— Зря вы мне продмаг клеите, — угрюмо отозвался Вихров. — Кончайте скорей, и все. А сестренку не трогайте. — А кто ее трогает? Она сама приходит. Спрашивает, когда тебя выпустят. Вихров опустил голову и уперся взглядом в пол, давая понять, что больше говорить не намерен. — Дело твое, — сказал Ракитин. — Когда надумаешь говорить — скажешь. А подумать тебе стоит. Вихрова увели. «Да, — подумал Михаил Павлович. — Соучастник чем-то крепко связал парня. И не угрозой. Нет. Вихров не из пугливых. Тут что-то другое». Когда Вихров усаживался в милицейскую машину, он увидел на другой стороне улицы одинокую фигурку девочки. В коротком легком пальтишке девочка неподвижно стояла на холодном осеннем ветру и серьезными взрослыми глазами молча смотрела на Сашку. Узнав сестренку, Сашка поспешно отвернулся и нырнул в машину. К горлу подкатил комок. Ничего не дал поначалу и допрос кассирши. Она беспрерывно плакала и отвечала путано, не сразу. — Кто еще кроме директора мог знать о том, что выручка не сдана и оставалась в кассе? — Не знаю. — Вы никому не говорили об этом? — Нет. То есть говорила. — Кому? — Мужу, — помявшись, ответила кассирша. — А муж что? — Ничего. Сказал, обойдется. Она заплакала еще громче. Смирнов поднес ей стакан с водой и подождал, пока она успокоится. — Никто не присутствовал при вашем разговоре с мужем? Или мог слышать его? — Никто, — она задумалась. — Вернее, присутствовал. — Кто же? — Митрич, сосед. Сапоги чинит, часы. Калека. — Знаю-знаю. — Он ботинки принес. Чай сидел пил. А я с мужем разговаривала. — Больше никого не было? — Была бабушка. Митрич с ней чай пил и разговаривал, а я в это время мужу говорила. Кассирша опять заплакала. А Смирнов, устало откинувшись на спинку кресла, задумчиво потер лоб. «Митрич, Митрич... А что если...» В этот момент в кабинет вошел Ракитин. Пододвинув ему протокол допроса, Смирнов попросил кассиршу выйти на минутку. Через некоторое время Смирнов и Ракитин вместе вышли из кабинета. Смирнов вскоре вернулся, пригласив кассиршу к себе. — Ваш Митрич — часовщик? — спросил он. — Да, и часы чинит. — Вот, возьмите, — он дал ей будильник. — Сейчас пойдите к Митричу и попросите, чтобы он при вас их посмотрел. Скажите, боя нет. Постарайтесь, чтобы он обязательно подержал будильник в руках, даже если станет отказываться от починки. И, разумеется, он не должен знать, где вы были. Откажет он вам или починит — прошу сразу же принести будильник мне. А потом я вам все объясню. И не плачьте. Недоумевая, кассирша ушла. Через два часа она вернулась. — Починил. — Спасибо, — поблагодарил Смирнов, осторожно принимая будильник. Дактилоскопическая экспертиза установила, что отпечатки пальцев, оставленные на кассе, кованом сундучке, железном ломике и будильнике, принадлежат одному человеку. * * * Семен Дмитриевич Кувшинов, или, как его звали соседи, Митрич, жил в небольшом домике на тихой окраине, у одинокой старушки. Приехал он недавно, весной. Откуда он появился — никто толком не знал, да особенно и не интересовался. Знали, что подался он в теплые края по совету врачей «спасать» раненные в войну ноги. Еще знали, что город ему понравился и он решил остаться здесь навсегда. «В холодном-то климате ноги совсем было служить отказались, а тут, спасибо врачам, немного отошли», — радовался он. Из дома он почти никуда не отлучался: далеко ли уйдешь на палке-то? Лишь изредка ковылял он на базар, благо тот поблизости, или чуть подальше, в раймаг, купить что-нибудь. Вечерами Митрич, мастер на все руки, потихоньку сапожничал или занимался починкой часов. Брал он за работу, как говорится, по-божески, чем снискал расположение окружающих. А соседу-милиционеру несмотря на его протесты Митрич чинил обувь бесплатно, в знак своего уважения к милиции. Одним словом, жил Митрич тихо и незаметно, не возбуждая зависти и любопытства. Как-то теплым летним вечером подсел он к шумной ребячьей компании, собиравшейся по субботам в укромном уголке переулка на «пятачке», где стоял под навесом вросший в землю кособокий стол. Там же был и Сашка Вихров, непутевый парень. Сашка пришел, как обычно, пьяным, задирался. Был