи. Должно быть, ты не осведомлена об этом вопиющем… – Но Дэн пользуется всеобщим уважением… – Причина которого кроется в его богатстве! Порок в роскошном убранстве милей этому миру… Ненависть, ясно читающаяся на лице собеседника, устрашила даже такую отважную женщину, как мисс Минерва. – Добро пожаловать! – раздался знакомый голос. – Рад тебя видеть. Обернувшись, мисс Минерва увидела радостно улыбающегося ей Дэна Уинтерслипа. – Я тоже, Дэн. Ну, как поживаешь? – Очень рад видеть тебя! – повторил он, взяв ее руки в свои. – В моем старом доме так пусто и одиноко. Но теперь юная красавица вдохнет в него жизнь одним своим присутствием. Мисс Минерва в шутку погрозила ему пальчиком. – Мой друг, я достаточно долго живу на свете, чтобы принять такое за чистую монету. – Здесь, на Гавайских островах, мы все молоды. И пример тому прямо перед тобой. В самом деле, Дэну едва ли можно было дать его шестьдесят три года. На лице, покрытом темным загаром, не было ни морщинки. Только седые волосы на висках подсказывали, что он уже перешагнул порог зрелости. Любой, глядя на Дэна, не дал бы ему больше сорока. – Итак, мой благонравный брат проводил тебя до самой границы. Полагаю, он просил передать мне самый теплый привет? – Еще одна попытка помирить вас не увенчалась успехом, – вздохнула мисс Минерва. – Все не так трагично; ненависть ко мне является смыслом жизни бедняги Эмоса. Каждое утро он приходит сюда, чтобы посмотреть на мой дом. Не иначе ждет, когда он наконец провалится в преисподнюю… Роскошная усадьба Дэна и его дом всякий раз приводили мисс Минерву в восторг. В саду буйно росли цезальпинии, похожие на темно-алые зонтики, фиговые деревья, азалии, усыпанные желтыми цветами, и какие-то вьющиеся растения, обвивающие всё кирпично-красными усиками. «Если бы мои бостонские знакомые хоть раз увидели это великолепие, – подумала гостья, – смогли бы они потом хвалиться своими знаменитыми парками?» Дом Дэна был построен, как и большинство жилищ на Гавайских островах: у всех комнат только три стены, четвертая же представляет собой ажурную решетку. В вестибюле навстречу вошедшим с кресла поднялась статная полногрудая женщина и с достоинством поприветствовала их. – Камаикуи, я снова у вас, – радостно произнесла мисс Минерва. – Комната наверху для тебя уже приготовлена, – заметил Дэн. – Когда переоденешься, ждем тебя к завтраку. – Вам не придется долго ждать, – пообещала гостья, поднимаясь по лестнице. Через несколько минут она вернулась, возмущенно размахивая каким-то письмом: – Это уже переходит все границы! – В чем дело? – Я тебе уже рассказывала, что мои родственники беспокоятся, что я так долго не возвращаюсь. Но послать сюда сыщика! Это просто ни на что не похоже! – Сыщика? – Джон, мой племянник, вдруг решил провести свой отпуск именно здесь. А мой дражайший брат Грэс пишет следующее: «Было бы прекрасно, если бы вы вернулись в Бостон вместе». Как тебе это нравится? – Если я все правильно понял, сюда едет Джон Уинтерслип, сын Грэса. С удовольствием познакомлюсь с ним. – Боюсь, он будет не в восторге от тебя. Джон прекрасный человек, но увы, настоящий пуританин. – Печально, – ответил Дэн, взяв коктейль с подноса, принесенного служанкой. – Полагаю, что в Сан-Франциско он остановится у Роджера. Напиши ему, чтобы по приезде сюда он направился прямо ко мне. – Спасибо, Дэн, это так любезно с твоей стороны. – Мне будет любопытно взглянуть на этого юного святошу. А потом, надо полагать, тебя под конвоем отправят в лоно цивилизации. Пока же этого не произошло, предлагаю насладиться коктейлем. – С удовольствием. А что Барбара, она скоро вернется домой? При упоминании о дочери лицо Дэна как будто осветилось лучом солнца, погружающегося в сияющие морские волны. – Она сдала экзамен и собирается приехать сюда. Кто знает, вдруг она окажется на одном пароходе с твоим образцовым племянником. Вот было бы забавно! – Думаю, Джона бы это очень обрадовало. Мы все были в восторге от Барбары, когда она гостила у нас. – Она чудесная, – снова улыбнулся Дэн. – Мне так одиноко без нее… – Так уж и одиноко! – произнесла мисс Минерва, бросив на него лукавый взгляд. – Вижу, мой благочестивый братец уже успел разболтать… – Что ты, это совсем не он! Дэн, я вовсе не хочу быть бестактной, но ты меня просто удивляешь. Неужели ты не мог найти даму, достойную стать твоей женой? Тем более в твоем возрасте… – Дорогая, как я уже говорил, на островах совсем другие понятия о возрасте… и о многом другом. Живи я в Бостоне – разумеется, вел бы себя совершенно иначе. Если же ты имеешь в виду даму, с которой связывают мое имя, то я вовсе не прочь пойти с ней к алтарю. – Я говорю о даме, которую называют «вайкикская вдова»; ее муж, говорят, покончил с собой… Она бывшая хористка, так ведь? – Что ты, это сплетни! Эрлин Комтон была артисткой – правда, играла небольшие роли. А если бы я и правда женился на ней, что бы ты сказала? – Я была бы шокирована! Впрочем, я не вправе обсуждать твою личную жизнь… К концу обеда собеседниками вновь овладело благодушное настроение. Кофе им подали на примыкавшую к гостиной веранду – ланай. Закрытая с трех сторон, она спускалась к самому берегу. – Как здесь тихо! – произнесла гостья. – Это потому что пассаты стихли. Признаться, я не люблю этих ветров; они всегда вызывают у меня чувство тревоги. – Помнится, когда я была здесь в восьмидесятых годах, тоже ощущала нечто подобное. Кажется, ты тогда был где-то в океане… – Помню, тогда я услышал много восторженных отзывов о тебе и особенно о твоей великолепной фигуре. – Ох, Дэн! В Бостоне твои слова сочли бы верхом неприличия! – Прекрасное было время, – продолжил Дэн Уинтерслип с ностальгическим вздохом. – Гавайи были не теми, что сейчас. Король Калакауа сидел на своем золотом троне… – Я помню! – подхватила мисс Минерва. – После обеда он сидел на ланай с друзьями, у его ног играл оркестр, а сам он с важным видом швырял в море монетки. Как это было прелестно! – Увы, всё безвозвратно ушло в прошлое! – печально заметил Дэн. – Как только здесь появилась проклятая западная техника – все эти автомобили, граммофоны, всё это рабское подражание материку, – Гавайи потеряли свое лицо… Я вижу, принесли вечернюю газету, ты позволишь мне ее просмотреть? – Конечно, пожалуйста!