— Хотим кое-что уточнить, — сказал он, — насчет вашего бывшего мужа. Вы с ним не живете? — Нет. Он пил, обманывал. В общем... — Понятно. Он говорил, что вы с ним иногда встречаетесь. — Очень редко. И не по моей инициативе. — Скажите, вчера он приглашал вас в кино? — Да. — В какое время? Приблизительно. — Он позвонил утром, что-то около одиннадцати. Сказал, что купил билеты. В клуб швейников. Я отказалась. Тогда он пришел после кино сам, показал мой неиспользованный билет. Сказал, что будет хранить его вечно и еще что-то в этом роде. В общем паясничал, долго не уходил. — Он был пьян? — Да. — Клуб от вашего дома далеко? — Минут пятнадцать ходу. — Когда он пришел? — Около четырех. — Понятно, — прикинул Макеев. — Сеанс закончился примерно в половине четвертого. А как он был одет? — Одет? — Фролова на минуту задумалась, припоминая. — Пестрая рубаха, техасы, сандалеты. — Ясно. А вы не знаете, у него есть фиолетовый костюм? — Не знаю. Но такого я никогда на нем не видела. * * * В кабинет ввели Зурина. Руднев поднял голову. Ему предстояло продолжить трудный бой, начатый Макеевым. И не просто продолжить, а перейти в наступление, вырвать инициативу. Для этого он уже имел кое-что, чем не располагал и не мог располагать Макеев в силу объективных обстоятельств. Руднев видел слабые места противника. По одному из них он ударит сейчас, не откладывая. Это — алиби. Щит, который внешне выглядит непробиваемым. Другое слабое место — спутник Зурина. И его нужно обязательно найти. Даже если он такой же негодяй, как и Зурин, бороться с ним будет легче: ему ничего не грозит. И разыскать его надо скорее, по горячим следам. На этот счет у Руднева появились кое-какие соображения, когда он изучал нарисованную Макеевым схему побега Зурина и его напарника. Соображения эти требовали проверки непосредственно на месте происшествия, которую он хотел сделать сегодня же, после допроса Зурина. — Садитесь, — Руднев кивнул на свободный стул. Зурин сел, закинул ногу на ногу. Подняв бровь, он оценивающе и бесцеремонно посмотрел на простое крутолобое и скуластое лицо следователя, перевел взгляд на лежащую на столе пачку сигарет. Глаза у него были неприятные: водянистые, холодные. — Разрешите? — Курите. — Вы меня вызвали, чтобы отпустить? Вам-то, надеюсь, все ясно? Руднев в упор посмотрел на Зурина. — Нет, не все. — А что именно? — Алиби. — В деле есть билеты. — Но мне показалось, что они свидетельствуют об обратном. — То есть? — Зурин выпустил струйку дыма. В глазах мелькнуло выражение то ли недоумения, то ли досады. — Контроль оторван слишком тщательно. Края в месте отрыва бахромятся. Так бывает, когда это делает человек, располагающий временем. Отрывает медленно, скрупулезно. А контролер обычно рвет быстро, торопливо, оставляя края ровными, как срезанные. — Вы правы, — согласился Зурин. — Дело в том, что контролер действительно разрывал мой билет медленно, не торопясь. Я пришел рано. Народу было слишком мало, чтобы спешить. — Понятно. Возможно, я ошибся. — Руднев усмехнулся. — Кстати, вы не допускаете, что я тоже мог находиться на этих же сеансах или мог быть подробно проинформирован о них? — Ну и что? — неуверенно протянул Зурин. — Ничего. Просто меня интересует, как вам понравился журнал, который дали перед сеансом. И как он, к примеру, называется? Руднев выжидающе смотрел в бледное, вдруг окаменевшее в невольном напряжении лицо Зурина. — Журнала я не видел. Опоздал. — Допустим. Ну а что было потом, после журнала, помните? — Ну? — Тогда скажите: лента рвалась? — Рвалась... Руднев покачал головой: — Не угадали. Пожалуй, хватит? В глазах Зурина мелькнуло на миг выражение растерянности. Он нервно затянулся, посмотрел в окно. Но тут же взял себя в руки. — Ну и что? — сказал он. — В кино я не был. Но это не значит, что я находился в машине. — А где же? — В другом месте. Но не скажу где. Не могу подводить другого человека. Женщину. Это в протокол можете не вносить. — Почему же? Внесем. Это ведь говорит о вас как о человеке благородном. И объясняет придуманную вами сказку про кино. Больше ничего сказать не хотите? — Просто нечего. — Уведите его. Уходя, Зурин обжег следователя злобным взглядом. «Нервничает, — отметил Руднев, — потому и перебарщивает. Но это еще не нокаут. Это нокдаун, после которого противник снова поднимается и продолжает бой». * * * Допросив Зурина, Руднев вместе с Макеевым и понятыми сразу же выехал на место происшествия. — Ну как? — спросил тот, поудобнее устраиваясь на сиденье. — Фрукт. Голыми руками не возьмешь. Изворачивается. Показания на ходу меняет. Ни в каком кино, конечно, не был. Теперь, наверняка, новое алиби выдумает. Понадежнее. — Кое-какие справки я навел. В институте, между прочим, учился. Бросил. Пьет, картежничает. — Среди дружков покопай, — отозвался Руднев. — Второй вот так нужен! — он резанул ребром ладони по горлу. По сторонам замелькали поля и перелески, чередующиеся с новостройками. Окраина. Свернув в переулок, шофер затормозил и вывел машину на обочину. — Лучевой переулок. Приехали, — Макеев распахнул дверцу и выбрался на шоссе. Вслед за ним вылез Руднев. Огляделся. Макеев прошел вдоль шеренги молоденьких лип и остановился возле колонки. — Здесь машина стояла. А бежали они туда, — он махнул рукой в направлении поля, перегороженного высоким забором, за которым начинался совхозный сад. Дальше виднелась проселочная дорога. По дороге вдоль стены соснового леса пылил автобус. — Давай пройдем по следу, — предложил Руднев. — В схеме твоей я что-то не совсем разобрался. Макеев пересек дорогу и остановился у края. — Отсюда они съехали вниз, оставив полосу примятой травы. Съехали вон к той терраске, — Макеев показал на глинистый, без травы, неширокий выступ. — Там и следы их виднелись. Как на подносе. — Он спустился на терраску и дождался Руднева. — Потом один след потянулся отсюда вон к той дыре в заборе, слева, а второй... — Макеев перебрался еще ниже, к ограде, уперся рукой в доски. — А второй след вел прямо сюда, к забору. А потом вправо. И через калитку в сад.