он сильным и рослым не по годам, и поэтому с ним старались не связываться. Приходил Сашка на «пятачок» с другого конца города по старой памяти: раньше у него здесь жил дружок, голубятник, осужденный недавно за воровство. Поэтому и ходил Сашка злой и неприкаянный, мешал ребятам играть, куражился. — Зря ты это, — печально сказал Митрич. — Школу, слышал я, бросил, не работаешь. Так и сам до плохого докатишься, как твой дружок. — Заткнись, агитатор, — равнодушно отмахнулся Сашка. — А то ноги выпрямлю. — Посадят тебя, дурака, — убежденно сказал Митрич. — Испугал. — Смелый ты больно. — Ладно, — примиряюще сказал Сашка. — Одолжи пятерку, если ты такой добрый. Тогда уйду. В последнее время никто из знакомых не давал Сашке взаймы: знали — не вернет. Пропьет или прогуляет. И семнадцатилетний Сашка, отбившись от рук матери и как-то выпав из поля зрения школы и общественности, действительно пил, хулиганил, бессмысленно проводя время и катясь все дальше и дальше по наклонной. — Одолжу, — неожиданно пообещал Митрич, — если на дело. Поздно вечером, когда все ребята разошлись по домам, Митрич остался с Сашкой. Говорили они долго. * * * — Да, фрукт, доложу я вам... — Ракитин держал в руках дело Кувшинова, арестованного несколько дней назад. — Кто бы мог подумать? И действительно, неожиданно для многих на следствии раскрылся гнусный облик Митрича-Кувшинова, человека без определенных занятий и местожительства, ранее неоднократно судимого за кражи и мошенничество. Подложная справка об инвалидности помогала ему совершать преступления, до поры служа абсолютно здоровому «калеке» броней от возможных подозрений и помогая влезть в доверие к людям. Кстати, «инвалид» был в свое время судим за дезертирство. Он стал вдвойне опасней и неуязвимей, спрятавшись за спиной подростка, которого он втянул в свои грязные дела. Напав на след Кувшинова, его решили не брать, установив за ним наблюдение. Было не ясно, почему он не сбежал сразу, похитив такую большую сумму. Одно из двух: или этой суммы у него почему-либо не было, или он был слишком уверен в себе и в том, что Вихров будет молчать. Правильным оказалось первое. Выяснилось, что, имея на руках записку от Вихрова с указанием, где находится тайник, в котором спрятаны похищенные из кассы деньги, Кувшинов в течение нескольких дней не мог отыскать тайник. Наконец отыскал и в тот же день поспешно бежал с деньгами. Он был арестован в поезде дальнего следования. Если бы Кувшинов был задержан сразу, вернуть деньги было бы сложнее. Именно поэтому Ракитин не торопился с арестом, действуя наверняка и имея на этот счет кое-какие дополнительные соображения. Припертый к стене неопровержимыми доказательствами, Кувшинов признался в кражах из промтоварного и районного магазинов, упорно отрицая свою причастность к поджогу продмага, причинившему наибольший ущерб. И хотя было ясно, что это дело его рук, Кувшинов был неуязвим. Никакими доказательствами на этот счет следствие не располагало. А Вихров по-прежнему молчал. — А может, продмаг сам сгорел? — спросил Ракитин отчаянно дымивших сигаретами Чибисова и Смирнова. — А мы голову ломаем. Ведь преступники пойманы, деньги возвращены... — он посмотрел на Чибисова. — Так? — Да нет, не так, Михаил Павлович, — Чибисов улыбнулся. — Значит, он поджег? — Он. И Вихров об этом знает. Как знал и о деньгах. На него бы нажать покрепче, а мы с ним цацкаемся. — Вихров — жертва. Слепое орудие в руках Кувшинова. Может быть, прозреет. — Вряд ли. — А вот завтра попробуем разобраться. И выясним, кстати, что знает Вихров. И поможет нам в этом не кто иной, как сам Кувшинов. — Каким образом? — А вот каким... Увидев Митрича, Вихров опешил. Но ненадолго. Лицо его снова стало равнодушным и безучастным. — Знаешь его? — спросил Ракитин. — Знает, знает, — опередил Вихрова Кувшинов. — Ну знаю. Чибисов, сидевший у окна, безнадежно покачал головой. Начало ему не понравилось. «Ничего не выйдет, — подумал он. — Слишком откровенно Вихров уступил инициативу Кувшинову». — Вы по-прежнему утверждаете, Кувшинов, что непричастны к поджогу продмага? — спросил Ракитин.